Неточные совпадения
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду
не понимать
разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее —
не только
не бессмысленна, как была прежде, но
имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Я со всеми людьми
имею только одно твердое, несомненное и ясное знание, и знание это
не может быть объяснено
разумом — оно вне его и
не имеет никаких причин и
не может
иметь никаких последствий».
За чаем Клим говорил о Метерлинке сдержанно, как человек, который
имеет свое мнение, но
не хочет навязывать его собеседнику. Но он все-таки сказал, что аллегория «Слепых» слишком прозрачна, а отношение Метерлинка к
разуму сближает его со Львом Толстым. Ему было приятно, что Нехаева согласилась с ним.
Напрасно возражала она самой себе, что беседа их
не выходила из границ благопристойности, что эта шалость
не могла
иметь никакого последствия, совесть ее роптала громче ее
разума.
Хотелось мне, во-вторых, поговорить с ним о здешних интригах и нелепостях, о добрых людях, строивших одной рукой пьедестал ему и другой привязывавших Маццини к позорному столбу. Хотелось ему рассказать об охоте по Стансфильду и о тех нищих
разумом либералах, которые вторили лаю готических свор,
не понимая, что те
имели, по крайней мере, цель — сковырнуть на Стансфильде пегое и бесхарактерное министерство и заменить его своей подагрой, своей ветошью и своим линялым тряпьем с гербами.
Иронией высказывается досада, что истина логическая —
не одно и то же с истиной исторической, что, сверх диалектического развития, она
имеет свое страстное и случайное развитие, что, сверх своего
разума, она
имеет свой роман.
— Так, так, сынок… Худому учитесь, а доброго
не видите. Ну, да это ваше дело… да.
Не маленькие и свой
разум должны
иметь.
Воля у него также означает свободу, но свобода
не имеет темного, иррационального истока, воля соединена с
разумом, нет рассеченности, есть целостность, целостность духа.
Бросаются в глаза ошибочные суждения Баадера: католичество
не отрицает
разума и протестантизм
не отрицает веру, сомнение Декарта и французская революция
не только разрушали, но
имели и положительный смысл.
Мистика
имеет свой внутренний источник света и
не нуждается в назойливом полицейском фонаре малого
разума.
Рационализм лейбницевского типа никогда
не утверждал, что бытие создается знанием;
разум для Лейбница был органом познания бытия, но само бытие
имело самобытную жизнь.
Но и для философствующего
разума ясно, что насильственное добро, насильственная прикованность к Богу
не имела бы никакой ценности, что существо, лишенное свободы избрания, свободы отпадения,
не было бы личностью.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного,
не рационализированного, ясно, что познание
имеет прежде всего практическую (
не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что познание есть функция жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же
разума и той же бесконечной жизни в бытии, что и в познающем.
Рожденной от человека, который
не мог дать ему воспитания, дабы посредством оного понятие его изострилося и украсилося полезными и приятными знаниями; определенный по состоянию своему препровождать дни свои между людей, коих окружность мысленная области
не далее их ремесла простирается; сужденный делить время свое между рыбным промыслом и старанием получить мзду своего труда, —
разум молодого Ломоносова
не мог бы достигнуть той обширности, которую он приобрел, трудясь в испытании природы, ни глас его — той сладости, которую он
имел от обхождения чистых мусс.
Правду говоря, однако, всех тяжеле в этот день была роль самого добросердого барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом два удовольствия: надевала на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы
не по собственной воле,
имея, однако, в виду все приятные стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила ее натура,
не уважавшая капризов распущенного
разума.
— Карай его лучше за то, но
не оставляй во мраке… Что ежели кто вам говорил, что есть промеж них начетчики: ихние попы, и пастыри, и вожди разные — все это вздор! Я
имел с ними со многими словопрение: он несет и сам
не знает что, потому что понимать священное писание — надобно тоже, чтоб был
разум для того готовый.
