Неточные совпадения
Овечкам от
Волков совсем житья не стало,
И до того, что, наконец,
Правительство зверей благие меры взяло
Вступиться в спа́сенье
Овец, —
И учреждён Совет на сей конец.
Хоть надобно
Овец оборонить,
Но и
Волков не вовсе ж притеснить.
А только
Волки всё-таки
ОвецВ леса таскают.
В каком-то стаде у
Овец,
Чтоб
Волки не могли их более тревожить,
Положено число Собак умножить.
Что́ ж? Развелось их столько наконец,
Что
Овцы от
Волков, то правда, уцелели,
Но и Собакам надо ж есть;
Сперва с Овечек сняли шерсть,
А там, по жеребью, с них шкурки полетели,
А там осталося всего
Овец пять-шесть,
И тех Собаки съели.
Пустой ваш труд: на
волка только слава,
А ест овец-то — Савва.
Да только я видал: до этих пор —
Хоть говорят:
Волкам и не спускают —
Что будь
Овца ответчик иль истец...
Всем плачется и распускает толк,
Что страшный показался
волк,
Что начал он
овец таскать из стада
И беспощадно их дерёт.
Вот добрый Воевода видит:
Вступило от
овец прошение в Приказ:
«Что волки-де совсем сдирают кожу с нас».
«И не диковина», твердит народ:
«Какая от
волков овцам пощада!»
Вот
волка стали стеречи.
Вот вам от слова в слово он:
«Как скоро
Волк у стада забуянит,
И обижать он
Овцу станет,
То
Волка тут властна
Овца,
Не разбираючи лица,
Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,
В соседний лес иль в бор».
Не наказывал Господь той стороны ни египетскими, ни простыми язвами. Никто из жителей не видал и не помнит никаких страшных небесных знамений, ни шаров огненных, ни внезапной темноты; не водится там ядовитых гадов; саранча не залетает туда; нет ни львов рыкающих, ни тигров ревущих, ни даже медведей и
волков, потому что нет лесов. По полям и по деревне бродят только в обилии коровы жующие,
овцы блеющие и куры кудахтающие.
Рядом со мной, у входа в Малый театр, сидит единственный в Москве бронзовый домовладелец, в том же самом заячьем халатике, в котором он писал «
Волки и
овцы». На стене у входа я читаю афишу этой пьесы и переношусь в далекое прошлое.
Буссе пишет, что айно, увидев в первый раз в жизни свиней, испугались; да и Миддендорф говорит, что когда на Амуре в первый раз были разведены
овцы, то
волки не трогали их.
Мастерица Таисья инстинктивно оглянулась назад, увидела стоявших рядом смиренного Кирилла и старика Гермогена и сразу все поняла: проклятые поморские
волки заели лучшую
овцу в беспоповщинском стаде…
Всяк глаголяй, кроме повеленных, аще и достоверен будет, аще и постит и девствует, аще и знамения творит, аще и пророчествует —
волк тебе да мнится во овчей коже,
овцам пагубу содевающ…»
— Как
волк посреди
овец бродит… К златоустовским пристал и все с Гермогеном, все с Гермогеном. Два сапога — пара.
Иоссе мне понравился, он зимой должен опять быть здесь проездом из России. От него ты будешь иметь грустные об нас всех известия, которые иногда не укладываются в письмо. Мне пришло на мысль отправить эти листки к Д. Д. С. Он тебе их вручит. Таким образом и
волки сыты и
овцы целы! [Письмо, посланное с оказией, не застрянет в канцеляриях и не будет читаться жандармами.]
Это ревнители тихого разврата, рыцари безделицы, показывающие свои патенты лишь таким же рыцарям, как и они, посетители «отдельных кабинетов», устроиватели всевозможных комбинаций на основании правила: «И
волки сыты, и
овцы целы», антреметтёры высшей школы, политические и нравственные кукушки, потихоньку кладущие свои яйца в чужие гнезда, при случае — разбойники, при случае — карманные воришки.
