Неточные совпадения
Такая рожь богатая
В тот год у нас родилася,
Мы землю
не ленясь
Удобрили, ухолили, —
Трудненько было пахарю,
Да весело жнее!
Снопами нагружала я
Телегу со стропилами
И пела, молодцы.
(Телега нагружается
Всегда с веселой песнею,
А сани с горькой думою:
Телега хлеб домой везет,
А сани — на базар!)
Вдруг
стоны я
услышала:
Ползком ползет Савелий-дед,
Бледнешенек как смерть:
«Прости, прости, Матренушка! —
И повалился в ноженьки. —
Мой грех — недоглядел...
Феклуша. А я, мaтушка, так своими глазами видела. Конечно, другие от суеты
не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Hу, и
стон, которые люди хорошей жизни, так
слышат.
Он шагал мимо нее, рисуя пред собою картину цинической расправы с нею, готовясь схватить ее, мять, причинить ей боль, заставить плакать,
стонать; он уже
не слышал, что говорит Дуняша, а смотрел на ее почти открытые груди и знал, что вот сейчас…
Вдруг… слабый крик… невнятный
стонКак бы из замка
слышит он.
То был ли сон воображенья,
Иль плач совы, иль зверя вой,
Иль пытки
стон, иль звук иной —
Но только своего волненья
Преодолеть
не мог старик
И на протяжный слабый крик
Другим ответствовал — тем криком,
Которым он в веселье диком
Поля сраженья оглашал,
Когда с Забелой, с Гамалеем,
И — с ним… и с этим Кочубеем
Он в бранном пламени скакал.
Скоро мне наскучило и ухо привыкло, так что я хоть и продолжал слушать, но механически, а иногда и совсем забывая, что слушаю, как вдруг произошло что-то чрезвычайное, точно как бы кто-то соскочил со стула обеими ногами или вдруг вскочил с места и затопал; затем раздался
стон и вдруг крик, даже и
не крик, а визг, животный, озлобленный и которому уже все равно,
услышат чужие или нет.
В комнате больного попеременно дежурили Привалов, Нагибин или сам доктор. Что касается Надежды Васильевны, то доктор непременно настаивал, чтобы она переселилась в деревню, где
не будет
слышать стонов и воплей несчастного больного.
Ответа, конечно,
не получила, но зато
услышала среди ночной тишины откуда-то как бы далеко из сада какие-то
стоны.
Жена Григория, Марфа Игнатьевна, на спрос Ивана Федоровича, прямо заявила ему, что Смердяков всю ночь лежал у них за перегородкой, «трех шагов от нашей постели
не было», и что хоть и спала она сама крепко, но много раз пробуждалась,
слыша, как он тут
стонет: «Все время
стонал, беспрерывно
стонал».
На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу, сделалось землетрясение, и все люди
слышали, как ночью скала Да-Лаза
стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север никто его
не встречал.
И мы идем возле, торопясь и
не видя этих страшных повестей, совершающихся под нашими ногами, отделываясь важным недосугом, несколькими рублями и ласковым словом. А тут вдруг, изумленные,
слышим страшный
стон, которым дает о себе весть на веки веков сломившаяся душа, и, как спросонья, спрашиваем, откуда взялась эта душа, эта сила?
— Снилось мне, чудно, право, и так живо, будто наяву, — снилось мне, что отец мой есть тот самый урод, которого мы видали у есаула. Но прошу тебя,
не верь сну. Каких глупостей
не привидится! Будто я стояла перед ним, дрожала вся, боялась, и от каждого слова его
стонали мои жилы. Если бы ты
слышал, что он говорил…
Они в первой же жилой избе натолкнулись на ужасающую картину: на нарах сидела старуха и выла, схватившись за живот; в углу лежала башкирка помоложе, спрятав голову в какое-то тряпье, — несчастная
не хотела
слышать воя,
стонов и плача ползавших по избе голодных ребятишек.
