Неточные совпадения
Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я
не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может быть очень
худо: господин ревизор или
другой кто может принять это на свой счет.
«
Худа ты стала, Дарьюшка!»
—
Не веретенце,
друг!
Вот то, чем больше вертится,
Пузатее становится,
А я как день-деньской…
Скотинин.
Худой покой! ба! ба! ба! да разве светлиц у меня мало? Для нее одной отдам угольную с лежанкой.
Друг ты мой сердешный! коли у меня теперь, ничего
не видя, для каждой свинки клевок особливый, то жене найду светелку.
Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он
не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он и
не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он
не хуже всякого
другого.
Агафья Михайловна с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть
худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину, от всей души желая, чтоб она застыла и
не проварилась. Княгиня, чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята
другим и
не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то
не дворянское дело. И дворянское дело наше делается
не здесь, на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или
не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них
другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь
плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
«Это всё само собой, — думали они, — и интересного и важного в этом ничего нет, потому что это всегда было и будет. И всегда всё одно и то же. Об этом нам думать нечего, это готово; а нам хочется выдумать что-нибудь свое и новенькое. Вот мы выдумали в чашку положить малину и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо в рот
друг другу. Это весело и ново, и ничего
не хуже, чем пить из чашек».
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей
не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность больших, когда они одни, без детей, играют в детскую игру. Но, чтобы
не расстроить
других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё казалось, что она играет на театре с лучшими, чем она, актерами и что ее
плохая игра портит всё дело.
— Тем
хуже, чем прочнее положение женщины в свете, тем
хуже. Это всё равно, как уже
не то что тащить fardeau руками, а вырывать его у
другого.
Оправившись, она простилась и пошла в дом, чтобы взять шляпу. Кити пошла за нею. Даже Варенька представлялась ей теперь
другою. Она
не была
хуже, но она была
другая, чем та, какою она прежде воображала ее себе.
Мы ехали рядом, молча, распустив поводья, и были уж почти у самой крепости: только кустарник закрывал ее от нас. Вдруг выстрел… Мы взглянули
друг на
друга: нас поразило одинаковое подозрение… Опрометью поскакали мы на выстрел — смотрим: на валу солдаты собрались в кучу и указывают в поле, а там летит стремглав всадник и держит что-то белое на седле. Григорий Александрович взвизгнул
не хуже любого чеченца; ружье из чехла — и туда; я за ним.
«Послушайте, Максим Максимыч, — отвечал он, — у меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня создал,
не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия
других, то и сам
не менее несчастлив; разумеется, это им
плохое утешение — только дело в том, что это так.
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я
не расслышал), что я ему больше
не слуга; дела пошли
худо, он меня больше
не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в
другом месте, а ему уж такого удальца
не найти.
И, может быть, я завтра умру!.. и
не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня
хуже,
другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый,
другие — мерзавец. И то и
другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!
Друзья, которые завтра меня забудут или,
хуже, возведут на мой счет Бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая
другого, будут смеяться надо мною, чтоб
не возбудить в нем ревности к усопшему, — Бог с ними!
Он
не участвовал в ночных оргиях с товарищами, которые, несмотря на строжайший присмотр, завели на стороне любовницу — одну на восемь человек, — ни также в
других шалостях, доходивших до кощунства и насмешек над самою религиею из-за того только, что директор требовал частого хожденья в церковь и попался
плохой священник.
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали
друг другу руку и долго смотрели молча один
другому в глаза, в которых видны были навернувшиеся слезы. Манилов никак
не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что тот уже
не знал, как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что
не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и стал откланиваться.
Один еще совсем молодой,
другой постарее, оба зубастые на слова, на деле тоже
не плохие козаки...
Он плохо теперь помнил себя; чем дальше, тем
хуже. Он помнил, однако, как вдруг, выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее, и хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на то, что чуть
не падал, он все-таки сделал крюку и пришел домой с
другой совсем стороны.
Увы, он и по-русски-то
не умел объясняться порядочно (
не зная, впрочем, никакого
другого языка), так что он весь, как-то разом, истощился, даже как будто
похудел после своего адвокатского подвига.
