Неточные совпадения
Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а
не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают, что они у них в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно
летают.
10) Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич, французский выходец и друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил петь непристойные песни.
Летал по воздуху в городском саду и чуть было
не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят. За эту затею уволен в 1772 году, а в следующем же году,
не уныв духом, давал представления у Излера на минеральных водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]
В одном месте «Летописец» рассказывает, как градоначальник
летал по воздуху, в другом — как другой градоначальник, у которого ноги были обращены ступнями назад, едва
не сбежал из пределов градоначальства.
Понятно, что после затейливых действий маркиза де Сан-глота, который
летал в городском саду по воздуху, мирное управление престарелого бригадира должно было показаться и «благоденственным» и «удивления достойным». В первый раз свободно вздохнули глуповцы и поняли, что жить «без утеснения»
не в пример лучше, чем жить «с утеснением».
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного
не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали
летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова
не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все
не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько
не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах,
слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как
не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
Она
перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский, к ужасу своему, почувствовал, что,
не поспев за движением лошади, он, сам
не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло.
Канавку она
перелетела, как бы
не замечая.
Казалось, как будто он хотел взять их приступом; весеннее ли расположение подействовало на него, или толкал его кто сзади, только он протеснялся решительно вперед, несмотря ни на что; откупщик получил от него такой толчок, что пошатнулся и чуть-чуть удержался на одной ноге,
не то бы, конечно, повалил за собою целый ряд; почтмейстер тоже отступился и посмотрел на него с изумлением, смешанным с довольно тонкой иронией, но он на них
не поглядел; он видел только вдали блондинку, надевавшую длинную перчатку и, без сомнения, сгоравшую желанием пуститься
летать по паркету.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и
перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну,
не дурак ли я был доселе?
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего
не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение
слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, —
не платок ли? но платок в кармане;
не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Но ошибался он: Евгений
Спал в это время мертвым сном.
Уже редеют ночи тени
И встречен Веспер петухом;
Онегин спит себе глубоко.
Уж солнце катится высоко,
И перелетная метель
Блестит и вьется; но постель
Еще Евгений
не покинул,
Еще над ним
летает сон.
Вот наконец проснулся он
И полы завеса раздвинул;
Глядит — и видит, что пора
Давно уж ехать со двора.
Но, получив посланье Тани,
Онегин живо тронут был:
Язык девических мечтаний
В нем думы роем возмутил;
И вспомнил он Татьяны милой
И бледный цвет, и вид унылый;
И в сладостный, безгрешный сон
Душою погрузился он.
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел;
Но обмануть он
не хотел
Доверчивость души невинной.
Теперь мы в сад
перелетим,
Где встретилась Татьяна с ним.
«А, товарищи!
не куды пошло!» — сказали все, остановились на миг, подняли свои нагайки, свистнули — и татарские их кони, отделившись от земли, распластавшись в воздухе, как змеи,
перелетели через пропасть и бултыхнули прямо в Днестр.
Безумно
летают в нем вверх и вниз, черкая крыльями, птицы,
не распознавая в очи друг друга, голубка —
не видя ястреба, ястреб —
не видя голубки, и никто
не знает, как далеко
летает он от своей погибели…
Такие слова
перелетали по всем концам. Зашумели запорожцы и почуяли свои силы. Тут уже
не было волнений легкомысленного народа: волновались всё характеры тяжелые и крепкие, которые
не скоро накалялись, но, накалившись, упорно и долго хранили в себе внутренний жар.
Пока ее
не было, ее имя
перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом
не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
«Денег? Каких денег? — думал Раскольников, — но… стало быть, уж наверно
не то!» И он вздрогнул от радости. Ему стало вдруг ужасно, невыразимо легко. Все с плеч
слетело.
Тут книжные мечты-с, тут теоретически раздраженное сердце; тут видна решимость на первый шаг, но решимость особого рода, — решился, да как с горы упал или с колокольни
слетел, да и на преступление-то словно
не своими ногами пришел.
