Неточные совпадения
Всё, что она видела, подъезжая к дому и проходя через него, и теперь в своей комнате, всё производило в ней впечатление изобилия и щегольства и той
новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских
романах, но никогда не видала еще в России и в деревне.
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума… Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем
романа в
новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Желая чем-нибудь занять время, он сделал несколько
новых и подробных списков всем накупленным крестьянам, прочитал даже какой-то том герцогини Лавальер, [«Герцогиня Лавальер» —
роман французской писательницы С. Жанлис (1746–1830).] отыскавшийся в чемодане, пересмотрел в ларце разные находившиеся там предметы и записочки, кое-что перечел и в другой раз, и все это прискучило ему сильно.
На письменном столе перед диваном — портфель, банка с одеколоном, сургуч, зубные щетки,
новый календарь и два какие-то
романа, оба вторые тома.
Друзья мои, что ж толку в этом?
Быть может, волею небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится
новый бес,
И, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы;
Тогда
роман на старый лад
Займет веселый мой закат.
Не муки тайные злодейства
Я грозно в нем изображу,
Но просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.
Она говорила о студентах, влюбленных в актрис, о безумствах богатых кутил в «Стрельне» и у «Яра», о
новых шансонетных певицах в капище Шарля Омона, о несчастных
романах, запутанных драмах. Самгин находил, что говорит она не цветисто, неумело, содержание ее рассказов всегда было интереснее формы, а попытки философствовать — плоски. Вздыхая, она произносила стертые фразы...
— У них у всех неудачный
роман с историей. История — это Мессалина, Клим, она любит связи с молодыми людьми, но — краткие. Не успеет молодое поколение вволю поиграть, помечтать с нею, как уже на его место встают
новые любовники.
Он умерил шаг, вдумываясь в ткань
романа, в фабулу, в постановку характера Веры, в психологическую, еще пока закрытую задачу… в обстановку, в аксессуары; задумчиво сел и положил руки с локтями на стол и на них голову. Потом поцарапал сухим пером по бумаге, лениво обмакнул его в чернила и еще ленивее написал в
новую строку, после слов «Глава I...
И Райский развлекался от мысли о Вере, с утра его манили в разные стороны летучие мысли, свежесть утра, встречи в домашнем гнезде,
новые лица, поле, газета,
новая книга или глава из собственного
романа. Вечером только начинает все прожитое днем сжиматься в один узел, и у кого сознательно, и у кого бессознательно, подводится итог «злобе дня».
Потом со вздохом спрятал тетрадь, взял кучку белых листков и начал набрасывать программу
нового своего
романа.
— Да, но глубокий, истинный художник, каких нет теперь: последний могикан!.. напишу только портрет Софьи и покажу ему, а там попробую силы на
романе. Я записывал и прежде кое-что: у меня есть отрывки, а теперь примусь серьезно. Это
новый для меня род творчества; не удастся ли там?
— Прощайте, Вера, вы не любите меня, вы следите за мной, как шпион, ловите слова, делаете выводы… И вот, всякий раз, как мы наедине, вы — или спорите, или пытаете меня, — а на пункте счастья мы все там же, где были… Любите Райского: вот вам задача! Из него, как из куклы, будете делать что хотите, наряжать во все бабушкины отрепья или делать из него каждый день
нового героя
романа, и этому конца не будет. А мне некогда, у меня есть дела…
Здесь не место начинать об этой
новой страсти Ивана Федоровича, отразившейся потом на всей его жизни: это все могло бы послужить канвой уже иного рассказа, другого
романа, который и не знаю, предприму ли еще когда-нибудь.
Теории Маркса, Ницше, Фрейда, Гейдеггера, современный
роман, ужасы войны и революции, вспышки древней жестокости и господство
новой лживости — все сокрушает возвышенные учения о человеке.
Книги Гюисманса — не
романы, ни в старом, ни в
новом смысле этого слова.
В проходе вынырнуло вдруг из темноты
новое лицо. Это был, очевидно,
Роман. Лицо его было широко, изрыто оспой и чрезвычайно добродушно. Закрытые веки скрывали впадины глаз, на губах играла добродушная улыбка. Пройдя мимо прижавшейся к стене девушки, он поднялся на площадку. Размахнувшаяся рука его товарища попала ему сбоку в шею.
Я бы отозвался опять стихами, но нельзя же задавать вечные задачи. Что скажет добрый наш Павел Сергеевич, если странникопять потребует альбом для
нового отрывка из недоконченного
романа, который, как вы очень хорошо знаете, не должен и не может иметь конца? Следовательно...
