Неточные совпадения
Новый градоначальник заперся в своем
кабинете, не ел, не пил и все что-то скреб пером.
Туман, застилавший всё в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с
новой болью защемили больное сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до того, чтобы пробыть целый день с ним в его доме. Она вошла к нему в
кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
— Браво! Вронский! — закричал Петрицкий, вскакивая и гремя стулом. — Сам хозяин! Баронесса, кофею ему из
нового кофейника. Вот не ждали! Надеюсь, ты доволен украшением твоего
кабинета, — сказал он, указывая на баронессу. — Вы ведь знакомы?
Варвара не очень крикливо обставила ее
новой мебелью, Клим взял себе все старое, накопленное дядей Хрисанфом, и устроил солидный
кабинет.
И опять, как прежде, ему захотелось вдруг всюду, куда-нибудь далеко: и туда, к Штольцу, с Ольгой, и в деревню, на поля, в рощи, хотелось уединиться в своем
кабинете и погрузиться в труд, и самому ехать на Рыбинскую пристань, и дорогу проводить, и прочесть только что вышедшую
новую книгу, о которой все говорят, и в оперу — сегодня…
Она даже вдалась в подробности о нарядах с Полиной Карповной, которая неожиданно явилась в
кабинет бабушки с какими-то обещанными выкройками
нового фасона платья для приданого Марфеньки, а в самом деле, чтоб узнать о возвращении Бориса Павловича.
Но не успел помощник подойти к двери в
кабинет, как она сама отворилась, и послышались громкие, оживленные голоса немолодого коренастого человека с красным лицом и с густыми усами, в совершенно
новом платье, и самого Фанарина.
Теперь он загадал, что если число шагов до кресла от двери
кабинета будет делиться на три без остатка, то
новый режим вылечит его от катара, если же не будет делиться, то нет.
Это шумное веселье было неожиданно прервано появлением
нового лица. Однажды, когда Привалов занимался с Ляховским в его
кабинете, старик, быстро сдвинув очки на лоб, проговорил...
Нового Хиония Алексеевна узнала немного: Привалов больше проводил время в разговоре с Марьей Степановной или в
кабинете старика.
Он мог ходить по комнатам без помощи костылей и по нескольку часов сряду просиживал в своем
кабинете, занимаясь делами с своим
новым управляющим.
Ляховский кричал еще несколько минут, велел при себе убрать
новую метлу в завозню и вернулся в
кабинет с крупными каплями холодного пота на лбу.
Вечером в
кабинете Бахарева шли горячие споры и рассуждения на всевозможные темы. Горничной пришлось заменить очень много выпитых бутылок вина
новыми. Лица у всех раскраснелись, глаза блестели. Все выходило так тепло и сердечно, как в дни зеленой юности. Каждый высказывал свою мысль без всяких наружных прикрытий, а так, как она выливалась из головы.
Первым делом они перестроили «Эрмитаж» еще роскошнее, отделали в том же здании шикарные номерные бани и выстроили
новый дом под номера свиданий. «Эрмитаж» увеличился стеклянной галереей и летним садом с отдельным входом, с роскошными отдельными
кабинетами, эстрадами и благоуханным цветником…
И сразу успех неслыханный. Дворянство так и хлынуло в
новый французский ресторан, где, кроме общих зал и
кабинетов, был белый колонный зал, в котором можно было заказывать такие же обеды, какие делал Оливье в особняках у вельмож. На эти обеды также выписывались деликатесы из-за границы и лучшие вина с удостоверением, что этот коньяк из подвалов дворца Людовика XVI, и с надписью «Трианон».
Аристашка оцепенел, как дупель, над которым охотничья собака сделала стойку. Он заметил всего одно:
новый главный управляющий был кос на левый глаз, тогда как он, Аристашка, имел косой правый глаз. Управляющий бойко взбежал во второй этаж, осмотрел все комнаты и коротко приказал оставить себе всего две —
кабинет и приемную, а остальные затворить.
