Неточные совпадения
Не забудем, что летописец преимущественно ведет речь о так называемой черни, которая и доселе
считается стоящею как бы вне пределов истории. С одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться и окрепнуть, с другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
— Право? — сказал он, вспыхнув, и тотчас же, чтобы переменить разговор, сказал: — Так прислать вам двух коров? Если вы хотите
считаться, то извольте заплатить мне по пяти рублей в месяц, если вам
не совестно.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог пить как бочка,
не спать и быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и в игре, которую он вел на десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что
считался первым игроком в Английском Клубе.
Зато и пламенная младость
Не может ничего скрывать.
Вражду, любовь, печаль и радость
Она готова разболтать.
В любви
считаясь инвалидом,
Онегин слушал с важным видом,
Как, сердца исповедь любя,
Поэт высказывал себя;
Свою доверчивую совесть
Он простодушно обнажал.
Евгений без труда узнал
Его любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ,
Давно
не новыми для нас.
Подъехав к Калиновому лесу, мы нашли линейку уже там и, сверх всякого ожидания, еще телегу в одну лошадь, на середине которой сидел буфетчик. Из-под сена виднелись: самовар, кадка с мороженой формой и еще кой-какие привлекательные узелки и коробочки. Нельзя было ошибиться: это был чай на чистом воздухе, мороженое и фрукты. При виде телеги мы изъявили шумную радость, потому что пить чай в лесу на траве и вообще на таком месте, на котором никто и никогда
не пивал чаю,
считалось большим наслаждением.
Если козак проворовался, украл какую-нибудь безделицу, это
считалось уже поношением всему козачеству: его, как бесчестного, привязывали к позорному столбу и клали возле него дубину, которою всякий проходящий обязан был нанести ему удар, пока таким образом
не забивали его насмерть.
У Амалии Ивановны он
считался, впрочем, в числе довольно почетных жильцов, то есть
не пьянствовал и за квартиру платил исправно.
— Нет, вы вот что сообразите, — закричал он, — назад тому полчаса мы друг друга еще и
не видывали,
считаемся врагами, между нами нерешенное дело есть; мы дело-то бросили и эвона в какую литературу заехали! Ну,
не правду я сказал, что мы одного поля ягоды?
Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян
считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и
не боюсь, а пущай же он меня боится.
Подобно губернатору, которого он приехал судить, он
считался прогрессистом и, будучи уже тузом,
не походил на большую часть тузов.
Вообще она знала очень много сплетен об умерших и живых крупных людях, но передавала их беззлобно, равнодушным тоном существа из мира, где все, что
не пошло, вызывает подозрительное и молчаливое недоверие, а пошлость
считается естественной и только через нее человек может быть понят.
— Как живем? Да — все так же. Редактор — плачет, потому что ни люди, ни события
не хотят
считаться с ним. Робинзон — уходит от нас, бунтует, говорит, что газета глупая и пошлая и что ежедневно, под заголовком, надобно печатать крупным шрифтом: «Долой самодержавие». Он тоже, должно быть, скоро умрет…
— Дядя мой, оказывается. Это — недавно открылось. Он —
не совсем дядя, а был женат на сестре моей матери, но он любит семейственность, родовой быт и желает, чтоб я
считалась его племянницей. Я — могу! Он — добрый и полезный старикан.
— Интеллигент-революционер
считается героем. Прославлен и возвеличен. А по смыслу деятельности своей он — предатель культуры. По намерениям — он враг ее. Враг нации. Родины. Он, конечно, тоже утверждает себя как личность. Он чувствует: основа мира, Архимедова точка опоры — доминанта личности. Да. Но он мыслит ложно. Личность должна расти и возвышаться,
не опираясь на массу, но попирая ее. Аристократия и демократия. Всегда — это. И — навсегда.
«Вот, Клим, я в городе, который
считается самым удивительным и веселым во всем мире. Да, он — удивительный. Красивый, величественный, веселый, — сказано о нем. Но мне тяжело. Когда весело жить —
не делают пакостей. Только здесь понимаешь, до чего гнусно, когда из людей делают игрушки. Вчера мне показывали «Фоли-Бержер», это так же обязательно видеть, как могилу Наполеона. Это — венец веселья. Множество удивительно одетых и совершенно раздетых женщин, которые играют, которыми играют и…»
— Немцы
считаются самым ученым народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого
не знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот царь был врагом бога, и народ понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
Не для всякого зажгут и две свечи: свечка покупалась в городе на деньги и береглась, как все покупные вещи, под ключом самой хозяйки. Огарки бережно
считались и прятались.
— Ну, cher enfant,
не от всякого можно обидеться. Я ценю больше всего в людях остроумие, которое видимо исчезает, а что там Александра Петровна скажет — разве может
считаться?
