Неточные совпадения
В то время как скакавшие были призваны в беседку для получения призов и все
обратились туда, старший
брат Вронского, Александр, полковник с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как и Алексей, но более красивый и румяный, с красным носом и пьяным, открытым лицом, подошел
к нему.
И теперь тем более, — сказала она с грустным, доверчивым выражением,
обращаясь по внешности
к брату, но, очевидно, только
к Левину.
— Что ж, нашли
брата? — сказала Вронская,
обращаясь к даме.
Левин нахмурился, холодно пожал руку и тотчас же
обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение
к своему, известному всей России, одноутробному
брату писателю, однако он терпеть не мог, когда
к нему
обращались не как
к Константину Левину, а как
к брату знаменитого Кознышева.
— Так вы были в клубе? —
обратилась она
к брату.
— Да, в каракатицу. Ты знаешь, —
обратился Левин
к брату, — Михаил Семеныч пишет сочинение о питании и…
— Ах да, позвольте вас познакомить, — сказал он. — Мои товарищи: Филипп Иваныч Никитин, Михаил Станиславич Гриневич, — и
обратившись к Левину: — земский деятель, новый, земский человек, гимнаст, поднимающий одною рукой пять пудов, скотовод и охотник и мой друг, Константин Дмитрич Левин,
брат Сергея Иваныча Кознышева.
— Ну, хорошо, хорошо!… Да что ж ужин? А, вот и он, — проговорил он, увидав лакея с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно выпил. — Выпей, хочешь? —
обратился он
к брату, тотчас же повеселев.
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? —
обратился он
к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
— Ну так войдите, — сказала Кити,
обращаясь к оправившейся Марье Николаевне; но заметив испуганное лицо мужа, — или идите, идите и пришлите за мной, — сказала она и вернулась в нумер. Левин пошел
к брату.
—
Брат, оставайся этот день, — сказала хозяйка,
обращаясь к Платонову.
Упал он, наложил руку на свою рану и сказал,
обратившись к товарищам: «Прощайте, паны-братья, товарищи!
— Это ты,
брат, хорошо сделал, что очнулся, — продолжал он,
обращаясь к Раскольникову.
— Ты,
брат, кажется, надо мной подсмеиваешься? —
обратился он
к нему с ловко выделанным раздражением.
Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более
обращаться к этим людям в квартальной конторе, и будь это всё его родные
братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы
обращаться к ним и даже ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения.
Хоть я и настаивал давеча, что в присутствии вашего
брата не желаю и не могу изъяснить всего, с чем пришел, тем не менее я теперь же намерен
обратиться к многоуважаемой вашей мамаше для необходимого объяснения по одному весьма капитальному и для меня обидному пункту.
— А знаешь что? — вдруг
обратился он
к Разумихину с плутоватою улыбкой, — я,
брат, сегодня заметил, что ты с утра в каком-то необыкновенном волнении состоишь? Правда?
Однажды мужичок соседней деревни привез
к Василию Ивановичу своего
брата, больного тифом. Лежа ничком на связке соломы, несчастный умирал; темные пятна покрывали его тело, он давно потерял сознание. Василий Иванович изъявил сожаление о том, что никто раньше не вздумал
обратиться к помощи медицины, и объявил, что спасения нет. Действительно, мужичок не довез своего
брата до дома: он так и умер в телеге.
— Идем, — сказал Лютов, хлопнув его по плечу, и
обратился к Самгину: — Если б не он — избили бы меня. Идем,
брат! Полотенце? Сейчас, подожди…
Теорий у него на этот предмет не было никаких. Ему никогда не приходило в голову подвергать анализу свои чувства и отношения
к Илье Ильичу; он не сам выдумал их; они перешли от отца, деда,
братьев, дворни, среди которой он родился и воспитался, и
обратились в плоть и кровь.
— Скажи Николаю Васильевичу, что мы садимся обедать, — с холодным достоинством
обратилась старуха
к человеку. — Да кушать давать! Ты что, Борис, опоздал сегодня: четверть шестого! — упрекнула она Райского. Он был двоюродным племянником старух и троюродным
братом Софьи. Дом его, тоже старый и когда-то богатый, был связан родством с домом Пахотиных. Но познакомился он с своей родней не больше года тому назад.
— Как же! — вмешался Леонтий, — я тебе говорил: живописец, музыкант… Теперь роман пишет: смотри,
брат, как раз тебя туда упечет. Что ты: уж далеко? —
обратился он
к Райскому.
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками
брату, —
обратилась она
к Марфеньке, — он устал с дороги, а ты глупости ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
— Ты ехал
к себе, в бабушкино гнездо, и не постыдился есть всякую дрянь. С утра пряники! Вот бы Марфеньку туда: и до свадьбы и до пряников охотница. Да войди сюда, не дичись! — сказала она,
обращаясь к двери. — Стыдится, что ты застал ее в утреннем неглиже. Выйди, это не чужой —
брат.
С моей стороны я желаю доброму и даровитому юноше всего лучшего, желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление
к народным началам не
обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм — два качества, грозящие, может быть, еще большим злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения, каким страдает старший
брат его».
— А я прошел с переулка через забор прямо в беседку. Вы, надеюсь, извините меня в этом, —
обратился он
к Марье Кондратьевне, — мне надо было захватить скорее
брата.
— Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами
к устам покойного
брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому,
обратился было
к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
— Не намочить ли и тебе голову и не лечь ли тебе тоже в постель, —
обратился к Григорию Алеша. — Мы здесь за ним посмотрим;
брат ужасно больно ударил тебя… по голове.
— Какая твоя вина, барин! Своей судьбы не минуешь! Ну, кудластый, лошадушка моя верная, —
обратился Филофей
к кореннику, — ступай,
брат, вперед! Сослужи последнюю службу! Все едино… Господи! бо-слови!