Дома Петра Елисеича ждала
новая неприятность, о которой он и не думал. Не успел он войти к себе в
кабинет, как ворвалась к нему Домнушка, бледная, заплаканная, испуганная. Она едва держалась на ногах и в первое мгновение не могла выговорить ни одною слова, а только безнадежно махала руками.
Германская революция была во всем разгаре. Старик Райнер оставался дома и не принимал в ней, по-видимому, никакого непосредственного участия, но к нему беспрестанно заезжали какие-то
новые люди. Он всегда говорил с этими людьми, запершись в своем
кабинете, давал им проводников, лошадей и денег и сам находился в постоянном волнении.
Тщетно я старался соединить ее с оставшейся в замке половиной и посредством какого-то волшебства высвободить ее оттуда; надо было, наконец, привыкнуть к ужасной мысли, что я совершил
новое преступление, которое нынче же по возвращении папа в
кабинет должно будет открыться.
А мы, маленькие чиновники, воротим год-то годенский, копны бумаги одной испишем, и все берем даром жалованье — что ты прикажешь делать? — воскликнул Забоков; но в это время дверь
кабинета отворилась, и быстро прошел по зале
новый вице-директор.
—
Новое, — подтвердил управляющий и ушел в
кабинет князя, где оставался весьма продолжительное время.
Чиновник опять ушел в
кабинет, где произошла несколько даже комическая сцена: граф, видимо, бывший совершенно здоров, но в то же время чрезвычайно расстроенный и недовольный, когда дежурный чиновник доложил ему о
новом требовании Крапчика принять его, обратился почти с запальчивостью к стоявшему перед ним навытяжке правителю дел...
Один начальник как приехал, так первым делом приступил к сломке пола в губернаторском
кабинете — и что же? сломать-то сломал, а
нового на его место построить не успел! «Много, — говорил он потом, когда прощался с нами, — много намеревался я для пользы сделать, да, видно, Богу, друзья мои, не угодно!» И действительно, приехал на место его
новый генерал и тотчас же рассудил, что пол надо было ломать не в
кабинете, а в гостиной, и соответственно с этим сделал надлежащее распоряжение.
Пришедши в свой небольшой
кабинет, женевец запер дверь, вытащил из-под дивана свой пыльный чемоданчик, обтер его и начал укладывать свои сокровища, с любовью пересматривая их; эти сокровища обличали как-то въявь всю бесконечную нежность этого человека: у него хранился бережно завернутый портфель; портфель этот, криво и косо сделанный, склеил для женевца двенадцатилетний Володя к
Новому году, тайком от него, ночью; сверху он налепил выдранный из какой-то книги портрет Вашингтона; далее у него хранился акварельный портрет четырнадцатилетнего Володи: он был нарисован с открытой шеей, загорелый, с пробивающейся мыслию в глазах и с тем видом, полным упования, надежды, который у него сохранился еще лет на пять, а потом мелькал в редкие минуты, как солнце в Петербурге, как что-то прошедшее, не прилаживающееся ко всем прочим чертам; еще были у него серебряные математические инструменты, подаренные ему стариком дядей; его же огромная черепаховая табакерка, на которой было вытиснено изображение праздника при федерализации, принадлежавшая старику и лежавшая всегда возле него, — ее женевец купил после смерти старика у его камердинера.
После ужина он пошел к себе в
кабинет; напряженно, с биением сердца, ожидая еще
новых унижений, он прислушивался к тому, что происходило в зале. Там опять начался спор; потом Ярцев сел за рояль и спел чувствительный романс. Это был мастер на все руки: он и пел, и играл, и даже умел показывать фокусы.
Из
кабинета антрепренера вышел его сын, мой
новый друг, стройный юноша, мой ровесник по годам, с крупными красивыми чертами лица и волнистой темно-русой шевелюрой. Он старался правой рукой прощипнуть чуть пробивающиеся усики.