Прочти Григоровича Рыбаки.
Новая школа русского быта. Очень удачно! — Нередко мороз по коже, как при хорошей музыке. [Статья В. П. Гаевского о Дельвиге — в «Современнике» за 1853 г., № 2 и 3;
роман Д. В. Григоровича «Рыбаки» — там же, № 3 и сл.]
Более всего ей нравится в
романах длинная, хитро задуманная и ловко распутанная интрига, великолепные поединки, перед которыми виконт развязывает банты у своих башмаков в знак того, что он не намерен отступить ни на шаг от своей позиции, и после которых маркиз, проткнувши насквозь графа, извиняется, что сделал отверстие в его прекрасном
новом камзоле; кошельки, наполненные золотом, небрежно разбрасываемые налево и направо главными героями, любовные приключения и остроты Генриха IV, — словом, весь этот пряный, в золоте и кружевах, героизм прошедших столетий французской истории.
И чем дальше развертывался
роман, тем более живое и страстное участие принимала в нем Любка. Она ничего не имела против того, что Манон обирала при помощи любовника и брата своих очередных покровителей, а де Грие занимался шулерской игрой в притонах, но каждая ее
новая измена приводила Любку в неистовство, а страдания кавалера вызывали у нее слезы. Однажды она спросила...
Они — муравьи, трутни, а ты — их наблюдатель и описатель; ты срисуешь с них картину и дашь ее нам и потомству, чтобы научить и вразумить нас тем, — вот ты что такое, и, пожалуйста, пиши мне письма именно в такой любезной тебе форме и практикуйся в ней для
нового твоего
романа.
Однако ж и он не сразу удовлетворил буржуа (казался слишком трудным), так что
романы его долгое время пользовались гораздо большею известностью за границей (особенно в России), нежели во Франции."Ассомуар"[«Западня»] был первым произведением, обратившим на Зола серьезное внимание его соотечественников, да и то едва ли не потому, что в нем на первом плане фигурируют представители тех «
новых общественных наслоений»59, о близком нашествии которых, почти в то же самое время, несколько рискованно возвещал сфинкс Гамбетта (Наполеон III любил, чтоб его называли сфинксом; Гамбетта — тоже) в одной из своих речей.
Они наполняют у него все рубрики журнала, производя каждого из среды себя, посредством взаимного курения, в гении; из этого ты можешь понять, что пускать им
новых людей не для чего; кто бы ни был, посылая свою статью, смело может быть уверен, что ее не прочтут, и она проваляется с старым хламом, как случилось и с твоим
романом».
На основании
романов у меня даже составились
новые идеалы нравственных достоинств, которых я желал достигнуть.
Н.И. Пастухов оказался прав. Газету разрекламировали. На другой день вместе с этим письмом начал печататься сенсационный
роман А. Ив. Соколовой «
Новые птицы —
новые песни», за ее известным псевдонимом «Синее домино».
Наш водовоз
Роман поглядывал на
нового конька с необыкновенным самодовольствием.
Красива она была той редкой красотой, которая всегда кажется
новой, невиданною и всегда наполняет сердце опьяняющей радостью. Глядя на нее, я думал, что вот таковы были Диана Пуатье, королева Марго, девица Ла-Вальер и другие красавицы, героини исторических
романов.
Объявление о выходе «Кошницы» я прочел в газете. Первое, что мне бросилось в глаза, это то, что у моего
романа было изменено заглавие — вместо «Больной совести» получились «Удары судьбы». В
новом названии чувствовалось какое-то роковое пророчество. Мало этого,
роман был подписан просто инициалами, а неизвестная рука мне приделала псевдоним «Запорожец», что выходило и крикливо и помпезно. Пепко, прочитав объявление, расхохотался и проговорил...
— С января будет издаваться
новый журнал «Кошница», материала у них нет, и они с удовольствием напечатают ваш
роман. Только, чур, условие: не следует дешевить.
За этим немедленно следовал целый реестр искупающих поступков, как очистительная жертва. Всякое правонарушение требует жертв… Например, придумать и сказать самый гнусный комплимент Федосье, причем недурно поцеловать у нее руку, или не умываться в течение целой недели, или — прочитать залпом самый большой женский
роман и т. д. Странно, чем ярче было такое раскаяние и чем ужаснее придумывались очищающие кары, тем скорее наступала
новая «ошибка». В психологии преступности есть своя логика…
И философия, и французские
романы, и политическая экономия, и финансы, и
новые поэты, и издания «Посредника», — и все он прочитывал одинаково быстро и все с тем же ироническим выражением глаз.
