Неточные совпадения
— Как же
новые условия могут быть найдены? — сказал Свияжский, поев простокваши, закурив папиросу и опять подойдя к спорящим. — Все возможные отношения к рабочей силе определены и изучены, сказал он. — Остаток варварства — первобытная община с круговою порукой сама собой распадается, крепостное право уничтожилось, остается только свободный труд, и
формы его определены и готовы, и надо брать их. Батрак, поденный, фермер — и из этого вы не выйдете.
Как и во всех местах, где собираются люди, так и на маленьких немецких водах, куда приехали Щербацкие, совершилась обычная как бы кристаллизация общества, определяющая каждому его члену определенное и неизменное место. Как определенно и неизменно частица воды на холоде получает известную
форму снежного кристалла, так точно каждое
новое лицо, приезжавшее на воды, тотчас же устанавливалось в свойственное ему место.
Он все более часто чувствовал, что из массы сырого материала, накопленного им, крайне трудно выжать единый смысл, придать ему своеобразную
форму, явиться пред людями автором
нового открытия, которое объединит все передовые силы страны.
Она говорила о студентах, влюбленных в актрис, о безумствах богатых кутил в «Стрельне» и у «Яра», о
новых шансонетных певицах в капище Шарля Омона, о несчастных романах, запутанных драмах. Самгин находил, что говорит она не цветисто, неумело, содержание ее рассказов всегда было интереснее
формы, а попытки философствовать — плоски. Вздыхая, она произносила стертые фразы...
Петербург — сырой город, но в доме центральное отопление, и зимою
новая мебель, наверно, будет сохнуть, трещать по ночам, а кроме того,
новая мебель не нравилась ему по
формам.
Ему казалось, что в нем зарождается некое
новое настроение, но он не мог понять — что именно ново? Мысли самосильно принимали точные словесные
формы, являясь давно знакомыми, он часто встречал их в книгах. Он дремал, но заснуть не удавалось, будили толчки непонятной тревоги.
В
новых литературах, там, где не было древних
форм, признавал только одну высокую поэзию, а тривиального, вседневного не любил; любил Данте, Мильтона, усиливался прочесть Клопштока — и не мог. Шекспиру удивлялся, но не любил его; любил Гете, но не романтика Гете, а классика, наслаждался римскими элегиями и путешествиями по Италии больше, нежели Фаустом, Вильгельма Мейстера не признавал, но знал почти наизусть Прометея и Тасса.
От этого, бросая в горячем споре бомбу в лагерь неуступчивой старины, в деспотизм своеволия, жадность плантаторов, отыскивая в людях людей, исповедуя и проповедуя человечность, он добродушно и снисходительно воевал с бабушкой, видя, что под старыми, заученными правилами таился здравый смысл и житейская мудрость и лежали семена тех начал, что безусловно присвоивала себе
новая жизнь, но что было только завалено уродливыми
формами и наростами в старой.
Кроме того, я, без сомнения, должен изложить ее в ее тогдашней
форме, то есть как она сложилась и мыслилась у меня тогда, а не теперь, а это уже
новая трудность.
Здешние древние диваны и стулья переходят из дома в дом, не меняя
формы; по ним делают и
новую мебель.
В самых причудливых и разнообразных
формах русская душа выражает свою заветную идею о мировом избавлении от зла и горя, о нарождении
новой жизни для всего человечества.
А это значит, что мировая война вплотную ставит перед Россией и перед Европой вековечную тему о Востоке и Западе в
новой конкретной
форме.
Автономная власть техники есть предельное выражение царства Кесаря,
новая его
форма, непохожая на прежние
формы.
Можно установить четыре периода в отношении человека к космосу: 1) погружение человека в космическую жизнь, зависимость от объектного мира, невыделенность еще человеческой личности, человек не овладевает еще природой, его отношение магическое и мифологическое (примитивное скотоводство и земледелие, рабство); 2) освобождение от власти космических сил, от духов и демонов природы, борьба через аскезу, а не технику (элементарные
формы хозяйства, крепостное право); 3) механизация природы, научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в
форме капитализма, освобождение труда и порабощение его, порабощение его эксплуатацией орудий производства и необходимость продавать труд за заработную плату; 4) разложение космического порядка в открытии бесконечно большого и бесконечно малого, образование
новой организованности, в отличие от органичности, техникой и машинизмом, страшное возрастание силы человека над природой и рабство человека у собственных открытий.
И когда скажут это, значит, пришло время возродиться этому типу, и он возродится в более многочисленных людях, в лучших
формах, потому что тогда всего хорошего будет больше, и все хорошее будет лучше; и опять та же история а
новом виде.
