Неточные совпадения
— Я не высказываю своего мнения о том и другом образовании, —
с улыбкой снисхождения, как к
ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он,
обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.
— Поэтому для обрусения инородцев есть одно средство — выводить как можно больше
детей. Вот мы
с братом хуже всех действуем. А вы, господа женатые люди, в особенности вы, Степан Аркадьич, действуете вполне патриотически; у вас сколько? —
обратился он, ласково улыбаясь хозяину и подставляя ему крошечную рюмочку.
— Умница, душенька! — сказал на это Чичиков. — Скажите, однако ж… — продолжал он,
обратившись тут же
с некоторым видом изумления к Маниловым, — в такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом
ребенке будут большие способности.
— Хорошо, я тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все будет: туррр… ру… тра-та-та, та-та-та… Прощай, душенька! прощай! — Тут поцеловал он его в голову и
обратился к Манилову и его супруге
с небольшим смехом,
с каким обыкновенно
обращаются к родителям, давая им знать о невинности желаний их
детей.
Можете себе представить, mon cousin, — продолжала она,
обращаясь исключительно к папа, потому что бабушка, нисколько не интересуясь
детьми княгини, а желая похвастаться своими внуками,
с тщательностию достала мои стихи из-под коробочки и стала их развертывать, — можете себе представить, mon cousin, что он сделал на днях…
Его развлек подошедший к нему гладко стриженый ребенок-мальчик и тоненьким голоском
обратился к нему
с вопросом...
— Стойте, — перебил вдруг Митя и
с каким-то неудержимым чувством произнес,
обращаясь ко всем в комнате: — Господа, все мы жестоки, все мы изверги, все плакать заставляем людей, матерей и грудных
детей, но из всех — пусть уж так будет решено теперь — из всех я самый подлый гад!
«
С ними надобно
обращаться, как
с детьми, — говорит он в таком случае, — невежество, mon cher; il faut prendre cela en considération» [Дорогой мой; надо принять это во внимание (фр.).].
— И отчего ему не смеяться? — прибавил он,
обращаясь ко мне, — сыт, здоров,
детей нет, мужики не заложены — он же их лечит — жена
с придурью.
— Ты что глаза-то вытаращил? —
обращалась иногда матушка к кому-нибудь из
детей, — чай, думаешь, скоро отец
с матерью умрут, так мы, дескать, живо спустим, что они хребтом, да потом, да кровью нажили! Успокойся, мерзавец! Умрем, все вам оставим, ничего в могилу
с собой не унесем!
Иной раз он делился своими мыслями
с матерью, а иногда даже, если матери не было поблизости —
с трогательным, почти детским простодушием
обращался к кому-нибудь из нас,
детей…
— Верите ли вы, — вдруг
обратилась капитанша к князю, — верите ли вы, что этот бесстыдный человек не пощадил моих сиротских
детей! Всё ограбил, всё перетаскал, всё продал и заложил, ничего не оставил. Что я
с твоими заемными письмами делать буду, хитрый и бессовестный ты человек? Отвечай, хитрец, отвечай мне, ненасытное сердце: чем, чем я накормлю моих сиротских
детей? Вот появляется пьяный и на ногах не стоит… Чем прогневала я господа бога, гнусный и безобразный хитрец, отвечай?
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на руках дочери
ребенку, несколько раз
с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной
ребенок, дочь Любовь, —
обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
С тех пор муж
обращался с нею зверем. Вечно пьяный, он выгонял ее ночью из дома, грозился раздавить голову
ребенку, обзавелся солдаткой, но никуда не выезжал.
— Ну, так я, ангел мой, поеду домой, — сказал полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите, какое положение, —
обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите видеть, каков; наверху княгиня тоже больна,
с постели не поднимается; наконец у нас у самих
ребенок в кори; так что мы целый день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа стала…
— Завтрашний день-с, — начал он,
обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все
дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
Она
обращалась к князю
с проклятием, говорила, что не может простить ему, описывала всю последнюю жизнь свою, все ужасы, на которые оставляет Нелли, и умоляла его сделать хоть что-нибудь для
ребенка.
Как
дитя благовоспитанное и благородное, Володя, несмотря на увлечение, которому поддался наравне
с прочими, не мог, однако ж, не вспоминать родительских наставлений, тем более что родители
обращались с ним не столько как
с рабом, сколько как
с милым
ребенком, имеющим чувствительное сердце.
Зато все его любили, все
обращались к нему
с доверием, дружелюбно жали ему руку, как равному, и никогда не отказывали в маленьких послугах, вроде определения
детей на казенный счет, выдачи пособия на случай поездки куда-нибудь на воды и проч.
Кто бы к нему ни
обращался с какой просьбой: просила ли, обливаясь горькими слезами, вдова помещица похлопотать, когда он ехал в Петербург, о помещении
детей в какое-нибудь заведение, прибегал ли к покровительству его попавшийся во взятках полупьяный чиновник — отказа никому и никогда не было; имели ли окончательный успех или нет эти просьбы — то другое дело.