— Вербуйте меня. Вы читали Бальзака? — спросила она вдруг, обернувшись. — Читали? Его
роман «Père Goriot» [«Отец Горио» (франц.).] кончается тем, что герой глядит с вершины холма на Париж и грозит этому городу: «Теперь мы разделаемся!» — и после этого начинает
новую жизнь. Так и я, когда из вагона взгляну в последний раз на Петербург, то скажу ему: «Теперь мы разделаемся!»
Изложение личных впечатлений при чтении каждого
нового ее
романа приводило к взаимной проверке этих ощущений и к нескончаемым их объяснениям.
И после прочтения всего
романа вы чувствуете, что в сфере вашей мысли прибавилось что-то
новое, что к вам в душу глубоко запали
новые образы,
новые типы.
Обломов есть лицо не совсем
новое в нашей литературе; но прежде оно не выставлялось пред нами так просто и естественно, как в
романе Гончарова.
С этого дня кончился мой
роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а
новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я еще не прожила в настоящую минуту…
Леону открылся
новый свет в
романах; он увидел, как в магическом фонаре, множество разнообразных людей на сцене, множество чудных действий, приключений — игру судьбы, дотоле ему совсем неизвестную…
Это небывалое явление на горизонте нашей словесности:
романы Нарежного хотя показывают некоторое дарованье в сочинителе, но выполнены слишком дурно во всех отношениях; в других
новых наших
романах нет ничего национального, русского.
Из всех лиц
романа язык только одного Юрия иногда отзывается
новыми выражениями и мыслями.
Оттого-то и нравится нам доселе поэзия древнего мира и некоторые фантастические произведения поэтов
нового времени, тогда как ничего, кроме отвращения, не возбуждают в нас нелепые сказки, сочиняемые разными молодцами на потеху взрослых детей и выдаваемые нередко за
романы, были, драмы и пр.
Я счел за нужное рассказать содержание
романа, может быть неизвестного многим моим читателям
нового поколения.
— Однако теперь они какие деньги-то гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне племянник студент летом рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как
новая строка — рубль. Например: «В комнату вошел граф» — рубль. Или просто с
новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще больше. Скажем, героя
романа спрашивают: «Кто отец этого прелестного ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
Между тем понемногу собрались актеры, и в половине первого началась репетиция. Ставили пьесу «
Новый мир», какую-то нелепую балаганную переделку из
романа Сенкевича «Quo vadis» [«Камо грядеши» (лат.).].
Для людей, которые все уткнулись в «свою литературу», для которых нет других событий общественной жизни, кроме выхода
новой книжки журнала, действительно должен казаться громадно-важным их муравейник. Зная только отвлеченные теории искусства (имевшие, впрочем, когда-то свое жизненное значение) да занимаясь сравнением повестей г. Тургенева, например, с повестями г. Шишкина или
романов г. Гончарова с
романами г. Карновича, — точно, не мудрено прийти в пафос и воскликнуть...
Себя казать, как чудный зверь,
В Петрополь едет он теперь
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов,
Цветных платков, чулок à jour,
С ужасной книжкою Гизота,
С тетрадью злых карикатур,
С
романом новым Вальтер-Скотта,
С bon-mots парижского двора,
С последней песней Беранжера,
С мотивами Россини, Пера,
Et cetera, et cetera.
Отсюда уже ясно, какие
новые важные условия налагает
роман исторический на своего автора.
И это внезапное, коренное изменение во внутреннем быте народа составляет
новое затруднение для того, кто хочет взять предметом
романа жизнь допетровской Руси.
Мой
роман в заголовке назван «уголовным», и теперь, когда «дело об убийстве Ольги Урбениной» осложнилось еще
новым убийством, мало понятным и во многих отношениях таинственным, читатель вправе ожидать вступления
романа в самый интересный и бойкий фазис. Открытие преступника и мотивов преступления составляет широкое поле для проявления остроумия и мозговой гибкости. Тут злая воля и хитрость ведут войну с знанием, войну интересную во всех своих проявлениях…
«Современник» объявил Базарова лицом несуществующим, ложью, фальшью, гнусною и преступною клеветою на людей
нового направления, сравнил Базарова с Асмодеем нашего времени, являющимся в каком-то
романе В. Аскоченского; и при этом поставил Тургенева во всех отношениях неизмеримо ниже сего последнего автора.
— Мне так хотелось спать! Я ведь всю ночь прошлую не спала. Всю ночь напролет ты был так мил, что читал мне свой
новый, хороший
роман, а удовольствие слушать тебя я не могла променять на сон…