Неточные совпадения
Но в это самое мгновенье
оба вдруг услыхали пронзительный свист, который как будто стегнул их по уху, и
оба вдруг схватились за ружья, и
две молнии блеснули, и
два удара раздались в одно и то же мгновение. Высоко летевший вальдшнеп мгновенно сложил крылья и упал в чащу, пригибая тонкие побеги.
Ты пойми, что я люблю, кажется, равно, но
обоих больше себя,
два существа — Сережу и Алексея.
На этом кругу были устроены девять препятствий: река, большой, в
два аршина, глухой барьер пред самою беседкой, канава сухая, канава с водою, косогор, ирландская банкетка, состоящая (одно из самых трудных препятствий), из вала, утыканного хворостом, за которым, невидная для лошади, была еще канава, так что лошадь должна была перепрыгнуть
оба препятствия или убиться; потом еще
две канавы с водою и одна сухая, — и конец скачки был против беседки.
Хозяйка села за самовар и сняла перчатки. Передвигая стулья с помощью незаметных лакеев, общество разместилось, разделившись на
две части, — у самовара с хозяйкой и на противоположном конце гостиной — около красивой жены посланника в черном бархате и с черными резкими бровями. Разговор в
обоих центрах, как и всегда в первые минуты, колебался, перебиваемый встречами, приветствиями, предложением чая, как бы отыскивая, на чем остановиться.
Если же назначение жалованья отступает от этого закона, как, например, когда я вижу, что выходят из института
два инженера,
оба одинаково знающие и способные, и один получает сорок тысяч, а другой довольствуется
двумя тысячами; или что в директоры банков общества определяют с огромным жалованьем правоведов, гусаров, не имеющих никаких особенных специальных сведений, я заключаю, что жалованье назначается не по закону требования и предложения, а прямо по лицеприятию.
— А жаль, что вы уезжаете, — сказал Степан Аркадьич. — Завтра мы даем обед
двум отъезжающим — Димер-Бартнянский из Петербурга и наш Веселовский, Гриша.
Оба едут. Веселовский недавно женился. Вот молодец! Не правда ли, княгиня? — обратился он к даме.
Эти
два человека были так родны и близки друг другу, что малейшее движение, тон голоса говорил для
обоих больше, чем всё, что можно сказать словами.
Были
два обстоятельства немножко неприятные; но
оба эти обстоятельства тонули в море добродушного веселья, которое волновалось в душе Степана Аркадьича.
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что
оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и
двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
«Непонятно!» — подумал про себя Чичиков и отправился тут же к председателю палаты, но председатель палаты так смутился, увидя его, что не мог связать
двух слов, и наговорил такую дрянь, что даже им
обоим сделалось совестно.
Местами был он в один этаж, местами в
два; на темной крыше, не везде надежно защищавшей его старость, торчали
два бельведера, один против другого,
оба уже пошатнувшиеся, лишенные когда-то покрывавшей их краски.
На письменном столе перед диваном — портфель, банка с одеколоном, сургуч, зубные щетки, новый календарь и
два какие-то романа,
оба вторые тома.
Чичиков кинул вскользь
два взгляда: комната была обвешана старенькими полосатыми
обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с темными рамками в виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные часы с нарисованными цветами на циферблате… невмочь было ничего более заметить.
— Как не можно? Как же ты говоришь: не имеем права? Вот у меня
два сына,
оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был на войне, а ты говоришь — не имеем права; а ты говоришь — не нужно идти запорожцам.
Все эти мокрые канаты в
два пуда на весу рук; все эти леера [Леер — туго натянутая веревка или трос,
оба конца которого закреплены.
Покойник отец твой
два раза отсылал в журналы — сначала стихи (у меня и тетрадка хранится, я тебе когда-нибудь покажу), а потом уж и целую повесть (я сама выпросила, чтоб он дал мне переписать), и уж как мы молились
оба, чтобы приняли, — не приняли!
