Неточные совпадения
— «Я знаю, что он
хотел сказать; он
хотел сказать: ненатурально,
не любя свою дочь, любить
чужого ребенка. Что он понимает в любви к детям, в моей любви к Сереже, которым я для него пожертвовала? Но это желание сделать мне больно! Нет, он любит другую женщину, это
не может быть иначе».
Лишившись собеседника, Левин продолжал разговор с помещиком, стараясь доказать ему, что всё затруднение происходит оттого, что мы
не хотим знать свойств, привычек нашего рабочего; но помещик был, как и все люди, самобытно и уединенно думающие, туг к пониманию
чужой мысли и особенно пристрастен к своей.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на
чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как
не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его голову, он
не только
не думал о том, как развязать это положение, но вовсе
не хотел знать его,
не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
— Нет, об этом самом. И поверь, что для меня женщина без сердца, будь она старуха или
не старуха, твоя мать или
чужая,
не интересна, и я ее знать
не хочу.
— На том свете? Ох,
не люблю я тот свет!
Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и
чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь.
Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
Я знаю: дам
хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык
чужойНе обратился ли в родной?
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой
чужой.
Она ласкаться
не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать
не хотелаИ часто целый день одна
Сидела молча у окна.
Как их писали в мощны годы,
Как было встарь заведено…»
— Одни торжественные оды!
И, полно, друг;
не всё ль равно?
Припомни, что сказал сатирик!
«
Чужого толка» хитрый лирик
Ужели для тебя сносней
Унылых наших рифмачей? —
«Но всё в элегии ничтожно;
Пустая цель ее жалка;
Меж тем цель оды высока
И благородна…» Тут бы можно
Поспорить нам, но я молчу:
Два века ссорить
не хочу.
И вот ввели в семью
чужую…
Да ты
не слушаешь меня…» —
«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«Дитя мое, ты нездорова;
Господь помилуй и спаси!
Чего ты
хочешь, попроси…
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь…» — «Я
не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
«Дитя мое, Господь с тобою!» —
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить
не посмел:
Привычке милой
не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять
не захотел.
Еще одно нас разлучило…
Несчастной жертвой Ленский пал…
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем
не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан…
Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё
чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он
не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди;
хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи...
— Прошу пана оказать услугу! — произнес жид, — вот князь приехал из
чужого края,
хочет посмотреть на козаков. Он еще сроду
не видел, что это за народ козаки.
Атвуд взвел, как курок, левую бровь, постоял боком у двери и вышел. Эти десять минут Грэй провел, закрыв руками лицо; он ни к чему
не приготовлялся и ничего
не рассчитывал, но
хотел мысленно помолчать. Тем временем его ждали уже все, нетерпеливо и с любопытством, полным догадок. Он вышел и увидел по лицам ожидание невероятных вещей, но так как сам находил совершающееся вполне естественным, то напряжение
чужих душ отразилось в нем легкой досадой.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже
не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем
не класть топора на прежнее место, а подбросить его,
хотя потом, куда-нибудь на
чужой двор.
— К тому-с, что в вашем гражданском браке я
не хочу рогов носить и
чужих детей разводить, вот к чему-с мне законный брак надобен, — чтобы что-нибудь ответить, сказал Лужин. Он был чем-то особенно занят и задумчив.
Кабанова. Знаю я, знаю, что вам
не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам
не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня
не будет. Вот уж тогда делайте, что
хотите,
не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете.
У всякого талант есть свой:
Но часто, на успех прельщаяся
чужой,
Хватается за то иной,
В чём он совсем
не годен.
А мой совет такой:
Берись за то, к чему ты сроден,
Коль
хочешь, чтоб в делах успешный был конец.
— Квартирохозяин мой, почтальон, учится играть на скрипке, потому что любит свою мамашу и
не хочет огорчать ее женитьбой. «Жена все-таки
чужой человек, — говорит он. — Разумеется — я женюсь, но уже после того, как мамаша скончается». Каждую субботу он посещает публичный дом и затем баню. Играет уже пятый год, но только одни упражнения и уверен, что,
не переиграв всех упражнений, пьесы играть «вредно для слуха и руки».
— У нас удивительно много людей, которые, приняв
чужую мысль,
не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести за пределы логики, за границы возможного. Вообще мне кажется, что мышление для русского человека — нечто непривычное и даже пугающее,
хотя соблазнительное. Это неумение владеть разумом у одних вызывает страх пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей людей.
— Он имел очень хороший организм, но немножко усердный пил красное вино и ел жирно. Он
не хотел хорошо править собой, как крестьянин, который едет на
чужой коне.