Я
слышал по ночам
стоны этого «великана в несчастии», он
не мог совеститься
стонать и плакать пред ребенком, хотя я уже и понимал, что причина его страданий — молчание императора Александра.
Проходя мимо полиции, некоторые
слышали, что там раздавались крики и
стоны, которые показывали, что вряд ли несчастных подсудимых
не пытают во время допросов.
Но
стоны повторяются чаще и чаще и делаются, наконец, беспокойными. Работа становится настолько неудобною, что Иудушка оставляет письменный стол. Сначала он ходит по комнате, стараясь
не слышать; но любопытство мало-помалу берет верх над пустоутробием. Потихоньку приотворяет он дверь кабинета, просовывает голову в тьму соседней комнаты и в выжидательной позе прислушивается.
— Захворал я, Люба? — спросил он полным голосом, чётко и ясно, но, к его удивлению, она
не слышала,
не отозвалась; это испугало его, он
застонал, тогда она вскочила, бросилась к нему, а доктор подошёл
не торопясь,
не изменяя шага и этим сразу стал неприятен больному.
Я спал безмятежно сном совершенно мертвым, каким только можно спать после тысячеверстного пути на перекладной телеге, и вдруг сквозь этот невероятный сон я
услышал заупокойное пение «Святый Боже», затем ужасный, потрясающий крик,
стон, вопль —
не знаю, как вам и назвать этот ужасный звук, от которого еще сейчас ноет мозг костей моих…
Эта улыбка и ответ совершенно разочаровали Нехлюдова в надежде тронуть мужика и увещаниями обратить на путь истинный. Притом ему всё казалось, что неприлично ему, имеющему власть, усовещивать своего мужика, и что всё, чтò он говорит, совсем
не то, чтò следует говорить. Он грустно опустил голову и вышел в сени. На пороге сидела старуха и громко
стонала, как казалось, в знак сочувствия словам барина, которые она
слышала.
Вот прошло сколько-то времени, я и
не знаю, сколько. Слегла Оксана на лавку, стала
стонать. К вечеру занедужилось, а наутро проснулся я,
слышу: кто-то тонким голосом «квилит» [Квилит — плачет, жалобно пищит.]. Эге! — думаю я себе, — это ж, видно, «диты́на» родилась. А оно вправду так и было.
Фома знает эту страшную сказку о крестнике бога,
не раз он
слышал ее и уже заранее рисует пред собой этого крестника: вот он едет на белом коне к своим крестным отцу и матери, едет во тьме, по пустыне, и видит в ней все нестерпимые муки, коим осуждены грешники… И
слышит он тихие
стоны и просьбы их...
Люди
слышали в этих причудливых звуках
стоны покойников, падали на колена, трясясь всем телом, молились за души умерших, молились за свои души, если бог
не ниспошлет железного терпенья телу, и ждали своей последней минуты.
Как ударил он ножом, и
слышим мы, кто-то
застонал, да так, что теперь страшно…
Не успели мы опомниться — глядим, Пашка лежит на земле, а на нем верхом барин сидит. Как уже это случилось, мы все глазам
не поверили и
не знаем… Только сидит на ём барин и скрутил руки ему за спину… Как это вышло — и теперь невдомек.
— Все лучше посоветоваться! — отвечала кротко княгиня: вечером она видела, что муж откуда-то приехал очень мрачный, затворился в своем кабинете и притворился, что читает; но потом, ночью, она очень хорошо
слышала, что князь
не заснул ни на минуту и даже
стонал несколько раз, как бы от чего-то душившего его.
Он взрос среди тревог, смут и крамол;
не раз приходилось ему видеть кровь и
слышать стоны близких ему людей; он видел умерщвление своих дядей, трепетал за жизнь матери, несколько раз должен был опасаться за свою собственную;
не один раз он видел власть отнимаемою из рук его происками хитрой сестры.