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле,
два вечера сряду,
оба раза часа по
два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
Он бросился в угол, запустил руку под
обои и стал вытаскивать вещи и нагружать ими карманы. Всего оказалось восемь штук:
две маленькие коробки, с серьгами или с чем-то в этом роде, — он хорошенько не посмотрел; потом четыре небольшие сафьянные футляра. Одна цепочка была просто завернута в газетную бумагу. Еще что-то в газетной бумаге, кажется орден…
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила
оба кармана, один за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав в воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку
двумя пальцами с пола, поднял всем на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою руку, показывая всем билет.
Железная ограда ее окружает;
две молодые елки посажены по
обоим ее концам: Евгений Базаров похоронен в этой могиле.
Минуту,
две оба молчали. Потом Лидия тихо напомнила...
— Ах, оставь, — сердито откликнулся Самгин. Минуту,
две оба молчали, неподвижно сидя друг против друга. Самгин курил, глядя в окно, там блестело шелковое небо, луна освещала беломраморные крыши, — очень знакомая картина.
Жила-была дама, было у нее
два мужа,
Один — для тела, другой — для души.
И вот начинается драма: который хуже?
Понять она не умела,
оба — хороши!
И, нервно схватив бутылку со стола, налил в стакан свой пива. Три бутылки уже были пусты. Клим ушел и, переписывая бумаги, прислушивался к невнятным голосам Варавки и Лютова. Голоса у
обоих были почти одинаково высокие и порою так странно взвизгивали, как будто сердились, тоскуя,
две маленькие собачки, запертые в комнате.
Выстрел повторился.
Оба замолчали, ожидая третьего. Самгин раскуривал папиросу, чувствуя, что в нем что-то ноет, так же, как стекла в окне. Молчали минуту,
две. Лютов надел шапку на колено и продолжал, потише, озабоченно...
Гроб торопливо несли
два мужика в полушубках,
оба, должно быть, только что из деревни: один — в серых растоптанных валенках, с котомкой на спине, другой — в лаптях и пестрядинных штанах, с черной заплатой на правом плече.
Варвара молчала, но по глазам ее Самгин видел, что она была бы счастлива, если б он сделал это. И, заставив ее раза
два повторить предложение Анфимьевны, Клим поселился в комнате Лидии и Любаши, оклеенной для него новыми
обоями, уютно обставленной старинной мебелью дяди Хрисанфа.
Он лениво опустился на песок, уже сильно согретый солнцем, и стал вытирать стекла очков, наблюдая за Туробоевым, который все еще стоял, зажав бородку свою
двумя пальцами и помахивая серой шляпой в лицо свое. К нему подошел Макаров, и вот
оба они тихо идут в сторону мельницы.
Оба молчали, не зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что. Татьяна Марковна обещала Вере, что Марк не будет «ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков, с топорами, спустился с обрыва, и они разнесли беседку часа в
два, унеся с собой бревна и доски на плечах. А бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
Оба молчали. Она пока украдкой взглядывала на него и замечала перемены, какие произошли в нем в эти две-три недели: как осанка у него стала не так горда и бодра, как тускло смотрит он в иные минуты, как стали медленны его движения. И похудел он, и побледнел.
Оба были еще очень молодые люди, так лет двадцати или двадцати
двух; они делали тут у дверей что-то странное, и я с удивлением старался вникнуть.
Чем ближе подходили к месту, тем пуще приставал народ, и сошлось наконец нас чуть не
два ста человек, все спешивших лобызать святые и целокупные мощи великих
обоих чудотворцев Аникия и Григория.
Но если я и вымолвил это, то смотрел я с любовью. Говорили мы как
два друга, в высшем и полном смысле слова. Он привел меня сюда, чтобы что-то мне выяснить, рассказать, оправдать; а между тем уже все было, раньше слов, разъяснено и оправдано. Что бы я ни услышал от него теперь — результат уже был достигнут, и мы
оба со счастием знали про это и так и смотрели друг на друга.
Оба эти выражения он высказал, совсем не трудясь над ними и себе неприметно, а меж тем в этих
двух выражениях — целое особое воззрение на
оба предмета, и хоть, уж конечно, не всего народа, так все-таки Макар Ивановичево, собственное и не заимствованное!