Тогда Эмиль, мгновенно и легко краснея, как это обыкновенно случается
с балованными
детьми, —
обратился к сестре и сказал ей, что если она желает занять гостя, то ничего она не может придумать лучшего, как прочесть ему одну из комедиек Мальца, которые она так хорошо читает.
Он
обращался со мной решительно как
с ребенком, несовершеннолетним и неумелым, которому всякий обязан помочь.
— И пресмешной же тут был один хохол, братцы, — прибавил он вдруг, бросая Кобылина и
обращаясь ко всем вообще. — Рассказывал, как его в суде порешили и как он
с судом разговаривал, а сам заливается-плачет;
дети, говорит, у него остались, жена. Сам матерой такой, седой, толстый. «Я ему, говорит, бачу: ни! А вин, бисов сын, всё пишет, всё пишет. Ну, бачу соби, да щоб ты здох, а я б подывився! А вин всё пишет, всё пишет, да як писне!.. Тут и пропала моя голова!» Дай-ка, Вася, ниточку; гнилые каторжные.
— Но, однако ж, довольно! Всего не передашь, да и не время! Я пришлю к вам наставление письменное, в особой тетрадке. Ну, прощайте, прощайте все. Бог
с вами, и да благословит вас Господь! Благословляю и тебя,
дитя мое, — продолжал он,
обращаясь к Илюше, — и да сохранит тебя Бог от тлетворного яда будущих страстей твоих! Благословляю и тебя, Фалалей; забудь комаринского!.. И вас, и всех… Помните Фому… Ну, пойдем, Гаврила! Подсади меня, старичок.
— К вам теперь
обращаюсь, домашние, — продолжал Фома,
обращаясь к Гавриле и Фалалею, появившемуся у дверей, — любите господ ваших и исполняйте волю их подобострастно и
с кротостью. За это возлюбят вас и господа ваши. А вы, полковник, будьте к ним справедливы и сострадательны. Тот же человек — образ Божий, так сказать, малолетний, врученный вам, как
дитя, царем и отечеством. Велик долг, но велика и заслуга ваша!
Лукашка
обратился к Устеньке, а Марьяна села рядом
с казачкой, державшею на руках
ребенка.
Ребенок потянулся к девке и пухленькою ручонкой ухватился за нитку монистов, висевших на ее синем бешмете. Марьяна нагнулась к нему и искоса поглядела на Лукашку. Лукашка в это время доставал из-под черкески, из кармана черного бешмета, узелок
с закусками и семечками.
Я, бывало,
обращаюсь к нему
с тяжелым вопросом,
с сомнением, а он меня успокоивает, утешает, хочет убаюкать, как делают
с детьми… а мне совсем не того хотелось бы… он и себя убаюкивает теми же детскими верованиями, а я не могу.
Бедный, жалкий, но довольно плутоватый офицер, не сводя глаз
с полицеймейстера, безумолчно лепетал оправдательные речи, часто крестясь и произнося то имя Божие, то имя какой-то Авдотьи Гордевны, у которой он якобы по всей совести вчера был на террасе и потому в это время «физически» не мог участвовать в подбитии морды Катьке-чернявке, которая, впрочем, как допускал он, может быть, и весьма того заслуживала, чтоб ее побили, потому что, привыкши
обращаться с приказными да
с купеческими
детьми, она думает, что точно так же может делать и
с офицерами, и за то и поплатилась.
Роды первого
ребенка показали Юлии, что муж ее уже обшколен весьма удовлетворительно, и что теперь она сама, без материного посредства, может
обращаться с ним как ей угодно.
О, как осторожно надо
обращаться с чувствами
ребенка!
Он задумчиво посмотрел, но, кажется, ничего не понял и даже, может быть, не расслышал меня. Я попробовал было заговорить о Полине Александровне, о
детях; он наскоро отвечал: «Да! да!» — но тотчас же опять пускался говорить о князе, о том, что теперь уедет
с ним Blanche и тогда… «и тогда — что же мне делать, Алексей Иванович? —
обращался он вдруг ко мне, — клянусь Богом! Что же мне делать, — скажите, ведь это неблагодарность! Ведь это же неблагодарность?»
Белинской. Отец был в восхищении и к каждому обращал глаза
с разными телодвижениями; каждый отвечал ему наклонением головы и довольною улыбкой, и, уловя время, когда бедный отец
обращался в противную сторону, каждый зевал беспощадно… Мне показались жалкими этот отец и его
дети.
Марья Виссарионовна добрая женщина, но решительно не умеет держать себя
с детьми: Леонида она любит более всех, хотя и спорит
с ним постоянно, и надобно сказать, что в этих спорах он всегда правее;
с маленькими девочками она ни то ни се, или почти ими не занимается, но
с Лидиею Николаевною
обращается в высшей степени дурно.
«Воины! В последний раз да
обратятся глаза ваши на сей град, славный и великолепный: судьба его написана теперь на щитах ваших! Мы встретим вас со слезами радости или отчаяния, прославим героев или устыдимся малодушных. Если возвратитесь
с победою, то счастливы и родители и жены новогородские, которые обнимут
детей и супругов; если возвратитесь побежденные, то будут счастливы сирые, бесчадные и вдовицы!.. Тогда живые позавидуют мертвым!