В полночь, когда в верхнем этаже над нами, встречая
Новый год, задвигали стульями и прокричали «ура», Зинаида Федоровна позвонила мне из комнаты, что рядом с
кабинетом. Она, вялая от долгого лежанья, сидела за столом и писала что-то на клочке бумаги.
— Вчера у нас на фабрике ещё заказ взяли. Гостиную,
кабинет, спальню. Всё — военные заказывают. Наворовали денег и хотят жить в
новом стиле…
Анна Юрьевна еще не кончила своего, терзающего князя посещения, как в
кабинет к нему подкрался и вошел тихими шагами
новый гость — Елпидифор Мартыныч; этого князь не мог уж перенести.
Ровно через десять минут профессор принимал у себя в
кабинете новых гостей.
— Что же это за ветры такие здесь подувают и что означает этот
новый крючок?» В то самое время, как потерянный и полуубитый герой наш готовился было разрешить этот
новый вопрос, в соседней комнате послышался шум, обнаружилось какое-то деловое движение, дверь отворилась, и Андрей Филиппович, только что перед тем отлучившийся по делам в
кабинет его превосходительства, запыхавшись, появился в дверях и кликнул господина Голядкина.
Но так как в детскую акушерка вместе с
новой кормилицей принесла из колодца вторую сестричку Анночку, — меня перевели в комнату — между гостиной и
кабинетом отца, получившую вследствие этого название классной.
Четыре часа после этого Коротков прислушивался, не выходя из своей комнаты, в том расчете, чтобы
новый заведующий, если вздумает обходить помещение, непременно застал его погруженным в работу. Но никаких звуков из страшного
кабинета не доносилось. Раз только долетел смутный чугунный голос, как будто угрожающий кого-то уволить, но кого именно Коротков не расслышал, хоть и припадал ухом к замочной скважине. В три с половиной часа пополудни за стеной канцелярии раздался голос Пантелеймона...
Так шло месяц и два. Перед
новым годом приехал в их город его шурин и остановился у них. Иван Ильич был в суде. Прасковья Федоровна ездила за покупками. Войдя к себе в
кабинет, он застал там шурина, здорового сангвиника, самого раскладывающего чемодан. Он поднял голову на шаги Ивана Ильича и поглядел на него секунду молча. Этот взгляд всё открыл Ивану Ильичу. Шурин раскрыл рот, чтоб ахнуть, и удержался. Это движение подтвердило всё.
По уходе Смагина генерал долго не мог успокоиться и раза два проходил из своего
кабинета в гостиную, чтобы рассказать какую-нибудь
новую подробность из анекдота о свечке. Енафа Аркадьевна только пожимала плечами, а генерал не хотел ничего замечать и продолжал смеяться с обычным грозным добродушием.
На другой день утром он стоял в
кабинете исправника, смотрел круглыми глазами на красное, в седых баках, сердитое лицо Вормса, бил себя кулаком в грудь против сердца и, захлебываясь
новым для него чувством горечи и падения куда-то, рассказывал...
Тетка раскричалась, хотела было опять одеть своего супруга и отправить к Бакуниным; но дядя на этот раз уперся и, встав из-за стола, разумеется, совершенно голодный, сказал, «что он уже пообедал» — и пригласил нас с Казначеевым в
кабинет, обещая прочесть что-то
новое.
Она встала с дивана, подошла, чуть шумя шелковым платьем, к окну
кабинета и, приложив к переносице золотой двойной лорнет [Лорнет — складные очки с ручкой.], посмотрела на
нового ссыльного.
Дав слово вскорости повторить свое посещение, гости наконец удалились; приветливые взоры Эмеренции сопровождали их до самой столовой, а Калимон Иваныч вышел даже в переднюю и, посмотрев, как проворный слуга Бориса Андреича закутал господ в шубы, навязал им шарфы и натянул на их ноги теплые сапоги, вернулся в свой
кабинет и немедленно заснул, между тем как Поленька, пристыженная своею матерью, ушла к себе наверх, а две безмолвные женские личности, одна в чепце, другая в темном платочке, поздравляли Эмеренцию с
новой победой.