Я тотчас же пошлю к князю В—му и к Борису Михайловичу Пелищеву, его друзьям с детства;
оба — почтенные влиятельные в свете лица, и, я знаю это, они уже
два года назад с негодованием отнеслись к некоторым поступкам его безжалостной и жадной дочери.
И тут у перевоза мальчика, над самой рекой, на том самом месте, и беспременно, чтобы
два кулачка вот так к груди прижал, к
обоим сосочкам.
И те и другие подозрительны, недоверчивы: спасаются от опасностей за системой замкнутости, как за каменной стеной; у
обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой
оба народа, как
два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарелись. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами от китайцев только по соседству, как от чужого племени, то отчего же манчжуры и другие народы кругом остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
Вот тут и началась опасность. Ветер немного засвежел, и помню я, как фрегат стало бить об дно. Сначала было два-три довольно легких удара. Затем так треснуло, что затрещали шлюпки на боканцах и марсы (балконы на мачтах). Все бывшие в каютах выскочили в тревоге, а тут еще удар, еще и еще. Потонуть было трудно:
оба берега в какой-нибудь версте; местами, на отмелях, вода была по пояс человеку.
Хозяева были любезны. Пора назвать их: старика зовут Тсутсуй Хизе-но-ками-сама, второй Кавадзи Сойемон-но-ками… нет, не ками, а дзио-сами, это все равно: «дзио» и «ками» означают равный титул; третий Алао Тосан-но-ками-сама; четвертого… забыл, после скажу. Впрочем,
оба последние приданы только для числа и большей важности, а в сущности они сидели с поникшими головами и молча слушали старших
двух, а может быть, и не слушали, а просто заседали.
Довольно и того, что я, по милости их,
два раза ходил смотреть Темзу и
оба раза видел только непроницаемый пар.
Посьет видел, как
два всадника, возвращаясь из города в лагерь, проехали по земле, отведенной для прогулок англичанам, и как английский офицер с «Спартана» поколотил их
обоих палкой за это, так что один свалился с лошади.
Столкновение
двух судов ведет за собой неминуемую гибель одного из них, меньшего непременно, а иногда и
обоих.
Сегодня я ночевал на Ноктуйской станции; это центр жительства золотоприискателей. Тут и дорога получше, и все живее, потому что много проезжих. Лена делается уже; в ином месте и версты нет, только здесь выдался плес, версты в
две. Берега, крутые
оба, сплошь покрыты лесом.
Я пробрался как-то сквозь чащу и увидел
двух человек, сидевших верхом на
обоих концах толстого бревна, которое понадобилось для какой-то починки на наших судах.
Остальные
два старика, один — тот самый беззубый, который вчера на сходке кричал решительный отказ на все предложения Нехлюдова, и другой — высокий, белый, хромой старик с добродушным лицом, в бахилках и туго умотанных белыми онучами худых ногах,
оба почти всё время молчали, хотя и внимательно слушали.
— Воистину воскресе, — сказал он. Они поцеловались
два раза и как будто задумались, нужно ли еще, и как будто решив, что нужно, поцеловались в третий раз, и
оба улыбнулись.
В третьей, высокой, с белыми
обоями комнате, освещенной небольшой лампой с темным абажуром, стояли рядом
две кроватки, и между ними в белой пелеринке сидела нянюшка с сибирским скуластым добродушным лицом.
— Ничего, теперь переехала на прииск к Лоскутову.
Два сапога — пара:
оба бредят высшими вопросами и совершенно довольны друг другом.
— Никакого тут призрака нет-с, кроме нас обоих-с, да еще некоторого третьего. Без сумления, тут он теперь, третий этот, находится, между нами
двумя.
На стенах, обитых белыми бумажными и во многих местах уже треснувшими
обоями, красовались
два большие портрета — одного какого-то князя, лет тридцать назад бывшего генерал-губернатором местного края, и какого-то архиерея, давно уже тоже почившего.