Но она постоянно смотрит на него свысока и считает его неглупым, но балованным
ребенком,
с которым нельзя
обращаться серьезно.
— Известно
с какой!.. —
с важностью ответил дядя Елистрат. — Со стерлядью да со свежей осетриной… Да чтоб стерлядь-то живая была, не снулая — слышишь?.. А для верности подь-ко сюда, земляк, — сказал он,
обращаясь к Алексею, — выберем сами стерлядку-то, да пометим ее, чтоб эти собачьи
дети надуть нас не вздумали.
Она
обратилась ко мне. Жила она в небольшой квартирке
с двумя
детьми, — заболевшим гимназистом и дочерью Екатериной Александровной, девушкой
с славным, интеллигентным лицом, слушательницею Рождественских курсов лекарских помощниц. И мать и дочь, видимо, души не чаяли в мальчике. У него оказалось крупозное воспаление легких. Мать, сухая и нервная,
с бегающими, психопатическими глазами, так и замерла.
— Ну, Нюта! — вздохнул майор. — Теперь не моя, а Божья… Бог дал, Бог и взял. Не хорошо, сударыня моя, — прибавил он
с какой-то горькой улыбкой,
обращаясь к старухе, — не хорошо на старости лет
детей хоронить.
Бабушка помертвела лицом, схватилась за голову, крикнула что-то… Потом быстро-быстро принялась жестикулировать, как бы
обращаясь к Мариам. Немая, казалось,
с глубоким вниманием слушала госпожу. Когда же бабушка кончила свое безмолвное объяснение, Мариам оказалась возле меня и, прежде чем я могла опомниться, протестовать и защищаться, снова, как малого
ребенка, подхватила меня на руки и потащила вон из комнаты.
Как связанная не
с субстанциальностью, но модальностью человеческого существа, как плод первородного греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «по ту сторону добра и зла»; также и
дети, состояние которых, по слову Спасителя, является живой нормой Царствия Божия [«Если не
обратитесь и не будете как
дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
И Бугров своей большой мягкой ладонью (horribile dictu!) [страшно сказать! (лат.).] вытер мокрое, заплаканное лицо изменницы Лизы. Он
обращался со своей двадцатилетней женой, как
с ребенком!
— Что ж ты, тварь, понапрасну лаешь? — сказал он тоном, каким добродушные люди разговаривают
с детьми и
с собаками. — Нехороший сон увидел, что ли? Вот, доктор, рекомендую вашему вниманию, — сказал он,
обращаясь ко мне, — удивительно нервный субъект! Можете себе представить, не выносит одиночества, видит всегда страшные сны и страдает кошмарами, а когда прикрикнешь на него, то
с ним делается что-то вроде истерики.
Предания эти
обращались и
обращаются не в одном тесном кружке высшего общества; в простом народе из поколения в поколение передаются рассказы о браке императрицы
с ее подданным и о судьбе их
детей.
Она
обращалась со мною странно: вполовину как
с ребенком, лепету которого не придают большого значения; вполовину как
с другом, от которого ждала сочувствия и отзыва.
Капитан быстрым взглядом окинул всю группу и глаза его задержались на двух юных разведчиках роты. Его взгляд
с секунду ласкал
детей, потом он проговорил,
обращаясь ко всем солдатикам...
— Что ж делать! Надо покориться. Все, что ни делает Господь, надо принимать
с благодарностью. Он дал мне так много счастья, чудесным образом послав вас на моем пути. Ведь вы сами говорите, что случайно были тогда в цирке, —
обратилась Тася к
детям Раевым.
— Вы простите, дорогая m-lle Marie, но Тася — моя слабость. Она, вы знаете, единственная из моих троих
детей, не знала отцовской ласки: муж умер, когда Тасе была всего неделя, вот почему мне так жалко было мою сиротку, и я старалась ее баловать и за отца, и за себя. Я понимаю, что Тася избалована, но я так люблю мою девочку, что не в силах теперь
обращаться с него строго и сурово.
То, что рассказывалось в писательских кружках о претензии Гончарова против Тургенева за присвоенный якобы у него тип"нигилиста", было мне известно, хотя тогда об этом еще ничего не проникало в печать. Но Иван Александрович при личном знакомстве тогда, то есть лет восемь после появления"Отцов и
детей", не имел в себе ничего странного или анормального. Напротив, весьма спокойный, приятный собеседник, сдержанный, но далеко не сухой, весьма разговорчивый, охотно отвечающий на все,
с чем вы к нему
обращались.
Ося молчал, ошеломленный. Правда, он знал, что имя матери не произносилось в присутствии отца, помнил, как последний строго и жестко осадил его, когда тот осмелился однажды
обратиться к нему
с расспросами о матери, но он был еще настолько
ребенком, что не раздумывал над причиной этого. Станислава Феликсовна и теперь не дала ему времени на размышление. Она откинула его густые волосы со лба. Точно тень скользнула по ее лицу.
— Бедная гувернантка! — произнесла Даша по-видимому спокойно, — да, бедная гувернантка, — повторила она еще раз, — но я не позволю вам так
обращаться с вверенными моему попечению
детьми.