Неточные совпадения
Впереди его и несколько
ниже, в кустах орешника, появились две
женщины, одна — старая, сутулая, темная, как земля после дождя; другая — лет сорока, толстуха, с большим, румяным лицом. Они сели на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают сказки...
В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, — наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь, посмотрел на людей, сидевших под
низким, закопченным потолком необширной комнаты; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами смотрел на
женщину, сидевшую у окна;
женщина читала письмо, на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка книг в ремнях.
— Гнусные люди! гадкие люди! я была два года уличною
женщиной в Париже, я полгода жила в доме, где собирались воры, я и там не встречала троих таких
низких людей вместе!
Это, мой милый, должно бы быть очень обидно для
женщин; это значит, что их не считают такими же людьми, думают, что мужчина не может унизить своего достоинства перед
женщиною, что она настолько
ниже его, что, сколько он ни унижайся перед нею, он все не ровный ей, а гораздо выше ее.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей, в вагоне железной дороги,
женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася осталась в моей памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел в последний раз, наклоненной на спинку
низкого деревянного стула.
Встанет заинтересовавшийся со скамейки, подойдет к дому — и секрет открылся: в стене
ниже тротуара широкая дверь, куда ведут ступеньки лестницы. Навстречу выбежит, ругаясь непристойно,
женщина с окровавленным лицом, и вслед за ней появляется оборванец, валит ее на тротуар и бьет смертным боем, приговаривая...
Плодовитость сахалинских
женщин и невысокая детская смертность, как увидит
ниже читатель, скоро поднимут процент детей еще выше, быть может, даже до русской нормы.
Местная практика выработала особенный взгляд на каторжную
женщину, существовавший, вероятно, во всех ссыльных колониях: не то она человек, хозяйка, не то существо, стоящее даже
ниже домашнего животного.
Презрение к
женщине, как к
низкому существу или вещи, доходит у гиляка до такой степени, что в сфере женского вопроса он не считает предосудительным даже рабство в прямом и грубом смысле этого слова.
Maman, конечно, благородная
женщина; осмельтесь ей предложить что-нибудь
низкое, и увидите.
Только с матерью своею он и отводил душу и по целым часам сиживал в ее
низких покоях, слушая незатейливую болтовню доброй
женщины и наедаясь вареньем.
Тамара с голыми белыми руками и обнаженной шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным лицом и
низким лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил, как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и получила свою кличку, но с такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и влажными, какие среди
женщин всего земного шара бывают только у евреек.
Девушки и молодые
женщины выходили на гулянку в своих шелковых сарафанах, душегрейках, в бархатных и дородоровых кичках с жемчужными поднизями, спускающимися иногда
ниже глаз, и, кроме того, у каждой из них был еще веер в руках, которым они и закрывали остальную часть лица.
Действительно, княгиня Засекина не могла быть богатой
женщиной: нанятый ею флигелек был так ветх, и мал, и
низок, что люди, хотя несколько зажиточные, не согласились бы поселиться в нем. Впрочем, я тогда пропустил это все мимо ушей. Княжеский титул на меня мало действовал: я недавно прочел «Разбойников» Шиллера.
Еще бы меньше я удивлялся, ежели бы я поверил, что наши домашние — Авдотья Васильевна, Любочка и Катенька — были такие же
женщины, как и все, нисколько не
ниже других, и вспомнил бы, что по целым вечерам говорили, весело улыбаясь, Дубков, Катенька и Авдотья Васильевна; как почти всякий раз Дубков, придравшись к чему-нибудь, читал с чувством стихи: «Au banquet de la vie, infortuné convive…» [«На жизненном пиру несчастный сотрапезник…» (фр.)] или отрывки «Демона», и вообще с каким удовольствием и какой вздор они говорили в продолжение нескольких часов сряду.
Конечно, дело обходилось не без падений, и если оно постигало павшую с человеком, равным ей по своему воспитанию и по своему положению в свете, то принимаемы были в расчет смягчающие обстоятельства; но горе было той, которая снизошла своей любовью до мужчины, стоявшего
ниже ее по своему рангу, до какого-нибудь приказного или семинариста, тем паче до своего управляющего или какого-нибудь лакея, — хотя и это, опять повторяю, случалось нередко, но такая
женщина безусловно была не принимаема ни в один так называемый порядочный дом.