Но Скворушка услышь, что хвалят соловья, —
А Скворушка завистлив был, к несчастью, —
И думает: «Постойте же,
друзья,
Спою
не хуже я
И соловьиным ладом».
Лариса. Ах, как нехорошо! Нет
хуже этого стыда, когда приходится за
других стыдиться… Вот мы ни в чем
не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он как будто
не замечает ничего, он даже весел.
Лариса. Так это еще
хуже. Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с
другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее. Разве вы
не видите, что положение мое очень серьезно? Каждое слово, которое я сама говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сделалась очень чутка и впечатлительна.
Сказать вам, что́ я думал? Вот:
Старушки все — народ сердитый;
Не худо, чтоб при них услужник знаменитый
Тут был, как громовой отвод.
Молчалин! — Кто
другой так мирно всё уладит!
Там моську вовремя погладит,
Тут в пору карточку вотрет,
В нем Загорецкий
не умрет!..
Вы давеча его мне исчисляли свойства,
Но многие забыли? — да?
Жила-была дама, было у нее два мужа,
Один — для тела,
другой — для души.
И вот начинается драма: который
хуже?
Понять она
не умела, оба — хороши!
«Может быть, и я обладаю «
другим чувством», — подумал Самгин, пытаясь утешить себя. — Я —
не романтик, — продолжал он, смутно чувствуя, что где-то близко тропа утешения. — Глупо обижаться на девушку за то, что она
не оценила моей любви. Она нашла
плохого героя для своего романа. Ничего хорошего он ей
не даст. Вполне возможно, что она будет жестоко наказана за свое увлечение, и тогда я…»
Возможно, что ждал я того, что было мне еще
не знакомо, все равно:
хуже или лучше, только бы
другое.
—
Плохое сочинение, однакож —
не без правды, — ответил Радеев, держа на животе пухлые ручки и крутя большие пальцы один вокруг
другого. —
Не с меня, конечно, а, полагаю, — с натуры все-таки. И среди купечества народились некоторые размышляющие.
— Ну — ничего! Надоест жить
худо — заживем хорошо! Пускай бунтуют, пускай все страсти обнажаются! Знаешь, как старики говаривали? «
Не согрешишь —
не покаешься,
не покаешься —
не спасешься». В этом,
друг мой, большая мудрость скрыта. И — такая человечность, что
другой такой, пожалуй, и
не найдешь… Значит — до вечера?
Оживляясь, он говорил о том, что сословия относятся
друг к
другу иронически и враждебно, как племена различных культур, каждое из них убеждено, что все
другие не могут понять его, и спокойно мирятся с этим, а все вместе полагают, что население трех смежных губерний по всем навыкам, обычаям, даже по говору —
другие люди и
хуже, чем они, жители вот этого города.
— Послушай, Михей Андреич, уволь меня от своих сказок; долго я, по лености, по беспечности, слушал тебя: я думал, что у тебя есть хоть капля совести, а ее нет. Ты с пройдохой хотел обмануть меня: кто из вас
хуже —
не знаю, только оба вы гадки мне.
Друг выручил меня из этого глупого дела…
Любитель комфорта, может быть, пожал бы плечами, взглянув на всю наружную разнорядицу мебели, ветхих картин, статуй с отломанными руками и ногами, иногда
плохих, но дорогих по воспоминанию гравюр, мелочей. Разве глаза знатока загорелись бы
не раз огнем жадности при взгляде на ту или
другую картину, на какую-нибудь пожелтевшую от времени книгу, на старый фарфор или камни и монеты.
— Ну, коли еще ругает, так это славный барин! — флегматически говорил все тот же лакей. —
Другой хуже, как
не ругается: глядит, глядит, да вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще
не смекнул, за что!
— А кого я назначу? Почем я знаю мужиков?
Другой, может быть,
хуже будет. Я двенадцать лет
не был там.
— Я думал, что
другие, мол,
не хуже нас, да переезжают, так и нам можно… — сказал Захар.
