Неточные совпадения
Все это
обнаруживало нечто таинственное, и хотя никто не спросил
себя, какое кому дело до того, что градоначальник спит на леднике, а не в обыкновенной спальной, но всякий тревожился.
Дронов существовал для него только в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей жены
обнаружил в портфеле у
себя панталоны какой-то дамы.
— А, знаете, я думал, что вы умный и потому прячете
себя. Но вы прячетесь в сдержанном молчании, потому что не умный вы и боитесь
обнаружить это. А я вот понял, какой вы…
Снова вспомнилось, каким индюком держался Тагильский в компании Прейса. Вероятно, и тогда уже он наметил
себе путь в сенат. Грубоватый Поярков сказал ему: «Считать — нужно, однако, не забывая, что посредством бухгалтерии революцию не сделаешь». Затем он говорил, что особенное пристрастие к цифрам
обнаруживают вульгаризаторы Маркса и что Маркс не просто экономист, а основоположник научно обоснованной философии экономики.
— Бунт
обнаружил слабосилие власти, возможность настоящей революции, кадетики, съездив в Выборг, как раз скомпрометировали
себя до конца жизни в глазах здравомыслящих людей. Теперь-с, ежели пролетарий наш решит идти за Лениным и сумеет захватить с
собою мужичка — самую могущественную фигуру игры, — Россия лопнет, как пузырь.
Самгин слушал и утверждался в подозрениях своих: этот человек, столь обыкновенный внешне, манерой речи выдавал
себя; он не так прост, каким хочет казаться. У него были какие-то свои слова, и он
обнаруживал склонность к едкости.
Дождь хлынул около семи часов утра. Его не было недели три, он явился с молниями, громом, воющим ветром и повел
себя, как запоздавший гость, который, чувствуя свою вину, торопится быть любезным со всеми и сразу
обнаруживает все лучшее свое. Он усердно мыл железные крыши флигеля и дома, мыл запыленные деревья, заставляя их шелково шуметь, обильно поливал иссохшую землю и вдруг освободил небо для великолепного солнца.
Наблюдая за человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает боль, и мысленно сближался с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он
обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг, от разума. Да, вот пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о
себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
Он был очень недоволен этой встречей и самим
собою за бесцветность и вялость, которые
обнаружил, беседуя с Дроновым. Механически воспринимая речи его, он старался догадаться: о чем вот уж три дня таинственно шепчется Лидия с Алиной и почему они сегодня внезапно уехали на дачу? Телепнева встревожена, она, кажется, плакала, у нее усталые глаза; Лидия, озабоченно ухаживая за нею, сердито покусывает губы.
Дома она
обнаружила и в словах и во всем, что делалось ею, нервную торопливость и раздражение, сгибала шею, как птица, когда она прячет голову под крыло, и, глядя не на Самгина, а куда-то под мышку
себе, говорила...
Он не уклонялся от осторожной помощи ей в ее бесчисленных делах, объясняя
себе эту помощь своим стремлением ознакомиться с конспиративной ее работой, понять мотивы революционности этой всегда спокойной женщины, а она относилась к его услугам как к чему-то обязательному, не видя некоторого их риска для него и не
обнаруживая желания сблизиться с ним.
Обнаруживая свою невещественность, оно бесследно исчезало в потоках горячих речей, в дыме слов, не оставляя по
себе ни пепла, ни золы.
Что Любаша не такова, какой она
себя показывала, Самгин убедился в этом, присутствуя при встрече ее с Диомидовым. Как всегда, Диомидов пришел внезапно и тихо, точно из стены вылез. Волосы его были обриты и
обнаружили острый череп со стесанным затылком, большие серые уши без мочек. У него опухло лицо, выкатились глаза, белки их пожелтели, а взгляд был тоскливый и невидящий.
С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть
обнаружила в статье что-то нелестное для
себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных.
Это было давно знакомо ему и могло бы многое напомнить, но он отмахнулся от воспоминаний и молчал, ожидая, когда Марина
обнаружит конечный смысл своих речей. Ровный, сочный ее голос вызывал у него состояние, подобное легкой дремоте, которая предвещает крепкий сон, приятное сновидение, но изредка он все-таки ощущал толчки недоверия. И странно было, что она как будто спешит рассказать
себя.
Он потупил голову, представляя
себе, как это поразит Татьяну Марковну, но остерегался
обнаружить перед Верой свою боязнь.
В этой области она
обнаружила непреклонность, равную его настойчивости. У ней был характер, и она упрямо вырабатывала
себе из старой, «мертвой» жизни крепкую, живую жизнь — и была и для него так же, как для Райского, какой-то прекрасной статуей, дышащей самобытною жизнью, живущей своим, не заемным умом, своей гордой волей.
Никакой искренней своей мысли не высказала она, не
обнаружила желания, кроме одного, которое высказала категорически, — это быть свободной, то есть чтобы ее оставляли самой
себе, не замечали за ней, забыли бы о ее существовании.