— Нет, — сказал Самгин. Рассказ он читал, но
не одобрил и потому
не хотел говорить о нем. Меньше всего Иноков был похож на писателя; в широком и как будто
чужом пальто, в белой фуражке, с бородою, которая неузнаваемо изменила грубое его лицо, он был похож на разбогатевшего мужика. Говорил он шумно, оживленно и, кажется, был нетрезв.
В должности «одной прислуги» она работала безукоризненно: вкусно готовила, держала квартиру в чистоте и порядке и сама держалась умело,
не мозоля глаз хозяина. Вообще она
не давала повода заменить ее другой женщиной, а Самгин
хотел бы сделать это — он чувствовал в жилище своем присутствие
чужого человека, — очень
чужого, неглупого и способного самостоятельно оценивать факты, слова.
Говорил он
не озлобленно, а как человек,
хотя и рассерженный, но хорошо знающий, как надобно исправлять
чужие ошибки, и готовый немедля взяться за это. В полосатой фуфайке жокея, в каких-то необыкновенного цвета широких кальсонах, он доставал из корзины свертки и, наклонив кудлатую голову, предлагал Самгину...
— Ну, да! А — что же? А чем иным, как
не идеализмом очеловечите вы зоологические инстинкты? Вот вы углубляетесь в экономику, отвергаете необходимость политической борьбы, и народ
не пойдет за вами, за вульгарным вашим материализмом, потому что он чувствует ценность политической свободы и потому что он
хочет иметь своих вождей, родных ему и по плоти и по духу, а вы —
чужие!
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей,
не умеющих управлять жизнью, никому
не жаль и все понимают, что
хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу, в трактиры, а кто — по
чужим квартирам, по воровским делам.
Против этого знакомства Клим ничего
не имел,
хотя был убежден, что скромный человек, наверное, живет по
чужому паспорту.
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было сыну в наследство искусство и опытность хождения по
чужим делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги,
не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения по делам. Он года три посылал его к священнику учиться по-латыни.
— Есть ли такой ваш двойник, — продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас,
хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами носите в себе будто часть
чужого сердца,
чужих мыслей,
чужую долю на плечах, и что
не одними только своими глазами смотрите на эти горы и лес,
не одними своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
— Нет, — сказала она, — чего
не знаешь, так и
не хочется. Вон Верочка, той все скучно, она часто грустит, сидит, как каменная, все ей будто
чужое здесь! Ей бы надо куда-нибудь уехать, она
не здешняя. А я — ах, как мне здесь хорошо: в поле, с цветами, с птицами как дышится легко! Как весело, когда съедутся знакомые!.. Нет, нет, я здешняя, я вся вот из этого песочку, из этой травки!
не хочу никуда. Что бы я одна делала там в Петербурге, за границей? Я бы умерла с тоски…
— Друг мой, что я тут мог? Все это — дело чувства и
чужой совести,
хотя бы и со стороны этой бедненькой девочки. Повторю тебе: я достаточно в оно время вскакивал в совесть других — самый неудобный маневр! В несчастье помочь
не откажусь, насколько сил хватит и если сам разберу. А ты, мой милый, ты таки все время ничего и
не подозревал?
Он
хотел броситься обнимать меня; слезы текли по его лицу;
не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то цыгане и увели к
чужим людям. Но обняться нам
не дали: отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна, но
не с хозяином, а с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и направился к двери.
— Скажите, князь, — вылетел я вдруг с вопросом, —
не находите вы смешным внутри себя, что я, такой еще «молокосос»,
хотел вас вызвать на дуэль, да еще за
чужую обиду?
Вот они теперь ссылаются на свои законы, обычаи, полагая, что этого довольно, что все это будет уважено безусловно, несмотря на то что сами они
не хотели знать и слышать о
чужих законах и обычаях.
Но пока им
не растолковано и особенно
не доказано, что им
хотят добра, а
не зла, они боятся перемен,
хотя и желают,
не доверяют
чужим и ведут себя, как дети.
— Ну, к отцу
не хочешь ехать, ко мне бы заглянул, а уж я тут надумалась о тебе. Кабы ты
чужой был, а то о тебе же сердце болит… Вот отец-то какой у нас: чуть что — и пошел…
— О, это пустяки. Все мужчины обыкновенно так говорят, а потом преспокойнейшим образом и женятся. Вы
не думайте, что я
хотела что-нибудь выпытать о вас, — нет, я от души радуюсь вашему счастью, и только. Обыкновенно завидуют тому, чего самим недостает, — так и я… Муж от меня бежит и развлекается на стороне, а мне остается только радоваться
чужому счастью.