В службе у него нет особенного постоянного занятия, потому что никак
не могли заметить сослуживцы и начальники, что он делает
хуже, что лучше, так, чтоб можно было определить, к чему он именно способен. Если дадут сделать и то и
другое, он так сделает, что начальник всегда затрудняется, как отозваться о его труде; посмотрит, посмотрит, почитает, почитает, да и скажет только: «Оставьте, я после посмотрю… да, оно почти так, как нужно».
—
Другие не хуже! — с ужасом повторил Илья Ильич. — Вот ты до чего договорился! Я теперь буду знать, что я для тебя все равно, что «
другой»!
— Батюшки мои, — отвечает старушка, — да какое же мне в этом утешение, что
не мне одной
худо будет? Я голубчики, гораздо лучше желала, чтобы и мне и всем
другим хорошо было.
Я от этого преследования чуть
не захворала,
не видалась ни с кем,
не писала ни к кому, и даже к тебе, и чувствовала себя точно в тюрьме. Он как будто играет, может быть даже нехотя, со мной. Сегодня холоден, равнодушен, а завтра опять глаза у него блестят, и я его боюсь, как боятся сумасшедших.
Хуже всего то, что он сам
не знает себя, и потому нельзя положиться на его намерения и обещания: сегодня решится на одно, а завтра сделает
другое.
— Нисколько, — ответил ему Версилов, вставая с места и взяв шляпу, — если нынешнее поколение
не столь литературно, то, без сомнения, обладает…
другими достоинствами, — прибавил он с необыкновенной серьезностью. — Притом «многие» —
не «все», и вот вас, например, я
не обвиняю же в
плохом литературном развитии, а вы тоже еще молодой человек.
Одно неудобно: у нас много людей. У троих четверо слуг. Довольно было бы и одного, а то они мешают
друг другу и ленятся. «У них уж завелась лакейская, — говорит справедливо князь Оболенский, — а это
хуже всего. Их
не добудишься,
не дозовешься, ленятся, спят, надеясь один на
другого; курят наши сигары».
Денное небо
не хуже ночного. Одно облако проходит за
другим и медленно тонет в блеске небосклона. Зори горят розовым, фантастическим пламенем, облака здесь, как и в Атлантическом океане, группируются чудными узорами.
Но зато мелькают между ними — очень редко, конечно, — и
другие — с натяжкой, с насилием языка. Например, моряки пишут: «Такой-то фрегат где-нибудь в бухте стоял «мористо»: это уже
не хорошо, но еще
хуже выходит «мористее», в сравнительной степени.
Не морскому читателю, конечно, в голову
не придет, что «мористо» значит близко, а «мористее» — ближе к открытому морю, нежели к берегу.
Никакие львы и носороги, ни Абдель-Кадеры и Сандильи, ни даже — что
хуже того и
другого — сама Сахара
не помешают этому.
На это Нехлюдов возразил, что дело идет
не о дележе в одном обществе, а о дележе земли вообще по разным губерниям. Если землю даром отдать крестьянам, то за что же одни будут владеть хорошей, а
другие плохой землей? Все захотят на хорошую землю.
Подойдя к месту шума, Марья Павловна и Катюша увидали следующее: офицер, плотный человек с большими белокурыми усами, хмурясь, потирал левою рукой ладонь правой, которую он зашиб о лицо арестанта, и
не переставая произносил неприличные, грубые ругательства. Перед ним, отирая одной рукой разбитое в кровь лицо, а
другой держа обмотанную платком пронзительно визжавшую девчонку, стоял в коротком халате и еще более коротких штанах длинный,
худой арестант с бритой половиной головы.
Одно из главных классических возражений Цельса против христианства заключается в том, что христиане
плохие,
не лояльные граждане государства, что они чувствуют себя принадлежащими к
другому царству.
Веришь ли тому: никто-то здесь
не смеет сказать и подумать, чтоб к Аграфене Александровне за
худым этим делом прийти; старик один только тут у меня, связана я ему и продана, сатана нас венчал, зато из
других — никто.
В делах Михаил Макарович был
не совсем далек, но должность свою исполнял
не хуже многих
других.
Вот что я выдумал и решил: если я и убегу, даже с деньгами и паспортом и даже в Америку, то меня еще ободряет та мысль, что
не на радость убегу,
не на счастье, а воистину на
другую каторгу,
не хуже, может быть, этой!