Неточные совпадения
Анна Андреевна. Помилуйте, я никак
не смею принять
на свой счет… Я
думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Я даже
думаю (берет его под руку и отводит в сторону),я даже
думаю,
не было ли
на меня какого-нибудь доноса.
Городничий. И
не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше
думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой;
не решился только, с которой начать, —
думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас
на все услуги.
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты
думаешь, Матренушка,
Мужик —
не богатырь?
И жизнь его
не ратная,
И смерть ему
не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
Пал дуб
на море тихое,
И море все заплакало —
Лежит старик без памяти
(
Не встанет, так и
думали!).
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни
думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А
на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти
не избыть!
Идем домой понурые…
Два старика кряжистые
Смеются… Ай, кряжи!
Бумажки сторублевые
Домой под подоплекою
Нетронуты несут!
Как уперлись: мы нищие —
Так тем и отбоярились!
Подумал я тогда:
«Ну, ладно ж! черти сивые,
Вперед
не доведется вам
Смеяться надо мной!»
И прочим стало совестно,
На церковь побожилися:
«Вперед
не посрамимся мы,
Под розгами умрем...
Софья.
Подумай же, как несчастно мое состояние! Я
не могла и
на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое чувство.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить
на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так
думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки
не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился
на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Издатель позволяет себе
думать, что изложенные в этом документе мысли
не только свидетельствуют, что в то отдаленное время уже встречались люди, обладавшие правильным взглядом
на вещи, но могут даже и теперь служить руководством при осуществлении подобного рода предприятий.
И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем
не думаешь, ничего определенного
не видишь, но в то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни
на что в особенности
не опирается.
Смотрел бригадир с своего крылечка
на это глуповское «бунтовское неистовство» и
думал: «Вот бы теперь горошком — раз-раз-раз — и се
не бе!!» [«И се
не бе» (церковно-славянск.) — «и этого
не стало», «и этого
не было».]
Смотритель
подумал с минуту и отвечал, что в истории многое покрыто мраком; но что был, однако же, некто Карл Простодушный, который имел
на плечах хотя и
не порожний, но все равно как бы порожний сосуд, а войны вел и трактаты заключал.
Яшенька, с своей стороны, учил, что сей мир, который мы
думаем очима своима видети, есть сонное некое видение, которое насылается
на нас врагом человечества, и что сами мы
не более как странники, из лона исходящие и в оное же лоно входящие.
А глуповцы стояли
на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но
не стоять
на коленах
не могли. Господи! чего они
не передумали в это время!
Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы
на будущее время еще какую ни
на есть мерзость есть
не заставили;
не станут — как бы шелепов
не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
Но ошибка была столь очевидна, что даже он понял ее. Послали одного из стариков в Глупов за квасом,
думая ожиданием сократить время; но старик оборотил духом и принес
на голове целый жбан,
не пролив ни капли. Сначала пили квас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошку и осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала и распространяла смрад.
На третий день сделали привал в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот человек игру играет, а в то же время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета своего
не разглашал, то
подумали, что так следует"по игре", и успокоились.
Никто, однако ж,
на клич
не спешил; одни
не выходили вперед, потому что были изнежены и знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие
не выходили по недоразумению:
не разобрав вопроса,
думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их
не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
Воротились добры молодцы домой, но сначала решили опять попробовать устроиться сами собою. Петуха
на канате кормили, чтоб
не убежал, божку съели… Однако толку все
не было. Думали-думали и пошли искать глупого князя.
Издатель
не счел, однако ж, себя вправе утаить эти подробности; напротив того, он
думает, что возможность подобных фактов в прошедшем еще с большею ясностью укажет читателю
на ту бездну, которая отделяет нас от него.
А так как
на их языке неведомая сила носила название чертовщины, то и стали
думать, что тут
не совсем чисто и что, следовательно, участие черта в этом деле
не может подлежать сомнению.
Получив письмо Свияжского с приглашением
на охоту, Левин тотчас же
подумал об этом, но, несмотря
на это, решил, что такие виды
на него Свияжского есть только его ни
на чем
не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели
на солнце. «О чем это они говорят и отчего он
не заходит ряд?»
подумал Левин,
не догадываясь, что мужики
не переставая косили уже
не менее четырех часов, и им пора завтракать.
— Как он смеет говорить, что я велел украсть у него брюки! Он их пропил, я
думаю. Мне плевать
на него с его княжеством. Он
не смей говорить, это свинство!
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения,
не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал
на лестницу, никого и ничего
не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И
не думая и
не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, —
подумал он, — остается одно —
не обращать внимания», и он стал собираться ехать в город и опять к матери, от которой надо было получить подпись
на доверенности.