— Знаю, сударь, знаю; великие наши астрономы ясно читают звездную книгу и аки бы пророчествуют. О господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! — сказал опять старик, приподняв глаза кверху, и продолжал как бы сам с собою. — Знамения небесные всегда предшествуют великим событиям; только сколь ни быстр
разум человека, но
не может проникнуть этой тайны, хотя уже и многие другие мы
имеем указания.
—
Не туда, сударь,
не в ту сторону направляем ум —
не за серебро и злато держаться надобно бы, ой, нет, а вот — за грамоту бы, да! Серебра-злата надо мно-ого
иметь, чтобы его
не отняли и давало бы оно силу-власть; а ум-разум —
не отнимешь, это входит в самую кость души!
Нет, это мне совершенно все равно: на умеренные мои потребности жалованья мне достает; я даже и роскошь себе позволяю, фортепиано
имею; а служба самая легкая: все только исполняю то, что велено, а своею совестью, своим
разумом и волей ни на волос ничего
не делаю…
— Видишь ты, ведь вот и
разума не имеет, а ведь вот чует же, поди ты! — произнес пильщик, потряхивая бородкой. — Да, — промолвил он, пожимая губами, — а только ноне, придет ли весна ранняя, придет ли поздняя, все одно: скотине нашей плохо — куды плохо будет!
Я хотел, чтобы моя жена
имела тон в обществе, то есть голос звонкий, заглушающий всех так, чтобы из-за нее никто
не говорил;
имела бы столько рассудка, чтобы могла говорить беспрестанно, хоть целый день (по сему масштабу — говаривал домине Галушкинский — можно измерять количество
разума в человеке: глупый человек
не может-де много говорить);
имела бы вкус во всем, как в варенье, так и в солении, и знала бы тонкость в обращении с кормленою птицею; была бы тщательно воспитана, и потому была бы величественна как в объеме, так и в округлостях корпорации.
У меня душа так и покатилась! Я
не имел ни Петрусиного ума, ни Павлусиного
разума; да таки просто
не знал ничего и
не мог придумать, как изворотиться. К счастию, успокоили меня, предложив по мере знаний моих вопрос...
Фетинья. Нет, ты
не говори. Бывают случаи. Другая девушка и с деньгами, да порок какой-нибудь в себе
имеет: либо косит очень, один глаз на нас, другой в Арзамас, либо вовсе крива; а то бывает, что
разумом недостаточна, дурой
не зовешь, а и к умным
не причтешь, так, полудурье; ну, вот и ищут женихов-то проще, чтоб невзыскательный был. А бедному человеку поправка.
— Еще какой разум-то, друг сердечный!
Разум большой надо
иметь, — отвечал Сергеич. — Вот тоже нынешние дружки, посмотришь, званье только носят… Хоть бы теперь приговор вести надо так, чтоб кажинное слово всяк в толк взял, а
не то что на ветер языком проболтать. За пояс бы, кажись, в экие годы свои всех их заткнул, — заключил он и начал тесать.
— Хорошо-то, хорошо, да ведь и это дело
не всякий справит: надобно тоже
разум иметь, — заметил я.
Студент. Тем более, что жизнь
имеет свои права, и предрассудки
не выдерживают критики
разума и науки.
Вы видите, что сущность мнения та же самая: мужик, дескать, груб и необразован, и потому
не имеет ни сознания прав своей личности, ни собственного
разума и воли.
— А и сдали, — отвечала Грачиха, —
не любила, сударь, их госпожа генеральша мужиков своих под красную шапку отдавать, все ей были нужны да надобны, так дворянин на ту пору небогатенькой прилучился: дурашной этакой с роду, маленького, что ли, изурочили, головища большая, плоская была, а
разума очень мало
имел: ни счету, ни дней, ничего
не знал.
Стократ счастли́в, кто
разум свой
Не помрачил еще любовью,
Но век проводит холостой, —
Я выпью за его здоровье.
Поверьте мне, жена для нас
Есть вечное почти мученье.
Женись лишь только — и как раз
Родятся ревность, подозренье.
Ах, то ли дело одному:
Его
не мучит неизвестность,
Душе покой, простор уму,
И вечная почти беспечность!
Нрав женщины
имеют злой,
Капризны, что
не сладишь с ними.