Офицер ожидал меня во всей
форме, с белыми отворотами, с кивером без чехла, с лядункой через плечо, со всякими шнурками. Он сообщил мне, что архиерей разрешил священнику венчать, но велел предварительно показать метрическое свидетельство. Я отдал офицеру свидетельство, а сам отправился к другому молодому человеку, тоже из Московского университета. Он служил свои два губернских года, по
новому положению, в канцелярии губернатора и пропадал от скуки.
Ибо хотя старая злоба дня и исчезла, но некоторые признаки убеждают, что, издыхая, она отравила своим ядом
новую злобу дня и что, несмотря на изменившиеся
формы общественных отношений, сущность их остается нетронутою.
Я много критиковал гуманизм в той его
форме, в какой он сложился в века
новой истории.
Наиболее оригинальны были его «Симфонии»,
форма совершенно
новая.
Новое христианское сознание я не мыслил в
форме создания
новых таинств.
Они перекрывались фактами жизни, как небесная синева перекрывается быстро несущимися светлыми, громоздящимися друг на друга облаками, развертывающими все
новые образы, комбинации и
формы…
— Ну, это еще ничего, — сказал он весело. И затем, вздохнув, прибавил: — Лет через десять буду жарить слово в слово. Ах, господа, господа! Вы вот смеетесь над нами и не понимаете, какая это в сущности трагедия. Сначала вcе так живо! Сам еще учишься, ищешь
новой мысли, яркого выражения… А там год за годом, — застываешь, отливаешься в
форму…
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою
новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных
форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
На почве русского православия, взятого не в его официальной
форме, быть может, возможно раскрытие
нового учения о человеке, а значит, и об истории и обществе.
После пережитого кризиса Белинский выражает свои
новые мысли в
форме восстания против Гегеля, восстания во имя личности, во имя живого человека.
Социализм и анархизм — предельные этапы
новой истории, последние соблазны человечества, и страшны они своим внешним сходством с
формами новой теократии, призванной окончательно разрешить проблемы хлеба и власти, всех насытить и освободить.
Для нас гораздо интереснее то, что в Гордее Торцове является нам
новый оттенок,
новый вид самодурства: здесь мы видим, каким образом воспринимается самодуром образованность, т. е. те случайные и ничтожные
формы ее, которые единственно и доступны его разумению.
Но разгадка последовала гораздо раньше вечера и тоже в
форме нового визита, разгадка в
форме новой, мучительной загадки: ровно полчаса по уходе Епанчиных к нему вошел Ипполит, до того усталый и изнуренный, что, войдя и ни слова не говоря, как бы без памяти, буквально упал в кресла и мгновенно погрузился в нестерпимый кашель.
Недовольство рабочих
новым главным управляющим пережило свою острую
форму. Его даже не ругали, а глухое мужицкое недовольство росло и подступало, как выступившая вода из берегов.
Петр Елисеич был другого мнения, которое старался высказать по возможности в самой мягкой
форме. В Западной Европе даровой крепостной труд давно уже не существует, а между тем заводское дело процветает благодаря машинам и улучшениям в производстве. Конечно, сразу нельзя обставить заводы, но постепенно все устроится. Даже будет выгоднее и для заводов эта
новая система хозяйства.
С «волей» влилась широкая струя
новых условий, и сейчас же начали складываться
новые бытовые
формы и выступали
новые люди, быстро входившие в силу.
— Да иду, я только поприфрантился немного! — отвечал генерал, охорашиваясь перед зеркалом: он в самом деле был в
новом с иголочки вицмундире и
новых эполетах. За границей Евгений Петрович все время принужден был носить ненавистное ему статское платье и теперь был почти в детском восторге, что снова облекся в военную
форму.
Они — муравьи, трутни, а ты — их наблюдатель и описатель; ты срисуешь с них картину и дашь ее нам и потомству, чтобы научить и вразумить нас тем, — вот ты что такое, и, пожалуйста, пиши мне письма именно в такой любезной тебе
форме и практикуйся в ней для
нового твоего романа.
— Напротив, более, чем когда-либо, — возразил ему Абреев, — потому что одно отнимают, а другое дают, и, главное, при этой перетасовке господствует во всем решительно какой-то первобытный хаос, который был, вероятно, при создании вселенной и который, может быть, и у нас потому существует, что совершается образование
новых государственных
форм.
Они тоже имели право на самостоятельное существование и теперь заявляли это право в самой рельефной
форме, то есть под видом
новых платьев, дорогих кружев, бантов и тех дорогих безделушек, которые так красноречиво свидетельствуют о неизлечимом рабстве всех женщин вообще.