Запущенный под облака,
Бумажный Змей, приметя свысока
В долине мотылька,
«Поверишь ли!» кричит: «чуть-чуть тебя мне видно;
Признайся, что тебе завидно
Смотреть на мой высокий столь полёт». —
«Завидно? Право, нет!
Напрасно о себе ты много так мечтаешь!
Хоть высоко, но ты на привязи
летаешь.
Такая жизнь, мой свет,
От счастия весьма далёко;
А я, хоть, правда, невысоко,
Зато лечу,
Куда хочу;
Да я же так, как ты, в забаву для другого,
Пустого,
Век целый
не трещу».
Не знаю, что за мысль, но только что Орёл
Не много посидел
И тут же на другой овин
перелетел.
Возвратясь в столовую, Клим уныло подошел к окну. В красноватом небе
летала стая галок. На улице — пусто. Пробежал студент с винтовкой в руке. Кошка вылезла из подворотни. Белая с черным. Самгин сел к столу, налил стакан чаю. Где-то внутри себя, очень глубоко, он ощущал как бы опухоль:
не болезненная, но тяжелая, она росла. Вскрывать ее словами —
не хотелось.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера
летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал
не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось в нем, как на поверхности зеркала.
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией
не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся
летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое в кожаное кресло, он пил зельтерскую воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
— Молчи! Всякие мыши
не смеют
летать!
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу
летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я
не спал, на подоконнике сидел, потом страшно стало, лег на постелю, окутался с головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
Тихо и сонно все в деревне: безмолвные избы отворены настежь;
не видно ни души; одни мухи тучами
летают и жужжат в духоте.
— Ты — другое дело, Андрей, — возразил Обломов, — у тебя крылья есть: ты
не живешь, ты
летаешь; у тебя есть дарования, самолюбие, ты вон
не толст,
не одолевают ячмени,
не чешется затылок. Ты как-то иначе устроен…
— Теперь брат ее съехал, жениться вздумал, так хозяйство, знаешь, уж
не такое большое, как прежде. А бывало, так у ней все и кипит в руках! С утра до вечера так и
летает: и на рынок, и в Гостиный двор… Знаешь, я тебе скажу, — плохо владея языком, заключил Обломов, — дай мне тысячи две-три, так я бы тебя
не стал потчевать языком да бараниной; целого бы осетра подал, форелей, филе первого сорта. А Агафья Матвевна без повара чудес бы наделала — да!
Я говорю только о себе —
не из эгоизма, а потому, что, когда я буду лежать на дне этой пропасти, вы всё будете, как чистый ангел,
летать высоко, и
не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд.
Она стригла седые волосы и ходила дома по двору и по саду с открытой головой, а в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец держался чуть-чуть на маковке,
не шел ей и как будто готов был каждую минуту
слететь с головы. Она и сама, просидев пять минут с гостем, извинится и снимет.
«…и потому еще, что я сам в горячешном положении. Будем счастливы, Вера! Убедись, что вся наша борьба, все наши нескончаемые споры были только маской страсти. Маска
слетела — и нам спорить больше
не о чем. Вопрос решен. Мы, в сущности, согласны давно. Ты хочешь бесконечной любви: многие хотели бы того же, но этого
не бывает…»
На всем лежал какой-то туман. Даже птицы отвыкли
летать к крыльцу, на котором кормила их Марфенька. Ласточки, скворцы и все летние обитатели рощи улетели, и журавлей
не видно над Волгой. Котята все куда-то разбежались.
Да зачем я непременно должен любить моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда
не увижу, которое обо мне знать
не будет и которое в свою очередь истлеет без всякого следа и воспоминания (время тут ничего
не значит), когда Земля обратится в свою очередь в ледяной камень и будет
летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множеством таких же ледяных камней, то есть бессмысленнее чего нельзя себе и представить!