Чтоб избежать судьбы такой,
Останемся мы холостыми!
— Злобы точно что нет, — согласилась Манефа. — Зато своенравен и крут, а
разум кичливый
имеет и самомнительный. Забьет что в голову — клином
не вышибешь… Весь в батюшку-родителя,
не тем будь помянут, Царство ему Небесное… Гордыня, сударыня, — гордыня… За то и наказует Господь…
Человек же,
имея разум,
не может
не видеть того, что зло только увеличивает зло, и потому должен бы удерживаться от воздаяния злом за зло, но часто животная природа человека берет верх над разумной природой, и человек тот самый
разум, который должен бы был удержать его от воздаяния злом за зло, употребляет на оправдания совершаемого им зла, называя это зло возмездием, наказанием.
Между
разумом и страстями идет в человеке междоусобная война. Человек мог бы
иметь хоть какое-нибудь спокойствие, если бы в нем был только
разум без страстей или только страсти без
разума. Но так как в нем и то и другое, то он
не может избежать борьбы,
не может быть в мире с одним иначе, как воюя с другим. Он всегда борется сам в себе. И борьба эта необходима, в ней жизнь.
Есть существо, без которого
не было бы ни неба, ни земли. Существо это спокойно, бестелесно, свойства его называют любовью,
разумом, но само существо
не имеет имени. Оно самое отдаленное и самое близкое.
Помни, что разумение твое,
имея свойство жизни в самом себе, делает тебя свободным, если ты
не подгибаешь его служению плоти. Душа человека, просвещенная разумением, свободная от страстей, затемняющих этот свет, есть настоящая твердыня, и нет прибежища для человека, которое было бы вернее и неприступнее для зла. Кто
не знает этого, тот слеп, а кто, зная,
не верит
разуму, тот истинно несчастен.
Если в старину, когда каждый народ подчинялся одной неограниченной власти своего верховного обоготворяемого владыки и представлялся сам себе как бы островом среди постоянно стремящегося залить его океана, если тогда патриотизм и
имел смысл и представлялся добрым делом, то в наше время, когда пережитое уже народами чувство требует от людей прямо противоположного тому, чего требует их
разум, нравственное чувство, религия — признания равенства и братства всех людей, патриотизм
не может представляться
не чем иным, как только самым грубым суеверием.
Жизнь
не имеет ничего общего со смертью. Поэтому-то, вероятно, всегда и возрождается в нас нелепая надежда, затемняющая
разум и заставляющая сомневаться в верности нашего знания о неизбежности смерти. Телесная жизнь стремится упорствовать в бытии. Она повторяет, как попугай в басне, даже в минуту, когда его душат: «Это, это ничего!»
Хотя предметы веры, без всякого сомнения, находятся вне круга нашего разумения, выше его, однако
разум и по отношению к ним
имеет такое важное значение, что мы без него обойтись никак
не можем. Он исполняет как бы назначение цензора, который, допуская из области веры выше
разума стоящую, то есть метафизическую, истину, отрицает всякую мнимую истину, которая противоречит
разуму.
Можно, по выражению Паскаля,
не думать об этом, нести перед собой ширмочки, которые бы скрывали от взгляда ту пропасть смерти, к которой мы все бежим; но стоит подумать о том, что такое отделенная телесная жизнь человека, чтобы убедиться в том, что вся жизнь эта, если она есть только телесная жизнь,
не имеет не только никакого смысла, но что она есть злая насмешка над сердцем, над
разумом человека и над всем тем, что есть хорошего в человеке.
Люди «одни из тварей, кроме способности к
разуму и слову,
имеют еще чувственность (το αισθητικό ν), которая, будучи по природе соединена с умом, изобретает многоразличное множество искусств, умений и знаний: занятие земледелием, строение домов и творчество из не-сущего (προάγειν ёк μη οντων), хотя и
не из совершенно
не сущего (μη ёк μηδαμώς όντων) — ибо это принадлежит лишь Богу — свойственно одному лишь человеку…
Следовательно, это
не есть расширение познания о данных сверхчувственных предметах, но расширение теоретическою
разума и его познания по отношению к сверхчувственному вообще, поскольку это побуждает нас допустить, что есть такие предметы, хотя мы и
не имеем возможности определить их точнее, значит расширить наше познание об объектах.