— Послушайте, Раиса Павловна, я устрою так, что Тетюев сам придет к вам с повинной! — объявил Прейн, радуясь новой выдумке. — Честное слово. Только, мне нужно предварительно войти в соглашение с генералом: пожалуй, еще заартачится. Пусть Нина Леонтьевна полюбуется на своего протеже. Право, отличная мысль пришла в голову этому Родиону Антонычу!.. Поистине, и
волки будут сыты, и
овцы целы…
Поставлены они, аки добрые псы, боронить от пыхающих
волков овцы моя, дабы мог сказать я на Страшном суде божием по пророческому словеси: се аз и дети, яже дал ми бог!
Мы ничего не имели в мыслях, кроме интересов казны; мы ничего не желали, кроме благополучного разрешения благих начинаний; мы трудились, усердствовали, лезли из кожи и в свободное от усердия время мечтали: о! если бы и
волки были сыты, и
овцы целы!.. Словом сказать, мы день и ночь хлопотали о насаждении древа гражданственности. И вот теперь нам говорят: вы должны претерпеть!
Юсов. Именно выгнать. Не марай чиновников. Ты возьми, так за дело, а не за мошенничество. Возьми так, чтобы и проситель был не обижен и чтобы ты был доволен. Живи по закону; живи так, чтобы и
волки были сыты, и
овцы целы. Что за большим-то гоняться! Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. А этот уж что за человек! Не нынче, так завтра под красную шапку угодит.
—
Овцой ты глядел, — этого не надо… А надо ни
овцой, ни
волком, а так — этак — разыграть пред ним: «Вы наши папаши, мы ваши детишки…» — он сейчас и обмякнет.
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда силы у человека больше было… по силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И суд им от господа будет по силам их… Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их… и увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь?
Волка не осудит господь, если
волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна в
овце — крысу осудит он!
— Нет; а ты пресентиментальная особа, Аня, — начала, укладываясь в постель, Дорушка. — У тебя все как бы так, чтоб и
волк наелся и
овца б была целою.
— Да, очень даже лучше, только, к несчастью, вот досадно, что это невозможно. Уж ты поверь мне, что его жена —
волк, а он —
овца. В нем есть что-то такое до беспредельности мягкое, кроткое, этакое, знаешь, как будто жалкое, мужской ум, чувства простые и теплые, а при всем этом он дитя, правда?
Мамаев. Она женщина темперамента сангвинического, голова у ней горячая, очень легко может увлечься каким-нибудь франтом, черт его знает, что за механик попадется, может быть, совсем каторжный. В этих прихвостнях Бога нет. Вот оно куда пошло! А тут, понимаешь ты, не угодно ли вам, мол, свой, испытанный человек. И
волки сыты, и
овцы целы. Ха, ха, ха! Понял?
Глумов. А вот еще обстоятельство! Чтоб со стороны не подумали чего дурного, ведь люди злы, вы меня познакомьте с Турусиной. Там уж я открыто буду ухаживать за племянницей, даже, пожалуй, для вас, если вам угодно, посватаюсь. Вот уж тогда действительно будут и
волки сыты, и
овцы целы.
— И какой же мы теперь, — продолжал Миклаков, — из всего этого извлечем урок и какое предпримем решение, дабы
овцы были целы и
волки сыты? Вам голос первой в этом случае, Елена Николаевна.
Прямо признать за „хамами“ право на жизнь — не хочется, а устроить таким образом, чтобы и
волки были сыты и
овцы целы, — нет умения.
Лыняев.
Волки да
овцы.
Волки кушают
овец, а
овцы смиренно позволяют себя кушать.
Лыняев. Да, на свете
волки да
овцы,
волки да
овцы.
Мурзавецкая. Тебе всё
волки мерещатся — пуганая ворона куста боится. А меня ты куда ж? Да нет, уж лучше в
волки запиши; я хоть и женщина, а
овцой с тобой в одном стаде быть не хочу.
Так не лучше ли бы, сударь, и ворота держать на запоре, и собакам-та не прикидываться
волками;
волк бы жил да жил у себя в лесу, а
овцы были бы целы!
Громкий процесс игуменьи Митрофании, разбиравшийся Московским окружным судом в октябре 1874 года, привлек к себе всеобщее внимание и нашел отражение в художественной литературе (например, в «
Волках и
овцах» А.Островского).]: какое дело ни копни, — мать Митрофания номер первый, мать Митрофания номер второй и третий!