Перелетаю пространство почти в два месяца; пусть читатель
не беспокоится: все будет ясно из дальнейшего изложения.
— Oui, oui, il est charmant… [Да, да, он очень мил… (франц.)] знает анекдоты, но лучше позовем потом. Мы позовем его, и он нам все расскажет; mais apràs. Представь, давеча стол накрывают, а он и говорит:
не беспокойтесь,
не улетит, мы —
не спириты. Неужто у спиритов столы
летают?
— Ты еще маленький, а она над тобою смеется — вот что! У нас была одна такая добродетель в Москве: ух как нос подымала! а затрепетала, когда пригрозили, что все расскажем, и тотчас послушалась; а мы взяли и то и другое: и деньги и то — понимаешь что? Теперь она опять в свете недоступная — фу ты, черт, как высоко
летает, и карета какая, а коли б ты видел, в каком это было чулане! Ты еще
не жил; если б ты знал, каких чуланов они
не побоятся…
Дикие канарейки, поменьше немного, погрубее цветом цивилизованных и
не так ярко окрашенные в желтый цвет, как те, стаями
перелетали из куста в куст; мелькали еще какие-то зеленые, коричневые птицы.
У всякого в голове, конечно, шевелились эти мысли, но никто
не говорил об этом и некогда было: надо было действовать — и действовали. Какую энергию, сметливость и присутствие духа обнаружили тут многие! Савичу точно праздник: выпачканный, оборванный, с сияющими глазами, он
летал всюду, где ветер оставлял по себе какой-нибудь разрушительный след.
Я заметил множество огромных, ярко-красных кузнечиков, которые
не прыгали, как наши, а
летали; но их удобно было ловить: они летели недолго и тотчас опускались.
О дичи я
не спрашивал, водится ли она, потому что
не проходило ста шагов, чтоб из-под ног лошадей
не выскочил то глухарь, то рябчик. Последние
летали стаями по деревьям. На озерах, в двадцати саженях, плескались утки. «А есть звери здесь?» — спросил я. «Никак нет-с,
не слыхать: ушканов только много, да вот бурундучки еще». — «А медведи, волки?..» — «И
не видать совсем».
Но стекло ни завтра, ни послезавтра, ни во вторичный мой приезд в Капштат вставлено
не было, да и теперь, я уверен, так же точно, как и прежде, в него дует ветер и хлещет дождь, а в хорошую погоду
летают комары.
Я искал глазами певиц, но они
не очень дичились: из одного куста в другой беспрестанно
перелетали стаи колибри, резвых и блестящих.
Сегодня два события, следовательно, два развлечения: кит зашел в бухту и играл у берегов да наши куры, которых свезли на берег, разлетелись, штук сто. Странно: способность
летать вдруг в несколько дней развилась в лесу так, что
не было возможности поймать их; они
летали по деревьям, как лесные птицы. Нет сомнения, что если они одичают, то приобретут все способности для летанья, когда-то, вероятно, утраченные ими в порабощенном состоянии.
Потом я сделал вид, что
слетал в город, но расписки почтовой ей
не представил, сказал, что послал, расписку принесу, и до сих пор
не несу, забыл-с.
Если бы здесь
не дело, я сам давно
слетал бы, потому что штука-то там спешная и чрезвычайная, а здесь у меня время теперь
не такое…
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я захотела узнать ее, увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и
не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый,
слетела сюда и принесла покой и радость…
— Что станется в пространстве с топором? Quelle idée! [Какая идея! (фр.)] Если куда попадет подальше, то примется, я думаю,
летать вокруг Земли, сам
не зная зачем, в виде спутника. Астрономы вычислят восхождение и захождение топора, Гатцук внесет в календарь, вот и все.
Следы все время шли по реке. По ним видно было, что китаец уже
не пытался перелезать через бурелом, а обходил его стороной. Та к прошли мы еще с полчаса. Но вот следы круто повернули в сторону. Мы направились по ним. Вдруг с соседнего дерева
слетели две вороны.