Каждый
стон ее раздирал его душу; каждый промежуток молчания обливал его ужасом….. вдруг он
услышал слабый крик ребенка, и,
не имея силы удержать своего восторга, бросился в комнату графини — черный младенец лежал на постеле в ее ногах.
Ему все равно, сложит ли эта насмешка чьи-нибудь уста в улыбку или сомкнет их раболепным молчанием: он
не только в улыбке,
не только в молчании, но даже в
стонах, которыми он может заставить
стонать и молчание и улыбку, — во всем он будет
слышать насмешку над его бессилием перед этим драгуном, перед какими-то угрозами, перед кем-то старшим, кто отныне займет главенство в подвластных ему умах.
Несколько минут Павел сидел в каком-то ожесточенном состоянии и потом, видно, будучи
не в состоянии
слышать стоны жены, выбежал из дома и почти бегом пошел в поле, в луг, в лес, сам
не зная куда и с какою целью.
Возносят они горе до высоты бога своего и поклоняются ему,
не желая видеть ничего, кроме язв своих, и
не слышать иного, кроме
стонов отчаяния.
Все наши девы и девчонки, разумеется, много знали о страшном Селиване, вблизи двора которого замерз мужик Николай. По этому случаю теперь вспомнили Селивану все его старые проделки, о которых я прежде и
не знал. Теперь обнаружилось, что кучер Константин, едучи один раз в город за говядиной,
слышал, как из окна Селивановой избы неслися жалобные
стоны и слышались слова: «Ой, ручку больно! Ой, пальчик режет».
И показалось ему в тот час все как-то странно… «
Слышу, — говорит, — что это звон затихает в поле, а самому кажется, будто кто невидимка бежит по шляху и
стонет… Вижу, что лес за речкой стоит весь в росе и светится роса от месяца, а сам думаю: как же это его в летнюю ночь задернуло морозным инеем? А как вспомнил еще, что в омуте дядько утоп, — а я немало-таки радовался тому случаю, — так и совсем оробел.
Не знаю — на мельницу идти,
не знаю — тут уж стоять…»
Кончилось все, а мы испугались, никак сообразиться
не можем, друг на друга глядим: что же, мол, это такое — во сне али вправду? Только вдруг
слышим: сзади, на том месте, где спали мы, под деревом, Буран у нас
стонет…
Ты такова, сердитая девчонка!..
О! о!.. я справлюсь. Нет! я
не стерплю
Такой обиды… отомщу… увидишь…
Теперь
не жди себе спасенья.
Скорее эти стены все заплачут,
Чем я, твой
стон услышав; так, скорей,
Скорей земля расступится, чтоб в миг
Испанию со мною поглотить, чем сердце
Мое расступится, чтобы впустить одно
Лишь чувство сожаленья… ты увидишь,
Каков Соррини!.. он просить умеет,
Умеет и приказывать как надо.
Он встал и, смеясь, ушёл на дежурство. Когда он шёл по коридору, у него вдруг явилось сожаление о том, что, кроме него, никто
не слышал речей Матрёны. «Ловко говорила! Баба, баба, а тоже понимает кое-что». И, охваченный приятным чувством, он вошёл в своё отделение навстречу хрипам и
стонам больных.
И все ведь это неправда: ничего вы здесь
не слышите и
не чувствуете, кроме болезненного
стона или пьяной икотки.
С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и замирает… Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, — так беспокойно с ним делается от этих
стонов и воплей… Страшно ведь
слышать, как другой человек погибает, и
не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места
не убежит и ничто иное вредное
не случится. «Иль сбежать, а?..
Не увидят?.. Ах, господи, один бы конец! Опять
стонет…»
« —
Слышу! Сделаю, —
застонал Зобар и протянул к ней руки. Она и
не оглянулась на него, а он зашатался, как сломанное ветром дерево, и пал на землю, рыдая и смеясь.
Будто разбудить он хотел кого-то, кто находится в неведомой голубой дали и спит непробудно, и
не слышит, как плачет и
стонет земля.