Я решил, несмотря на все искушение, что не
обнаружу документа, не сделаю его известным уже целому свету (как уже и вертелось в уме моем); я повторял
себе, что завтра же положу перед нею это письмо и, если надо, вместо благодарности вынесу даже насмешливую ее улыбку, но все-таки не скажу ни слова и уйду от нее навсегда…
Смиряло и останавливало его пока лишь то, что Катерина Николаевна ни разу, ни словом, ни намеком не позволила
себе заикнуться в его присутствии об Анне Андреевне с дурной стороны или
обнаружить хоть что-нибудь против намерения его вступить с нею в брак.
У всякого в голове, конечно, шевелились эти мысли, но никто не говорил об этом и некогда было: надо было действовать — и действовали. Какую энергию, сметливость и присутствие духа
обнаружили тут многие! Савичу точно праздник: выпачканный, оборванный, с сияющими глазами, он летал всюду, где ветер оставлял по
себе какой-нибудь разрушительный след.
При этом подразумевалось бы: «Я знаю, как стал бы ты держать
себя, оставаясь: ведь так, чтобы ничем не
обнаружить своего чувства, потому что только в этом случае ты и не будешь негодяем, оставаясь.
— Имения нет, почему что при должности ихней никак нельзя
себя обнаружить. А капитал беспременно есть.
Основное противоречие моей жизни всегда вновь
себя обнаруживает.
Но объективация возникает всякий раз, когда я начинаю
себя идеализировать или когда
обнаруживаю смирение паче гордости, когда бываю не до конца, не до последней глубины, правдив и искренен.
Коммунизм, как он
себя обнаружил в русской революции, отрицал свободу, отрицал личность, отрицал дух.
Он не сразу
себя обнаружил во весь свой рост.
Скрытые, потенциальные силы могут
себя обнаружить в будущем.
Во-первых, о ней до сих пор не было говорено ничего серьезного; во-вторых, краткие заметки, какие делались о ней мимоходом, постоянно
обнаруживали какое-то странное понимание смысла пьесы; в-третьих, сама по
себе комедия эта принадлежит к наиболее ярким и выдержанным произведениям Островского; в-четвертых, не будучи играна на сцене, она менее популярна в публике, нежели другие его пьесы…
Значит, тут и особенного героизма не нужно: только не давай ему общество этой поддержки, просто — немножко расступись толпа, сжатая для того, чтобы держать на
себе какого-нибудь Торцова или Брускова, — и он сам
собою упадет и будет действительно задавлен, если и тут
обнаружит претензию на самодурство…
Мы видим, что преступник, или, так сказать, мой клиент, несмотря на всю невозможность найти другое съедобное, несколько раз, в продолжение любопытной карьеры своей,
обнаруживает желание раскаяться и отклоняет от
себя духовенство.
Но ежели такое смешливое настроение
обнаруживают даже люди, получившие посильное угобжение, то с какими же чувствами должны относиться к дирижирующей современности те, которые не только ничего не урвали, но и в будущем никакой надежды на угобжение не имеют? Ясно, что они должны представлять
собой сплошную массу волнуемых завистью людей.
Даже m-me Потвинова, которая, как известно, любит только молоденьких молодых людей, так что по этой страсти она жила в Петербурге и брала к
себе каждое воскресенье человек по пяти кадет, — и та при появлении столь молодого еще начальника губернии спустила будто невзначай с левого плеча мантилью и таким образом
обнаружила полную шею, которою она, предпочтительно перед всеми своими другими женскими достоинствами, гордилась.
Добродушный и всегда довольный Петр Михайлыч стал ее возмущать, особенно когда кого-нибудь хвалил из городских или рассказывал какие-нибудь происшествия, случавшиеся в городе, и даже когда он с удовольствием обедал — словом, она начала делаться для
себя, для отца и для прочих домашних какой-то маленькой тиранкой и с каждым днем более и более
обнаруживать странностей.
Положив рядом с
собой мешок и проговоря севшему напротив Калиновичу: «Pardon, monsieur, permettez» [Простите, сударь, позвольте (франц.).], — протянула свои очень красивые ножки на диван, причем
обнаружила щегольски сшитые ботинки и даже часть белых, как снег, чулок.
«По почерку вы узнаете, кто это пишет. Через несколько дней вы можете увидеть меня на вашей сцене — и, бога ради, не
обнаружьте ни словом, ни взглядом, что вы меня знаете; иначе я не выдержу
себя; но если хотите меня видеть, то приезжайте послезавтра в какой-то ваш глухой переулок, где я остановлюсь в доме Коркина. О, как я хочу сказать вам многое, многое!.. Ваша…»
Потом он стал понемногу допускать мысль, что в жизни, видно, не всё одни розы, а есть и шипы, которые иногда покалывают, но слегка только, а не так, как рассказывает дядюшка. И вот он начал учиться владеть
собою, не так часто
обнаруживал порывы и волнения и реже говорил диким языком, по крайней мере при посторонних.