Мы, то есть прекрасные люди, в противоположность народу, совсем
не умели тогда действовать в свою пользу: напротив, всегда себе пакостили сколько возможно, и я подозреваю, что это-то и
считалось у нас тогда какой-то «высшей и нашей же пользой», разумеется в высшем смысле.
Там, где касается, я
не скажу убеждений — правильных убеждений тут быть
не может, — но того, что
считается у них убеждением, а стало быть, по-ихнему, и святым, там просто хоть на муки.
Якутского племени, и вообще всех говорящих якутским языком,
считается до двухсот тысяч обоего пола в области. Мужчин якутов сто пять тысяч. Область разделена на округи, округи на улусы, улусы на наслеги, или нослеги, или, наконец…
не знаю как. Люди,
не вникающие в филологические тонкости, попросту называют это здесь ночлегами.
«А вы куда изволите: однако в город?» — спросил он. «Да, в Якутск. Есть ли перевозчики и лодки?» — «Как
не быть! Куда девается? Вот перевозчики!» — сказал он, указывая на толпу якутов, которые стояли поодаль. «А лодки?» — спросил я, обращаясь к ним. «Якуты
не слышат по-русски», — перебил смотритель и спросил их по-якутски. Те зашевелились, некоторые пошли к берегу, и я за ними. У пристани стояли четыре лодки. От юрты до Якутска
считается девять верст: пять водой и четыре берегом.
Так, в конторе губернской тюрьмы
считалось священным и важным
не то, что всем животным и людям даны умиление и радость весны, а
считалось священым и важным то, что накануне получена была за номером с печатью и заголовком бумага о том, чтобы к 9-ти часам утра были доставлены в нынешний день, 28-го апреля, три содержащиеся в тюрьме подследственные арестанта — две женщины и один мужчина.
И как
не было успокаивающей, дающей отдых темноты на земле в эту ночь, а был неясный, невеселый, неестественный свет без своего источника, так и в душе Нехлюдова
не было больше дающей отдых темноты незнания. Всё было ясно. Ясно было, что всё то, что
считается важным и хорошим, всё это ничтожно или гадко, и что весь этот блеск, вся эта роскошь прикрывают преступления старые, всем привычные,
не только
не наказуемые, но торжествующие и изукрашенные всею тою прелестью, которую только могут придумать люди.
Среди них
считались обязательными
не только воздержание, суровость жизни, правдивость, бескорыстие, но и готовность жертвовать всем, даже своею жизнью, для общего дела.
— Право собственности прирожденно человеку. Без права собственности
не будет никакого интереса в обработке земли. Уничтожьте право собственности, и мы вернемся к дикому состоянию, — авторитетно произнес Игнатий Никифорович, повторяя тот обычный аргумент в пользу права земельной собственности, который
считается неопровержимым и состоит в том, что жадность к земельной собственности есть признак ее необходимости.
Он
считался анархистом, потому что
не хотел переносить суверенитет одного субъекта на другой.
Речь идет все время
не только о душе человека, личности, но также и о душе общества и душе нации, с которыми демократическая механика так мало
считается.
Но славянофильская философия истории
не хочет знать антиномичности России, она
считается только с одним тезисом русской жизни.
«Насчет же мнения ученого собрата моего, — иронически присовокупил московский доктор, заканчивая свою речь, — что подсудимый, входя в залу, должен был смотреть на дам, а
не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того, и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне соглашаюсь, что подсудимый, входя в залу суда, в которой решается его участь,
не должен был так неподвижно смотреть пред собой и что это действительно могло бы
считаться признаком его ненормального душевного состояния в данную минуту, но в то же время я утверждаю, что он должен был смотреть
не налево на дам, а, напротив, именно направо, ища глазами своего защитника, в помощи которого вся его надежда и от защиты которого зависит теперь вся его участь».
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что «
не везде ведь это и так» и что
не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным
не столь смущаются, и
не нетление телесное
считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы в земле и даже истлеют в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же
не желты, а черны обрящутся, то значит
не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
Иметь обеды, выезды, экипажи, чины и рабов-прислужников
считается уже такою необходимостью, для которой жертвуют даже жизнью, честью и человеколюбием, чтоб утолить эту необходимость, и даже убивают себя, если
не могут утолить ее.
Когда и кем насадилось оно и в нашем подгородном монастыре,
не могу сказать, но в нем уже
считалось третье преемничество старцев, и старец Зосима был из них последним, но и он уже почти помирал от слабости и болезней, а заменить его даже и
не знали кем.
Река Сица
считается хорошим охотничьим местом, и действительно, следы изюбров встречались чуть ли
не на каждом шагу. Избитая земля, истрепанные кусты, клочья шерсти и обломки рогов говорили о том, что здесь происходят главные бои.