«
Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай»,
подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря
на страшное изменение лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся
на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.
«Неужели это правда?»
подумал Левин и оглянулся
на невесту. Ему несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ и ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она
не оглянулась, но высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому маленькому уху. Он видел, что вздох остановился в ее груди, и задрожала маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу.
Левин посмотрел
на него, спрашивая взглядом, смеется ли он над ним. Но доктор и
не думал смеяться.
То же самое
думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока
не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась
на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку
на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то
не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
— Но он видит это и знает. И разве ты
думаешь, что он
не менее тебя тяготится этим? Ты мучишься, он мучится, и что же может выйти из этого? Тогда как развод развязывает всё, —
не без усилия высказал Степан Аркадьич главную мысль и значительно посмотрел
на нее.
Когда Катавасов кончил, Левин посмотрел
на часы, увидал, что уже второй час, и
подумал, что он
не успеет до концерта прочесть Метрову свое сочинение, да теперь ему уж и
не хотелось этого.
Он шел через террасу и смотрел
на выступавшие две звезды
на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя
на небо, я
думал о том, что свод, который я вижу,
не есть неправда, и при этом что-то я
не додумал, что-то я скрыл от себя, —
подумал он. — Но что бы там ни было, возражения
не может быть. Стоит
подумать, — и всё разъяснится!»
«Кити! та самая Кити, в которую был влюблен Вронский, —
подумала Анна, — та самая, про которую он вспоминал с любовью. Он жалеет, что
не женился
на ней. А обо мне он вспоминает с ненавистью и жалеет, что сошелся со мной».
«Да, да, как это было? —
думал он, вспоминая сон. — Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет,
не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед
на стеклянных столах, да, — и столы пели: Il mio tesoro, [Мое сокровище,] и
не Il mio tesoro, a что-то лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины», вспоминал он.
— Отчего же? Я
не вижу этого. Позволь мне
думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я
не беру и никогда
не возьму
на себя судить ту или другую сторону и
не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
«Да, я
не прощу ему, если он
не поймет всего значения этого. Лучше
не говорить, зачем испытывать?»
думала она, всё так же глядя
на него и чувствуя, что рука ее с листком всё больше и больше трясется.
Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут,
не приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще поглядывать
на дверь, поговаривая о том, что
не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и гости старались делать вид, что они
не думают о женихе и заняты своим разговором.
Кити с гордостью смотрела
на своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее голосом, и ее лицом, но более всего восхищалась ее манерой, тем, что Варенька, очевидно, ничего
не думала о своем пении и была совершенно равнодушна к похвалам; она как будто спрашивала только: нужно ли еще петь или довольно?
«Да, да, вот женщина!»
думал Левин, забывшись и упорно глядя
на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин
не слыхал, о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.
— Вот оно! Вот оно! — смеясь сказал Серпуховской. — Я же начал с того, что я слышал про тебя, про твой отказ… Разумеется, я тебя одобрил. Но
на всё есть манера. И я
думаю, что самый поступок хорош, но ты его сделал
не так, как надо.
— Ну, душенька, как я счастлива! —
на минутку присев в своей амазонке подле Долли, сказала Анна. — Расскажи же мне про своих. Стиву я видела мельком. Но он
не может рассказать про детей. Что моя любимица Таня? Большая девочка, я
думаю?
— А знаешь, я о тебе
думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни
на что
не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты
не ездишь
на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут
на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Что ж нам
думать? Александр Николаевич Император нас обдумал, он нас и обдумает во всех делах. Ему видней. Хлебушка
не принесть ли еще? Парнишке еще дать? — обратился он к Дарье Александровне, указывая
на Гришу, который доедал корку.
— О чем это: и
не хочу
думать? — спросил Левин, входя
на террасу.
Она говорила себе: «Нет, теперь я
не могу об этом
думать; после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда
не наступало; каждый paз, как являлась ей мысль о том, что она сделала, и что с ней будет, и что она должна сделать,
на нее находил ужас, и она отгоняла от себя эти мысли.
— Вот как!… Я
думаю, впрочем, что она может рассчитывать
на лучшую партию, — сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. — Впрочем, я его
не знаю, — прибавил он. — Да, это тяжелое положение! От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает только, что у тебя
не достало денег, а здесь — твое достоинство
на весах. Однако вот и поезд.
— Я тебе говорю, чтò я
думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить
не хотел, а так вышло. И она —
на твоей стороне.
— Отчего ты вчера
не был
на скачках? Я
думал увидать там тебя, — сказал Вронский, оглядывая Серпуховского.