Неточные совпадения
Такого ни у кого нет теперь у козаков наших оружия, как у меня: за одну рукоять
моей сабли дают мне лучший табун и три тысячи
овец.
Но, видя то, что тут не перед стадом,
И что приходит, наконец,
Ему рассчесться за
овец, —
Пустился
мой хитрец
В переговоры,
И начал так: «Друзья!
— И будет каяться! — закричал Рогожин, — будешь стыдиться, Ганька, что такую…
овцу (он не мог приискать другого слова) оскорбил! Князь, душа ты
моя, брось их; плюнь им, поедем! Узнаешь, как любит Рогожин!
— Вы правильно поступили, Тамара, — сказала, наконец, Эмма Эдуардовна. — Вы умно сделали, что не подошли, подобно этим
овцам, поцеловать у меня руку. Но все равно я вас до этого не допустила бы. Я тут же при всех хотела, когда вы подойдете ко мне, пожать вам руку и предложить вам место первой экономки, — вы понимаете? —
моей главной помощницы — и на очень выгодных для вас условиях.
Нет, у меня такое глубокое убеждение в совершенной ненужности вмешательства, что и управляющий
мой существует только для вида, для очистки совести, чтоб не сказали, что
овцы без пастыря ходят…
— Ну — прости! Это я зря, прости! Эх ты,
овца недорезанная, бедная ты
моя, жалко мне тебя как — не поверишь! Это значит — торговал он тобою, как настоящий мясник, а? Что ж ты мне не сказала прямо, сразу, а?
Переселясь на новые места, дедушка
мой принялся с свойственными ему неутомимостью и жаром за хлебопашество и скотоводство. Крестьяне, одушевленные его духом, так привыкли работать настоящим образом, что скоро обстроились и обзавелись, как старожилы, и в несколько лет гумна Нового Багрова занимали втрое больше места, чем самая деревня, а табун добрых лошадей и стадо коров,
овец и свиней казались принадлежащими какому-нибудь большому и богатому селению.
«Что же, — думаю я, — матушка умерла праведницей, а кончина ее обратила беспокойного и строптивого дядю
моего к христианскому смирению. Благому духу
моей матери это сладчайшая награда, и не обязан ли я смотреть на все совершившееся как на исполнение предначертаний Промысла, ищущего каждой заблудшей
овцы?»
— Нет тебе благословения, блудник! — отрезал игумен Моисей, проходя в горницы. — Где девку спрятал? Подавай ее… Она
моя, из нашей Служней слободы, а ты ее уволок тогда с послушания, как волк
овцу. Подавай девку… Сейчас прокляну!..
— Что же ты,
овца погибшая, благословением
моим брезгуешь? — спросил игумен, останавливаясь посреди кельи. — Как ветром дунуло даве из церкви-то: легче пуху вылетел. Эх, Полуект Степаныч, Полуект Степаныч!
Где твой мандат? Давай его сюда!
Офицер подает бумагу. Лепорелло ее раздирает.
Вот твой мандат! И знай, что булла папы
Дает мне власть Жуана де Маранья,
Заблудшую, но кроткую
овцу,
Благословить и от грехов очистить;
Знай, что сей самый грешник, дон Жуан,
Которого арестовать пришел ты,
Моих словес проникнулся елеем,
Отверг душой мирскую суету
И поступает кающимся братом
В Севилию, в картозский монастырь!
Не так ли, сын
мой?
Драч совесть выдает свою за образец,
А Драч так истцов драл, как алчный волк
овец.
Он был
моим судьей и другом быть мне клялся;
Я взятки дать ему, не знав его, боялся;
Соперник
мой его и знал и сам был плут,
Разграбя весь
мой дом, призвал меня на суд.
Напрасно брал себе закон я в оборону:
Драч правдой покривить умел и по закону.