Хотя Он нигде, но все чрез Него, а в Нем, как
не существующем, ничто (ως μη δντι μηδέν) из всего, и напротив, все в Нем, как везде сущем; с другой стороны, чрез Него все, потому что Он сам нигде и наполняет все как всюду сущий» (S. Maximi Scholia in 1. de d. п., col. 204–205).], αΰτΟ δε ουδέν (и именно ουδέν, а
не μηδέν), как изъятое из всего сущего (ως πάντων ύπερουσίως έξηρημένων), ибо оно выше всякого качества, движения, жизни, воображения, представления, имени, слов,
разума, размышления, сущности, состояния, положения, единения, границы, безграничности и всего существующего» (ib.) [Св. Максим комментирует эту мысль так: «Он сам есть виновник и ничто (μηδέν), ибо все, как последствие, вытекает из Него, согласно причинам как бытия, так и небытия; ведь само ничто есть лишение (στέρησις), ибо оно
имеет бытие чрез то, что оно есть ничто из существующего; а
не сущий (μη ων) существует чрез бытие и сверхбытие (ΰπερεΐναι), будучи всем, как Творец, и ничто, как превышающий все (ΰπερβεβηκώς), а еще более будучи трансцендентным и сверхбытийным» (ιϊπεραναβεβηκώς και ύπερουσίως ων) (S.
Этим успехом, следовательно, чистый теоретический
разум, для которого все эти идеи трансцендентны и
не имеют объекта, обязан исключительно своей чистой практической способности.
Конечно, и «чистый
разум» софиен в своем основании, и он отражает свет Логоса, но он
не имеет абсолютного значения, а есть состояние, свойственное именно данному разрезу бытия, и теряет свое значение по мере углубления в софийную основу мира.
Для того чтобы схемы понятий наполнялись жизненным содержанием и в сети
разума уловлялась действительная, а
не воображаемая рыба, надо, чтобы познание
имело орган такого удостоверения действительности, чувство реальности, которая
не разлагается на отдельные признаки вещи, но их связывает собой в бытии.
Однако закон непрерывности и непротиворечивости дискурсивного мышления
имеет силу лишь в его собственном русле, а
не там, где
разум обращается на свои собственные основы, корни мысли и бытия, причем вскрываются для него непреодолимые, а вместе и неустранимые антиномии, которые все же должны быть им до конца осознаны.
Если этические суждения
не имеют фактической принудительности науки или логической принудительности математики, то и все те гносеологические, метафизические и религиозные выводы, которые делает Кант на основании анализа этического переживания («практического
разума»), лишены самостоятельной основы и держатся на этической интуиции.
Но, очевидно,
не эту живую жизнь
имеет в виду великий
разум художника, говорящий устами Версилова. Ведь идея бессмертия души существует «многие тысячи лет», человечество
не проходит мимо этой идеи, а, напротив, все время упирается в нее. А мы все ищем.
Не в этом живая жизнь, которую чует Достоевский. Но
не от него мы узнаем, в чем же она. Он сам
не знает.
Ты — женщина,
не имеешь достаточно
разума и хочешь замуж, а потому этот способ для тебя
не годится.
Дожив до такого возраста, в котором любовь уже начинает повиноваться
разуму, и притом преследуя цели совсем
не любовные и
имея пред глазами столь жалкого соблазнителя, как Висленев, Глафира небрегла словами любви и стала в известном смысле plus royaliste que le roi. [более роялист, чем сам король (франи.).]
— То-то!.. Мы
не муравьи,
не черви,
не сосны и ели! Мы — люди! — все распалялся Аршаулов, и щеки его начинали пылать сквозь бурую кожу, натянутую на мышцах, изъеденных болезнью. — Мы люди, господа! А потому
имеем священное право — руководиться нашим
разумом, негодовать и радоваться, класть душу свою за то, во что мы верим, и ратовать против всякой пакости и скверны…