Я тоже испугался, подбежал вплоть к ним, а казак схватил
женщину поперек тела, перебросил ее через перила под гору, прыгнул за нею, и оба они покатились вниз, по траве откоса, черной кучей. Я обомлел, замер, слушая, как там, внизу, трещит, рвется платье, рычит казак, а
низкий голос
женщины бормочет, прерываясь...
В гостиной были
низкие потолки. Они давили Передонова. Мебель тесно жалась к стенке. На полу лежали веревочные маты. Справа и слева из-за стены слышались шопоты и шорохи. Из дверей выглядывали бледные
женщины и золотушные мальчики, все с жадными, блестящими глазами. Из шопота иногда выделялись вопросы и ответы погромче.
— Ты, чай, знаешь, — говорил он
низким, сипловатым тенорком, — отец у нас был хороший, кроткий человек, только — неделовой и пьющий; хозяйство и торговля у матери в руках, и он сам при нас, бывало, говаривал: «Устя, ты дому начало!» А мать была
женщина рослая, суровая, характерная: она нас и секла, и ласкала, и сказки сказывала.
— Я стала
ниже в ваших глазах, вы забыли, что я простая, слабая
женщина, — и слезы лились из глаз ее.
Татьяна Власьевна забежала вперед и спрятала всех
женщин на своей половине, а затем встретила гостей с
низкими поклонами в сенях. Гости для нее были священны, хотя в душе теперь у нее было совсем не до них; она узнала и Липачка, и Плинтусова, и Порфира Порфирыча, которых встречала иногда у Пятовых.
Тем бы я утешался, что уж очень у нас
женщины в обиде и во всяком забвении живут, — нет такого ничтожного, последнего мужичонка, который бы не считал бабу
ниже себя.
Вместо блестящей эстрады ей видится
низкая комната, освещенная двумя висячими лампами, пьяные мастеровые, нарумяненные
женщины…
Княгиня при этом покраснела даже немного в лице. Она сама уже несколько времени замечала, что у Петицкой что-то такое происходит с Николя Оглоблиным, но всегда старалась отогнать от себя подобное подозрение, потому что считала Николя
ниже внимания всякой порядочной
женщины.
— Это самое, то, что я хочу сказать вам, это-то и объясняет то необыкновенное явление, что, с одной стороны, совершенно справедливо то, что
женщина доведена до самой
низкой степени унижении, с другой стороны, — что она властвует.
Среди большой, с
низким потолком, комнаты стояло массивное кресло, а в него было втиснуто большое рыхлое тело с красным дряблым лицом, поросшим седым мхом. Верхняя часть этой массы тяжело ворочалась, издавая удушливый храп. За креслом возвышались плечи какой-то высокой и дородной
женщины, смотревшей в лицо Ипполита Сергеевича тусклыми глазами.
Татьяна (настойчиво, спокойно). А все-таки вы цените эти ваши принципы
ниже поцелуя
женщины!
И она мне потом часто сама говорила: «Да, я знаю, что ты негодяй; ты — грязный человек, ты развратник, ты, кроме того, еще маленький-маленький, подленький человечишка, ты алкоголик, ты изменяешь мне с самыми
низкими тварями; ты всякой мало-мальски себя уважающей
женщине должен быть омерзителен и физически и нравственно… и все-таки я люблю тебя.
Чеглов. Что я пью и очень много, это величайшая истина; но чтобы эта
женщина поощряла меня к тому, это новая,
низкая клевета ваших барынь-вестовщиц, — так и скажите им!
Едва мы женимся или сходимся с
женщиной, проходит каких-нибудь два-три года, как мы уже чувствуем себя разочарованными, обманутыми; сходимся с другими, и опять разочарование, опять ужас, и в конце концов убеждаемся, что
женщины лживы, мелочны, суетны, несправедливы, неразвиты, жестоки, — одним словом, не только не выше, но даже неизмеримо
ниже нас, мужчин.
Даже если честная
женщина скромнее себя держит, так они о ней еще
ниже судят: «Тут, дескать, много поживы не будет: по барыньке и говядинка».
Что и говорить, в коммерческих делах самая талантливая
женщина все-таки
ниже среднего умного мужчины.
— Стой! Стой, пропойца, дьявол! —
низким контральто кричала
женщина.
— Ну теперь он будет тише воды —
ниже травы, — объяснил брат Павлин, — потому боится своей Пелагеи Семеновны и в глаза ей смотрит. Очень сурьезная
женщина, хотя и молодая…
Грусть, теплота и сентиментальное настроение, навеянные на него прощанием и наливкой, вдруг исчезли, уступив место резкому, неприятному чувству неловкости. Точно перевернулась в нем душа, он косился на Веру, и теперь она, после того как, объяснившись ему в любви, сбросила с себя неприступность, которая так красит
женщину, казалась ему как будто
ниже ростом, проще, темнее.