Тогда пословица со мной сбылася та,
Что хуже воровства честная простота:
Меня ж разграбили, меня ж и обвинили
И вору заплатить бесчестье осудили.
Но
мой клепер походил скорее на
овцу, чем на верхового коня.
— Дева, — сказал он ей, — благодари судьбу, что ты это говоришь мне, отжившему для мира сего; я не воспользуюсь слабостью
овцы гибнущей. Вспомни, что ты христианка. Я соединю свои молитвы с твоими, чтобы господь извел из тебя злого духа, губящего душу твою. Дева, и я был порочен, и я знаю, как слабы женщины… тем сильнее будет молитва
моя, тем спасительнее тебе.
Картины увидел обыкновенные: на самой середине улицы стояло целое стадо
овец, из которых одна, при
моем приближении, фыркнула и понеслась марш-маршем в поле, а за ней и все прочие; с одного двора съехала верхом на лошади лет четырнадцати девочка, на ободворке пахала баба, по крепкому сложению которой и по тому, с какой ловкостью управлялась она с сохой и заворачивала лошадь, можно было заключить об ее не совсем женской силе; несколько подальше, у ворот, стояла другая женщина и во все горло кричала: «Тел, тел, тел!
После этого мы стали еще беднее жить. Продали лошадь и последних
овец, и хлеба у нас часто не было. Мать ходила занимать у родных. Вскоре и бабушка померла. Помню я, как матушка по ней выла и причитала: «Уже родимая
моя матушка! На кого ты меня оставила, горькую, горемычную? На кого покинула свое дитятко бессчастное? Где я ума-разума возьму? Как мне век прожить?» И так она долго плакала и причитала.
А если подумать еще о том, что о каждом из нас и помина не было, когда за сто, за тысячи, за много тысяч лет жили на земле такие же люди, как и я, так же рожались, росли, старелись и умирали, что от миллионов миллионов людей, таких же, как я теперь, не только костей, но и праха от костей не осталось, и что после меня будут жить такие же, как я, миллионы миллионов людей, из
моего праха вырастет трава и траву поедят
овцы, а
овец съедят люди, и от меня никакой ни пылинки, ни памяти не останется!
«Порок есть, — думал он, — но нет ни сознания вины, ни надежды на спасение. Их продают, покупают, топят в вине и в мерзостях, а они, как
овцы, тупы, равнодушны и не понимают. Боже
мой, боже
мой!»
Я тоже жил хорошо, у меня, ваше высокоблагородие, были две лошади, три коровы,
овец штук двадцать держал, а пришло время, с одной сумочкой остался, да и та не
моя, а казенная, и теперь в нашей Недощотовой, ежели говорить,
мой дом что ни на есть хуже.
Меня гнали с
моими товарищами, как
овцу на заклание, ругали, били; я куска хлеба не видел двое суток и умер бы с голоду, если бы не сжалился еврей.
— Господин Аполлон! похитив у царя Адмета [Адмет — царь в Древней Греции, у которого Аполлон за совершенное им преступление был присужден богами пасти стада (греч. миф.).] его
овец, не вздумали ли вы прибрать к своим рукам и
мое достояние?
— Вот этого опасного, хитрого эмиссара по
моему настоянию выпроводили из здешнего богатого прихода в беднейший сельский приход Могилевской губернии, в глушь лесов. Это все равно, что в Сибирь. Паршивую
овцу из стада вон. А Людвиковича не знаете?
Жалко, что я избегал тебя ранее, но теперь я сам, сын
мой, похож на
овцу, и вдобавок еще на такую, которую посередине зимы взяли и остригли.
Мои наэлектризованные нервы так работали, что мне стало казаться, будто в этой казенной камере делается что-то совсем не казенное. Ужо не услыхал ли Он этот вопль сына своих врагов, не увидал ли Он его растерзанное сердце и… не идет ли Он взять на свое святое рамо эту несчастную
овцу, может быть невзначай проблеявшую его имя.