— Другое дело вот мы, грешные, — продолжал он, не слушая меня, — в нас осталась натура первобытная, неиспорченная, в нас кипит, сударь, этот непочатой ключ жизни, в нас
новое слово зреет… Так каким же ты образом этакую-то широкую натуру хочешь втянуть в свои мизерные, зачерствевшие
формы? ведь это, брат, значит желать протащить канат в игольное ушко! Ну, само собою разумеется, или ушко прорвет, или канат не влезет!
Он называл борьбу отстаиваньем освященных веками интересов и с гордостью говорил, что его нельзя смешивать с толпою беспокойных, которая занималась отыскиванием каких-то
новых общественных идеалов и
форм.
Старая
форма давала раны,
новая — дает скорпионы; старая — томила барщиной и произволом (был, впрочем, очень значительный разряд помещичьих имений, оброчных, где крестьянин не знал барщины и жил, сравнительно, довольно льготно).
В заключение он думал, что комбинированная им
форма общежития может существовать во всякой среде, не только не рискуя быть подавленною, но и подготовляя своим примером к воспринятию
новой жизни самых закоренелых профанов, — и тоже ошибся в расчетах.
Но к ней прибавилась и еще бесспорная истина, что жизнь не может и не должна оставаться неподвижною, как бы ни совершенны казались в данную минуту придуманные для нее
формы; что она идет вперед и развивается, верная общему принципу, в силу которого всякий
новый успех, как в области прикладных наук, так и в области социологии, должен принести за собою
новое благо, а отнюдь не
новый недруг, как это слишком часто оказывалось доныне.
Правда способна развиваться до бесконечности, открывая
новые и
новые горизонты и облекаясь в
новые, более совершенные
формы.
Царь наш, юный музыкант,
На тромбоне трубит,
Его царственный талант
Ноту «ре» не любит.
Чуть министр преподнесет
Новую реформу,
«Ре» он мигом зачеркнет
И оставит «
форму».
Лошади с выжженным
новым подкопаевским тавром очень ценились и на Дону и в кавалерии, и долго еще встречались на Дону лошади прекрасных
форм с подкопаевским тавром: сердцем, пронзенным стрелой!
Саша, юный музыкант.
На тромбоне трубит,
Его барственный талант
Ноту «ре» не любит.
Чуть ему кто поднесет
Новую реформу,
«Ре» он мигом зачеркнет
И оставит «
форму».
Теперь же был как в лесу: он всеми инстинктами своими предчувствовал, что в словах Петра Степановича заключалось нечто совершенно несообразное, вне всяких
форм и условий, — «хотя ведь черт знает что может случиться в этом „“
новом поколении” и черт знает как это у них там совершается!» — раздумывал он, теряясь в соображениях.
Миропа Дмитриевна решительно не могла отвести от него глаз; он никогда еще не производил на нее такого сильного впечатления своей наружностью: густые эполеты майора живописно спускались на сукно рукавов; толстая золотая цепочка от часов извивалась около борта сюртука; по правилам летней
формы, он был в белых брюках; султан на его
новой трехугольной шляпе красиво развевался от дуновения легкого ветерка; кресты и медали как-то более обыкновенного блистали и мелькали.
Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в полной
форме и орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой командир, которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствованию полка; тут был армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским, который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении контракта; тут была, вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая просить о пенсии или о помещении детей на казенный счет; тут был разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье; тут был пристав с большим свертком, в котором был проект о
новом способе покорения Кавказа; тут был один хан, явившийся только затем, чтобы рассказать дома, что он был у князя.
Это-то и происходит в деле перехода человечества от одного возраста к другому, которое мы переживаем теперь. Человечество выросло из своего общественного, государственного возраста и вступило в
новый. Оно знает то учение, которое должно быть положено в основу жизни этого
нового возраста, но по инерции продолжает держаться прежних
форм жизни. Из этого несоответствия жизнепонимания с практикой жизни вытекает ряд противоречий и страданий, отравляющих нашу жизнь и требующих ее изменения.
Новое учение это было совершенно
новое как по
форме, так и по содержанию, и для еврейского мира, среди которого оно возникло, и в особенности для того римского мира, среди которого оно проповедовалось и распространялось.
«Мы не учим ничему
новому народ, но только тому, во что он верует, но только в более совершенной
форме», — говорят священники. Это то же самое, что бы делал человек, связывая вырастающего цыпленка и засовывая в скорлупу, из которой он вышел.