— Ну что ж, пусть садится, а я за его здоровье выпью, — сказал Обалдуй и подошел
к стойке. — На твой счет,
брат, — прибавил он,
обращаясь к рядчику.
— Что мне учить ее, — ответил Доманевич небрежно, — я с прошлого года знаю все, что он диктовал… Я,
брат, «мыслю» еще с первого класса. — И, окинув нас обычным, несколько пренебрежительным взглядом, Доманевич медленно проследовал
к своему месту. Теперь у него явилось новое преимущество: едва ли
к кому-нибудь из мелюзги учитель мог
обратиться за такой услугой…
Бывший панцырный товарищ стал во главе ее и
обратился к «
брату — шляхтичу» с речью…
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие книги и сочинения, в разных частях света, наипаче в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и
к ним принадлежащим и всем, кто в печатном деле
обращается в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными
братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками в областях, их, в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное
к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
Варя, так строго обращавшаяся с ним прежде, не подвергала его теперь ни малейшему допросу об его странствиях; а Ганя,
к большому удивлению домашних, говорил и даже сходился с ним иногда совершенно дружески, несмотря на всю свою ипохондрию, чего никогда не бывало прежде, так как двадцатисемилетний Ганя, естественно, не обращал на своего пятнадцатилетнего
брата ни малейшего дружелюбного внимания,
обращался с ним грубо, требовал
к нему от всех домашних одной только строгости и постоянно грозился «добраться до его ушей», что и выводило Колю «из последних границ человеческого терпения».
Всего больше удивило Домнушку, как муж подобрался
к брату Макару. Ссориться открыто он, видимо, не желал, а показать свою силу все-таки надо. Когда Макар бывал дома, солдат шел в его избу и стороной заводил какой-нибудь общий хозяйственный разговор. После этого маленького вступления он уже прямо
обращался к снохе Татьяне...
— Кто сей умный человек, изготовивший все сие? — говорил Николай Силыч, подводя своего друга прямо
к подносу. — Умный человек сей есть Плавин, а играл,
брат, все-таки и Грицка — скверно! — прибавил он,
обращаясь к нему.
— А я сейчас от губернатора, — начал Иларион Ардальоныч,
обращаясь снова
к Вихрову. — Он поручил мне передать вам, как это назвать… приказание его, предложение, просьбу. Здесь затевается благородный спектакль, и
брат Виссарион почему-то сказал ему, что вы — актер отличный, и губернатор просит вас непременно принять участие в составе его спектакля, и так как это дело спешное, то не медля же ехать
к madame Пиколовой, которая всем этим делом орудует.
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего
обратился к Пашеньке с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за голову и сряду три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших
братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он
к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить
к становому.
— А что, Демьяныч, видно, на квас-то скупенек,
брат, стал? — говорит ямщик, откладывая коренную лошадь, — разбогател, знать, так и прижиматься стал!.. Ну-ко, толстобрюхий, полезай
к хозявам да скажи, что ямщикам, мол, на чай надо! — прибавляет он,
обращаясь к Петру Парамонычу.
— Еще бы он не был любезен! он знает, что у меня горло есть… а удивительное это, право, дело! —
обратился он ко мне, — посмотришь на него — ну, человек, да и все тут! И говорить начнет — тоже целые потоки изливает: и складно, и грамматических ошибок нет! Только,
брат, бесцветность какая, пресность, благонамеренность!.. Ну, не могу я! так, знаешь, и подымаются руки, чтоб с лица земли его стереть… А женщинам нравиться может!.. Да я, впрочем, всегда спать ухожу, когда он
к нам приезжает.
"Ну,
брат, распелся! —
обращается он мысленно
к неосторожному корреспонденту. — Коли так будешь продолжать, то тут тебе и капут!"
— Фляжку-то не стибрили у тебя? — продолжал он,
обращаясь к своему vis-a-vis, тоже проснувшемуся, — а я,
брат, должно быть, переспал… инда очумел!
— Господин капитан, —
обратился Петр Михайлыч
к брату, — распорядитесь о столе!
— Капитан! —
обратился Петр Михайлыч
к брату. — Протяните вашу воинственную руку нашему литератору: Аполлон и Марс должны жить в дружелюбии. Яков Васильич, чокнитесь с ним.
Володя был поражен величием обозного офицера, его небрежною манерой и уважением, с которым
обращался к нему
брат.
— Да что обидно-то? Разве он тут разгуляется? Как же! Гляди, наши опять отберут. Уж сколько б нашего
брата ни пропало, а, как Бог свят, велит амператор — и отберут. Разве наши так оставят ему? Как же! Hа вот тебе голые стены; а шанцы-то все повзорвали… Небось, свой значок на кургане поставил, а в город не суется. Погоди, еще расчет будет с тобой настоящий — дай срок, — заключил он,
обращаясь к французам.
К одному из них
обратился поэт Минаев с вопросом: «Скажи-ка мне, по таксе ль взимает
брат твой Аксель?»
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры великий князь сам отличные говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще сказал даже государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович пришли в театре на сцену… Великий князь что-то такое сострил. Тогда государь
обращается к Каратыгину и говорит: «
Брат у тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, — ответил Каратыгин, — лишь бы только мне соль оставил!»
Когда все смолкло, Редедя
обратился к нам и, видя, что
братья Перекусихины плачут, взволнованным голосом произнес...
— Довольно! — загремел Иоанн. — Допрос окончен.
Братия, — продолжал он,
обращаясь к своим любимцам, — говорите, что заслужил себе боярин князь Никита? Говорите, как мыслите, хочу знать, что думает каждый!