— Нет тебе благословения, блудник! — отрезал игумен Моисей, проходя в горницы. — Где девку спрятал? Подавай ее… Она моя, из нашей Служней слободы, а ты ее уволок тогда с послушания, как
волк овцу. Подавай девку… Сейчас прокляну!..
Драч совесть выдает свою за образец,
А Драч так истцов драл, как алчный
волк овец.
Он был моим судьей и другом быть мне клялся;
Я взятки дать ему, не знав его, боялся;
Соперник мой его и знал и сам был плут,
Разграбя весь мой дом, призвал меня на суд.
Напрасно брал себе закон я в оборону:
Драч правдой покривить умел и по закону.
Тогда пословица со мной сбылася та,
Что хуже воровства честная простота:
Меня ж разграбили, меня ж и обвинили
И вору заплатить бесчестье осудили.
— Бога не вижу и людей не люблю! — говорит. — Какие это люди, если друг другу помочь не могут? Люди! Против сильного —
овцы, против слабого —
волки! Но и
волки стаями живут, а люди — все врозь и друг другу враги! Ой, много я видела и вижу, погибнуть бы всем! Родят деток, а растить не могут — хорошо это? Я вот — била своих, когда они хлеба просили, била!
Слышавше же древляне, яко опять идет, сдумавше с князем своим Малом: «аще ся ввадит
волк в
овцы, то выносить все стадо, аще не убьють его; тако и се, аще не убьем его, то вся нас погубить», послаша к нему, глаголюще: «Почто идеши опять?
И пусть заседатель за то отрапортуется больным и пьет себе дома эту добавочную ординарию и на улицу не выходит, а свой мундир, одной с полицейским формы, отпустит Рыжову, от чего сей последний, вероятно, не найдет причины отказаться, и будут тогда и
овцы целы и
волки сыты.
— Нет, это у вас все мудреное. У меня, брат, все простое, мужицкое. Я ваших чох-мох не разумею. У вас все такое в голове, чтоб и
овцы были целы и
волки сыты, а этого нельзя. Этак не бывает.
Мальчик стерег
овец и, будто увидав
волка, стал звать: «Помогите,
волк!
волк!» Мужики прибежали и видят: неправда. Как сделал он так и два и три раза, случилось — и вправду набежал
волк. Мальчик стал кричать: «Сюда, сюда скорей,
волк!» Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, — не послушали его.
Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал все стадо.
Едина ты лишь не обидишь,
Не оскорбляешь никого,
Дурачествы сквозь пальцы видишь,
Лишь зла не терпишь одного;
Проступки снисхожденьем правишь,
Как
волк овец, людей не давишь,
Ты знаешь прямо цену их.
Царей они подвластны воле, —
Но богу правосудну боле,
Живущему в законах их.
Что же касается до гуманных чувств, то есть до того, чтобы никому не мешать и ни у кого не отнимать ничего — так этот принцип мы даже у хищных животных видим;
волки не бросаются друг на друга, чтобы отнять добычу, а предпочитают ее добывать сами; шакалы и гиены ходят целыми стаями, и кровопролитные войны между ними весьма необычны [; вообще — ворон ворону глаза не выклюнет] — [Но
волки овец таскают; значит, принцип нестеснения чужой деятельности у них слаб?
На этом-то основании и
волк не дерется с
волком, а хватает
овцу, еще никем не захваченную, из-за которой истории быть не может.
Эти «
волки» с руками накроют, бывало, в лесу коровенку либо
овцу, тут же зарежут да на воз и на базар.
Овцы наверное будут счастливее, если они сами будут заботиться о себе, а не будут отданы на попечение о них
волкам.
Они так и начали — отрезали у живой
овцы «четверть», спекли ее и съели, а остальное оставили в овраге, — а сюда пришел в самом деле
волк и прекратил терзательные мучения
овцы и сволок и сожрал ее всю без остатка, а пастухи, не найдя
овцы на другой день, заподозрили друг друга в краже, подрались и друг друга выдали.
В соседнем с нами селе пастух Игнашка с подпаском, например, захотели «есть убоину» и с этой целью сами вдвоем отлучили одну исправную телом
овцу от стада и сволокли ее в лесной овраг, чтобы тут зарезать и начать ее есть; а на деревне сказать, что ее
волк съел.