Но зажечь фонарь, добыть огня было нелегко: серные спички в то время
считались редкостью на Руси; в кухне давно погасли последние уголья — огниво и кремень
не скоро нашлись и плохо действовали.
Должно сказать правду:
не отличался ты излишним остроумием; природа
не одарила тебя ни памятью, ни прилежанием; в университете
считался ты одним из самых плохих студентов; на лекциях ты спал, на экзаменах — молчал торжественно; но у кого сияли радостью глаза, у кого захватывало дыхание от успеха, от удачи товарища?
Живет генерал Хвалынский в небольшом домике, один; супружеского счастья он в своей жизни
не испытал и потому до сих пор еще
считается женихом, и даже выгодным женихом.
— Тоже был помещик, — продолжал мой новый приятель, — и богатый, да разорился — вот проживает теперь у меня… А в свое время
считался первым по губернии хватом; двух жен от мужей увез, песельников держал, сам певал и плясал мастерски… Но
не прикажете ли водки? ведь уж обед на столе.
Чужое продовольствие в тайге трогать нельзя. Только в случае крайнего голода можно им воспользоваться, но при непременном условии, чтобы из первых же земледельческих фанз взятое было доставлено обратно на место. Тот, кто
не исполнит этого обычая,
считается грабителем и подвергается жестокому наказанию. Действительно, кража продовольствия в зверовой фанзе принуждает соболевщика раньше времени уйти из тайги, а иногда может поставить его прямо-таки в безвыходное положение.
Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны, на которой посеяны растения. Место, где найдено было в разное время несколько корней женьшеня,
считается удобным. Сюда переносятся и все другие корни. Первое, что я увидел, — это навесы из кедрового корья для защиты женьшеня от палящих лучей солнца. Для того чтобы
не прогревалась земля, с боков были посажены папоротники и из соседнего ручья проведена узенькая канавка, по которой сочилась вода.
Не доходя до реки Горбуши 2 км, тропа разделяется. Конная идет вброд через реку, а пешеходная взбирается на утесы и лепится по карнизу. Место это
считается опасным, потому что почва на тропе под давлением ноги ползет книзу.
Вновь прибывший элемент из России
не пожелал с этим
считаться и начал хищничать.
Во всем районе, от Кусуна до залива Ольги, Чжан Бао
считался самой авторитетной личностью. Китайцы и тазы обращались к нему за советами, и, если где-нибудь надо было примирить 2 непримиримых врагов, китайцы опять-таки обращались к Чжан Бао. Он часто заступался за обиженных, и на этой почве у него было много врагов. Особенную ненависть он питал к хунхузам и своими преследованиями навел на них такой страх, что далее реки Иодзыхе они заходить
не решались.
После нескольких колебаний определили считать за брата или сестру до 8 лет четвертую часть расходов взрослой девицы, потом содержание девочки до 12 лет
считалось за третью долю, с 12 — за половину содержания сестры ее, с 13 лет девочки поступали в ученицы в мастерскую, если
не пристраивались иначе, и положено было, что с 16 лет они становятся полными участницами компании, если будут признаны выучившимися хорошо шить.
И так пойдет до тех пор, пока люди скажут: «ну, теперь нам хорошо», тогда уж
не будет этого отдельного типа, потому что все люди будут этого типа, и с трудом будут понимать, как же это было время, когда он
считался особенным типом, а
не общею натурою всех людей?
— Зачем он
считается женихом? — зачем! — одного я
не могу сказать вам, мне тяжело. А другое могу сказать: мне жаль его. Он так любит меня. Вы скажете: надобно высказать ему прямо, что я думаю о нашей свадьбе — я говорила; он отвечает:
не говорите, это убивает меня, молчите.
Считаться нам странно, патентов на пониманье нет; время, история, опыт сблизили нас
не потому, чтоб они нас перетянули к себе или мы — их, а потому, что и они, и мы ближе к истинному воззрению теперь, чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга в журнальных статьях, хотя и тогда я
не помню, чтобы мы сомневались в их горячей любви к России или они — в нашей.
Действительно, путаница всех нравственных понятий такова, что беременность
считается чем-то неприличным; требуя от человека безусловного уважения к матери, какова бы она ни была, завешивают тайну рождения
не из чувства уважения, внутренней скромности — а из приличия.
Звезда, хотя бы и
не особенно доброкачественная,
считалась непременным условием генеральства, и я помню действительного статского советника А., который терпел оттого, что имел только Анну на шее, вследствие чего ему подавали на званых обедах кушанье после других генералов.
Кажется, наше семейство
считалось самым зажиточным; богаче нас был только владелец села Отрады, о котором я однажды упоминал, но так как он в имении живал лишь наездом, то об нем в помещичьем кругу
не было и речи.