Она взяла его за руку и — опять полилась нежная, пламенная речь, мольбы, слезы. Он ни взглядом, ни словом, ни движением не
обнаружил сочувствия, — стоял точно деревянный, переминаясь с ноги на ногу. Его хладнокровие вывело ее из
себя. Посыпались угрозы и упреки. Кто бы узнал в ней кроткую, слабонервную женщину? Локоны у ней распустились, глаза горели лихорадочным блеском, щеки пылали, черты лица странно разложились. «Как она нехороша!» — думал Александр, глядя на нее с гримасой.
— Довольно, Степан Трофимович, дайте покой; измучилась. Успеем наговориться, особенно про дурное. Вы начинаете брызгаться, когда засмеетесь, это уже дряхлость какая-то! И как странно вы теперь стали смеяться… Боже, сколько у вас накопилось дурных привычек! Кармазинов к вам не поедет! А тут и без того всему рады… Вы всего
себя теперь
обнаружили. Ну довольно, довольно, устала! Можно же, наконец, пощадить человека!
Признак этих людей — совершенное бессилие сдержать в
себе свои желания; напротив, неудержимое стремление тотчас же их
обнаружить, со всею даже неопрятностью, чуть только они зародятся.
Будь пани Вибель несколько поумней и похитрей, ей стоило только прекратить этот разговор и признаться Аггею Никитичу, что она действительно дурно поступила, то, может быть, все бы кончилось благополучно; но, во-первых, она нисколько не считала
себя дурно поступившею, а, напротив, в намеках и колкостях Аггея Никитича видела совершенно несправедливое оскорбление ее; сверх того, по темпераменту своему она была очень вспыльчива, так что, когда Аггей Никитич произнес фразу, что пани Вибель упивалась болтовней камер-юнкера, она встала с кресла и с тем гордым видом польки, каковой
обнаружила при первом знакомстве своем с откупщицей, произнесла...
Сенатор, в свою очередь, тоже рассыпался перед ней в любезностях, и при этом своими мягкими манерами он
обнаруживал в
себе не столько сурового жреца Фемиды [Фемида (древнегреч. миф.) — богиня Правосудия.], сколько ловкого придворного, что подтверждали и две камергерские пуговицы на его форменном фраке.
Парасковья сейчас же начала разгонять тараканов, а за ней и девочка, наконец и курчавый мальчуган, который, впрочем, больше прихлопывал их к стене своей здоровой ручонкой, так что только мокренько оставались после каждого таракана. Бедные насекомые, сроду не видавшие такой острастки на
себя, мгновенно все куда-то попрятались. Не видя более врагов своих, gnadige Frau поуспокоилась и села опять на лавку: ей было совестно такого малодушия своего, тем более, что она
обнаружила его перед посторонними.
Здесь я не могу не заметить, что сия почтенная дама с течением годов все более и более начала
обнаруживать смелости и разговорчивости с мужчинами и даже позволяла
себе иногда весьма и весьма вольные шутки, что происходило, конечно, потому, что кто же по летам и наружности gnadige Frau мог ее заподозрить в чем-нибудь?!
Словом,
обнаружил в
себе мужчину нескладного и неотесанного, но при всем том имел вид умный.
Сообразно с этим Нартанович так и держал
себя: был любезен, даже слишком любезен в обращении, никогда притом не утрачивал шляхетского своего гонора и говорил лишь самое необходимое, как бы из боязни в лишних разговорах
обнаружить что-нибудь лишь ему одному принадлежащее.
Но размолвки подобного рода происходили редко и тотчас же прекращались, ибо как он только начинал
обнаруживать величие души, она переменяла разговор и начинала допытываться, за что он ее, бабу, любит. Тогда вновь начиналось подробное рассмотрение этого вопроса, и все недоумения прекращались сами
собою.
Никогда еще с таким рвением не снимали перед ним шляпы акцизные чиновники; никогда окружной суд не
обнаруживал большей строгости относительно лиц, дозволявших
себе взлом с заранее обдуманным намерением воспользоваться чужим пятаком; никогда земская управа с большею страстностью не приобретала для местной больницы новых умывальников и плевальниц, взамен таковых же, пришедших в ветхость.
Все это для Бельтовой было совсем не легко; она хотя любила сына, но не имела тех способностей, как засекинская барыня, — всегда готовая к снисхождению, всегда позволявшая
себя обманывать не по небрежности, не по недогадке, а по какой-то нежной деликатности, воспрещавшей ей
обнаружить, что она видит истину.
Пепко находился в ожесточенно-мрачном настроении еще раньше закрытия «Нашей газеты». Он угнетенно вздыхал, щелкал пальцами, крутил головой и вообще
обнаруживал несомненные признаки недовольства
собой. Я не спрашивал его о причине, потому что начинал догадываться без его объяснений. Раз вечером он не выдержал и всенародно раскаялся в своих прегрешениях.