Тут что мне, верно, на роду было назначено
не с милым, а с постылым, — той судьбы я и
не минула, а придучи к себе в каморку, только было ткнулась головой в подушку, чтобы оплакать свое несчастие, как вдруг
слышу из-под пола ужасные
стоны.
Платонов. Что с тобой? Ты бледна, шатаешься… (
Стонет.)
Не мучь хоть ты меня, Саша! Рука болит, а тут ты еще… Неужели это… это для тебя новость? B первый раз
слышишь? Отчего же ты тогда ушла? Разве
не от Софьи?
— Цыц, Розка! цыц, Розка! — болезненно
простонала испуганная Марья Петровна, — ох! что это в самом деле?
слышите, душенька Софья Ивановна, как на дворе собака-то воет, и ведь
не в первый раз, уж
не к покойнику ли?…
Чистяков
не понимал слов, но он
слышал звуки, и дикие, грубые, стихийные, как
стон самой земли, похожие скорее на вой заброшенного одинокого пса, чем на человеческую песню, — они дышали такой безысходной тоскою и жгучей ненавистью, что
не нужно было слов, чтобы видеть окровавленное сердце певца.
Не слышал я ни
стонов, ни плача…
На полу ворочается ее покойный отец Ефим Степанов. Она
не видит его, но
слышит, как он катается от боли по полу и
стонет. У него, как он говорит, «разыгралась грыжа». Боль так сильна, что он
не может выговорить ни одного слова и только втягивает в себя воздух и отбивает зубами барабанную дробь...
С грозно-восторженным воем бросятся на него женщины, схватят его за голову, за руки, за ноги и разорвут на части, и даже
не услышат ни воплей его, ни
стонов.
Так эта падаль, которая
не чувствует, как ступают по его лицу, — наш Джордж! Мною снова овладел страх, и вдруг Я услыхал
стоны, дикие вопли, визг и крики, все голоса, какими вопит храбрец, когда он раздавлен: раньше Я был как глухой и ничего
не слышал. Загорелись вагоны, появился огонь и дым, сильнее закричали раненые, и,
не ожидая, пока жаркое поспеет, Я в беспамятстве бросился бежать в поле. Это была скачка!
Всего безобразия этой «Пьяной балки» я решительно,
не могу описать: это одно бы составило ужаснейшую картину отвратительнейшего жанра. Везде стояли и бродили омерзительно пьяные мужики, торчали опрокинутые возы, раздавались хриплые голоса; довелось нам даже
слышать и те
стоны, которые в восторге описывал Кирилл, учинившийся здесь пьяным как стелька.
Но, капитан Любавин, казалось, и
не слышал того, что говорил ему солдатик. Он только тихо, протяжно
стонал в ответ на слова верного рядового. Тогда Онуфриев обратился к Милице...
—
Не раз, — говорила Нина, — прибегали девочки из силюлек все дрожащие и испуганные и говорили, что
слышали какие-то странные звуки,
стоны.
Это произошло на успение. Пообедав, я отпустил Авдотью со двора, а сам лег спать. Спал я крепко и долго. В передней вдруг раздался сильный звонок; я
слышал его, но мне
не хотелось просыпаться: в постели было тепло и уютно, мне вспоминалось далекое детство, когда мы с братом спали рядом в маленьких кроватках… Сердце сладко сжималось, к глазам подступали слезы. И вот нужно просыпаться, нужно опять идти туда, где кругом тебя только муки и
стоны…
Если б она знала, как я была далека от истины! На глазах класса, в присутствии ненавистной Крошки, ее оруженосца Мани и еще недавно мне милой, а теперь чужой и далекой Люды, я была настоящим сорвиголовою. Зато, когда дортуар погружался в сон и все утихало под сводами института, я долго лежала с открытыми глазами и перебирала в мыслях всю мою коротенькую, но богатую событиями жизнь… И я зарывалась в подушки головою, чтобы никто
не слышал задавленных
стонов тоски и горя.