Чужим многое прощают, но своим, близким ничего
не хотят простить…
Я объяснюсь точнее: вы объявили нам наконец вашу тайну, по словам вашим столь «позорную»,
хотя в сущности — то есть, конечно, лишь относительно говоря — этот поступок, то есть именно присвоение
чужих трех тысяч рублей, и, без сомнения, лишь временное, — поступок этот, на мой взгляд по крайней мере, есть лишь в высшей степени поступок легкомысленный, но
не столь позорный, принимая, кроме того, во внимание и ваш характер…
Случай этот произвел на него сильное впечатление. Он понял, что в городе надо жить
не так, как
хочет он сам, а как этого
хотят другие.
Чужие люди окружали его со всех сторон и стесняли на каждом шагу. Старик начал задумываться, уединяться; он похудел, осунулся и даже как будто еще более постарел.
— Так, так, Верочка. Всякий пусть охраняет свою независимость всеми силами, от всякого, как бы ни любил его, как бы ни верил ему. Удастся тебе то, что ты говоришь, или нет,
не знаю, но это почти все равно: кто решился на это, тот уже почти оградил себя: он уже чувствует, что может обойтись сам собою, отказаться от
чужой опоры, если нужно, и этого чувства уже почти довольно. А ведь какие мы смешные люди, Верочка! ты говоришь: «
не хочу жить на твой счет», а я тебя хвалю за это. Кто же так говорит, Верочка?
Жюли держала себя солидно и выдержала солидность без малейшего отступления,
хотя просидела у Лопуховых долго; он видела, что тут
не стены, а жиденькие перегородки, а она умела дорожить
чужими именами.
Снегурочку блюдите! Слушай, Леший,
Чужой ли кто, иль Лель-пастух пристанет
Без отступа, аль силой взять
захочет,
Чего умом
не может; заступись,
Мани его, толкай его, запутай
В лесную глушь, в чащу; засунь в чепыжник,
Иль по пояс в болото втисни.
И вот этот-то страшный человек должен был приехать к нам. С утра во всем доме было необыкновенное волнение: я никогда прежде
не видал этого мифического «брата-врага»,
хотя и родился у него в доме, где жил мой отец после приезда из
чужих краев; мне очень хотелось его посмотреть и в то же время я боялся —
не знаю чего, но очень боялся.
Что касается до твоего положения, оно
не так дурно для твоего развития, как ты воображаешь. Ты имеешь большой шаг над многими; ты, когда начала понимать себя, очутилась одна, одна во всем свете. Другие знали любовь отца и нежность матери, — у тебя их
не было. Никто
не хотел тобою заняться, ты была оставлена себе. Что же может быть лучше для развития? Благодари судьбу, что тобою никто
не занимался, они тебе навеяли бы
чужого, они согнули бы ребяческую душу, — теперь это поздно.
«Ты, мол, в
чужой деревне
не дерись», — говорю я ему, да
хотел так, то есть, пример сделать, тычка ему дать, да спьяну, что ли, или нечистая сила, — прямо ему в глаз — ну, и попортил, то есть, глаз, а он со старостой церковным сейчас к становому, —
хочу, дескать, суд по форме.
— Это он, видно, моего «покойничка» видел! — И затем, обращаясь ко мне, прибавила: — А тебе, мой друг,
не следовало
не в свое дело вмешиваться. В
чужой монастырь с своим уставом
не ходят. Девчонка провинилась, и я ее наказала. Она моя, и я что
хочу, то с ней и делаю. Так-то.
«Слушай, паноче! — загремел он ему в ответ, — знай лучше свое дело, чем мешаться в
чужие, если
не хочешь, чтобы козлиное горло твое было залеплено горячею кутьею!» Что делать с окаянным?
У матери вид был испуганный: она боялась за нас (
хотя тогда
не так еще верили в «заразу») и плакала о
чужом горе.
Когда я поднялся в это утро, все обычное и повседневное представлялось мне странно
чужим, и мне все казалось, что
хотя теперь
не зима, а лето, но я все же могу еще что-то исправить и что-то сделать, чтобы разыскать девочку, таким беспомощным, одиноким пятнышком рисовавшуюся на снегу в незнакомом мне пустыре.
Галактион провел целый день у отца. Все время шел деловой разговор. Михей Зотыч
не выдал себя ни одним словом, что знает что-нибудь про сына. Может быть, тут был свой расчет, может быть, нежелание вмешиваться в
чужие семейные дела, но Галактиону отец показался немного тронутым человеком. Он помешался на своих мельницах и больше ничего знать
не хотел.