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных
низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за
женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус, который слегка сутулился от привычки думать при ходьбе и от этого казался
ниже, и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой
женщины, ругающей мужа, досадно-жидкий и неприятный для слуха, и часто слова Иуды хотелось вытащить из своих ушей, как гнилые, шероховатые занозы.
На кого ни взглянет он, каждый мужчина представляется ему подлым трусом или коварным интриганом, каждая
женщина — кокеткою, все люди — лжецами и эгоистами, мелочными и
низкими до последней степени.
Во всей животной жизни, и особенно в рождении детей, человеку надо быть выше скота, а никак уже не
ниже его. Люди же именно в этом самом большею частью
ниже животного. Животные сходятся самец с самкой только тогда, когда от них может быть плод. Люди же, мужчина с
женщиной, сходятся ради удовольствия, не думая о том, будут или не будут от этого дети.
« — Да. она кончила, как и должна была кончить такая
женщина. Даже смерть она выбрала подлую,
низкую.
— Да, — продолжал банкир, не спуская глаз с газеты, — она не может так скоро покончить с чувством, которое, надо сознаться, неестественно, потому что фактически она перестала уже быть вашей сестрой…Гм…Вы ей не брат. Она неизмеримо выше вас. Вы
низки для того, чтобы быть братом этой
женщины…Милостивый государь! Благодарите эту
женщину! Если бы не она, вы не осмелились бы переступить порог этого дома!
— Не могу: я
низкая, гадкая
женщина, у меня нет силы снести наказание и срам.
Через
низкие ограды садов, пригнувшись, скакали всадники в папахах, трещали выстрелы, от хуторов бежали
женщины и дети. Дорогу пересек черный, крючконосый человек с безумным лицом, за ним промчались два чеченца с волчьими глазами. Один нагнал его и ударил шашкой по чернокудрявой голове, человек покатился в овраг. Из окон убогих греческих хат летел скарб, на дворах шныряли гибкие фигуры горцев. Они увязывали узлы, навьючивали на лошадей. От двух хат на горе черными клубами валил дым.
Шли рядом татарки, всё молодые, в
низких фиолетовых бархатных шапочках, сверкавших позументами и золотом. Ярче позументов сверкали прелестные глаза на овальных лицах. Как будто из мрачных задних комнат только что выпустили этих черноглазых девушек и
женщин на вольный воздух, и они упоенно оглядывали залитый солнцем прекрасный мир.
Но когда раздались
низкие грудные звуки Марии Стюарт, он встрепенулся и до конца акта просидел не меняя позы, не отрывая от глаз бинокля. Тон артистки, лирическая горечь
женщины, живущей больше памятью о том, кто она была, чем надеждами, захватывал его и вливал ему в душу что-то такое, в чем он нуждался как в горьком и освежающем лекарстве.
— Так я тебя выгоню из дому! — крикнул Николай Евграфыч и затопал ногами. — Выгоню вон,
низкая, гнусная
женщина!
Палтусов засиделся за кофеем. Перебрал он в голове всех
женщин прошлой зимы и этого сезона. Ни одна не заставила его ни разу забыться, не дрогнул в нем ни один нерв. Зато и притворяться он не хотел. Это
ниже его. Он не Ника Долгушин. Но ведь он молод, никогда не тратил сил зря, чувствует он в себе и артистическую жилку. Не очень ли уж он следит за собой? Надо же «поиграть» немного. Долго не выдержишь.
Все
женщины только до пояса подобны богам, а
ниже — дьяволы, и, говоря это, Лир кричит и плюет от ужаса.
Но ничтожество, которого не опасаешься, которого ты даже не замечаешь, потому что оно ползает
ниже уровня твоего взгляда; ничтожество, у которого свои аппетитцы, желаньица, которого ничем нельзя оскорбить, которое втирается, терпит плевки, страдальчески хлопает глазками и, наконец, в одну из тех минут, когда
женщина…
В лужах отражались освещенные окна
низкого трактира. Я подумал и вошел. В дверях столкнулся с Турманом. Он выходил с молодой черноволосой
женщиной. Турман прямо мне в лицо взглянул своим темным взглядом, вызывающе взглянул, не желая узнавать, и прошел мимо.