Идя из залы к себе в
кабинет, он поднимал правую ногу выше, чем следует, искал руками дверных косяков, и в это время во всей его фигуре чувствовалось какое-то недоумение, точно он попал в чужую квартиру или же первый раз в жизни напился пьян и теперь с недоумением отдавался своему
новому ощущению.
С этим она, обойдя с огнем всю квартиру, распорядилась внести свои вещи в
кабинет мужа, а сама наскоро умылась, сделала без всякой сторонней помощи довольно скромный туалет и, послав человека за
новою каретой, присела у мужниного письменного стола и написала: «Я еду к брату Григорию и через час возвращусь. Если вы ранее меня возвратитесь от княгини Казимиры, то распорядитесь избрать мне в вашей квартире уголок для моего приюта».
Таким образом в этот великий день было совершено два освобождения: получили право
новой жизни Висленев и Бодростин, и оба они были обязаны этим Глафире, акции которой, давно возвышенные на светской бирже, стали теперь далеко выше пари и на базаре домашней суеты. Оба они были до умиления тронуты; у старика на глазах даже сверкали слезы, а Висленев почти плакал, а через час, взойдя в
кабинет Бодростина, фамильярно хлопнул его по плечу и шепнул...
Я встретил его преосвященство в приемной Моего
нового дворца и успел заметить, как нырял Топпи под руками священников и кардинала, срывая благословения быстрее, чем ловелас поцелуи у красоток. Шесть благочестивых рук едва успевали справиться с одним Чертом, которым овладело благочестие, и уже на пороге в Мой
кабинет он еще раз успел ткнуться в живот кардиналу. Экстаз!
В ее голосе зазвенели слезы обиды. Она быстро прошлась по
кабинету и, закусив губу, остановилась у окна. Будиновский посмеивался. Токареву тоже было немножко смешно. Таня слушала, внимательно насторожившись, глаза ее блестели; у нее создавался
новый план.
Предводитель, действительный статский советник Ягодышев, жил недалеко. Через какой-нибудь час Вывертов входил к нему в
кабинет и кланялся. Предводитель сидел на софе и читал «
Новое время». Увидев входящего, он кивнул головой и указал на кресло.
Квартира была в пять комнат, высоких и светлых, в
кабинете новый письменный стол, библиотека.
Если бы за все пять лет забыть о том, что там, к востоку, есть обширная родиной что в ее центрах и даже в провинции началась работа общественного роста, что оживились литература и пресса, что множество
новых идей, упований, протестов подталкивало поступательное движение России в ожидании великих реформ, забыть и не знать ничего, кроме своих немецких книг, лекций,
кабинетов, клиник, то вы не услыхали бы с кафедры ни единого звука, говорившего о связи «Ливонских Афин» с общим отечеством Обособленность, исключительное тяготение к тому, что делается на немецком Западе и в Прибалтийском крае, вот какая нота слышалась всегда и везде.
Однажды вечером сидели мы с ним в его
кабинете. Разговорились особенно как-то хорошо и задушевно. Андреев излагал проекты
новых задуманных им пьес в стиле «Жизнь человека», подробно рассказал содержание впоследствии написанной им пьесы «Царь-Голод». В его тогдашней, первоначальной передаче она мне показалась ярче и грандиознее, чем в осуществленной форме.
Графиня устроилась в одной комнате со своей дочерью, а Ольга Ивановна в
кабинете доктора, из которого часть мебели и вещей перенесены были в очищенный хозяином светлый
новый сарайчик, куда и перебрался Федор Дмитриевич, и это помещение было немного удобнее походной палатки.
Утешенный Волынской, с
новым запасом для своих волшебных замков, выпроводил от себя Тредьяковского, а этот, уложив в свой табачный носовой платок богатую пару платья, ему подаренную, и свою «Телемахиду», отправился с этим сокровищем домой. Вслед за его отбытием пришли доложить кабинет-министру, что какие-то святочные маски просят позволения явиться к нему. Велено пригласить.