Неточные совпадения
Так, схоронив покойника,
Родные и знакомые
О нем лишь говорят,
Покамест
не управятся
С хозяйским угощением
И
не начнут
зевать, —
Так и галденье долгое
За чарочкой, под ивою,
Все, почитай, сложилося
В поминки по подрезанным
Помещичьим «крепям».
Никто, однако ж, на клич
не спешил; одни
не выходили вперед, потому что были изнежены и знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие
не выходили по недоразумению:
не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их
не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот
зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
— Он
зевнул одними челюстями,
не раскрывая рта.
Везде поперек каким бы ни было печалям, из которых плетется жизнь наша, весело промчится блистающая радость, как иногда блестящий экипаж с золотой упряжью, картинными конями и сверкающим блеском стекол вдруг неожиданно пронесется мимо какой-нибудь заглохнувшей бедной деревушки,
не видавшей ничего, кроме сельской телеги, и долго мужики стоят,
зевая, с открытыми ртами,
не надевая шапок, хотя давно уже унесся и пропал из виду дивный экипаж.
А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?
А ложа, где, красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет и
не внемлет
И каватине, и мольбам,
И шутке с лестью пополам…
А муж — в углу за нею дремлет,
Впросонках фора закричит,
Зевнет и — снова захрапит.
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И
не попал он в цех задорный
Людей, о коих
не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
Но чаще занимали страсти
Умы пустынников моих.
Ушед от их мятежной власти,
Онегин говорил об них
С невольным вздохом сожаленья;
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал;
Блаженней тот, кто их
не знал,
Кто охлаждал любовь — разлукой,
Вражду — злословием; порой
Зевал с друзьями и с женой,
Ревнивой
не тревожась мукой,
И дедов верный капитал
Коварной двойке
не вверял.
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Всё это ныне обветшало,
Не знаю, право, почему;
Да, впрочем, другу моему
В том нужды было очень мало,
Затем, что он равно
зевалСредь модных и старинных зал.
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив,
не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый
не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я
зеватьИ о былом воспоминать?
Они дорогой самой краткой
Домой летят во весь опор.
Теперь послушаем украдкой
Героев наших разговор:
— Ну что ж, Онегин? ты
зеваешь. —
«Привычка, Ленский». — Но скучаешь
Ты как-то больше. — «Нет, равно.
Однако в поле уж темно;
Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!
Какие глупые места!
А кстати: Ларина проста,
Но очень милая старушка;
Боюсь: брусничная вода
Мне
не наделала б вреда.
Варвара (встает). Ну, прощай! (
Зевает, потом целует холодно, как давно знакомого.) Завтра, смотрите, приходите пораньше! (Смотрит в ту сторону, куда пошли Борис и Катерина.) Будет вам прощаться-то,
не навек расстаетесь, завтра увидитесь. (
Зевает и потягивается.)
Базаров, который лишь изредка вставлял в разговор насмешливое слово, — он занимался больше шампанским, — громко
зевнул, встал и,
не прощаясь с хозяйкой, вышел вон вместе с Аркадием. Ситников вскочил вслед за ними.
Затем он снова задумался о петербургском выстреле; что это: единоличное выступление озлобленного человека, или народники, действительно, решили перейти «от слов к делу»? Он
зевнул с мыслью, что террор, недопустимый морально,
не может иметь и практического значения, как это обнаружилось двадцать лет тому назад. И, конечно, убийство министра возмутит всех здравомыслящих людей.
—
Не чувствуешь? — повторил Дронов и, приятельски заказав слуге вино, сыр, кофе, —
зевнул.
Он уже дремал, когда вошел Петров, вообще
зевнул,
не стесняясь шуметь, разделся и, сидя в ночном белье, почесывал обеими руками волосатую грудь.
«В самом деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо? К чему я
не спал всю ночь, писал утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он
зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма
не было, и ничего б этого
не было: она бы
не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили о счастье. И сегодня бы так же и завтра…» Он
зевнул во весь рот.
«Ведь и я бы мог все это… — думалось ему, — ведь я умею, кажется, и писать; писывал, бывало,
не то что письма, и помудренее этого! Куда же все это делось? И переехать что за штука? Стоит захотеть! „Другой“ и халата никогда
не надевает, — прибавилось еще к характеристике другого; — „другой“… — тут он
зевнул… — почти
не спит… „другой“ тешится жизнью, везде бывает, все видит, до всего ему дело… А я! я…
не „другой“!» — уже с грустью сказал он и впал в глубокую думу. Он даже высвободил голову из-под одеяла.
Иногда только соберется он
зевнуть, откроет рот — его поражает ее изумленный взгляд: он мгновенно сомкнет рот, так что зубы стукнут. Она преследовала малейшую тень сонливости даже у него на лице. Она спрашивала
не только, что он делает, но и что будет делать.
Вскоре из кухни торопливо пронес человек, нагибаясь от тяжести, огромный самовар. Начали собираться к чаю: у кого лицо измято и глаза заплыли слезами; тот належал себе красное пятно на щеке и висках; третий говорит со сна
не своим голосом. Все это сопит, охает,
зевает, почесывает голову и разминается, едва приходя в себя.
На другой день он, с листом гербовой бумаги, отправился в город, сначала в палату, и ехал нехотя,
зевая и глядя по сторонам. Он
не знал хорошенько, где палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить, в каком департаменте нужно засвидетельствовать.
—
Не устал ли ты с дороги? Может быть, уснуть хочешь: вон ты
зеваешь? — спросила она, — тогда оставим до утра.
— Я
не поеду ни к кому, бабушка, —
зевая, сказал Райский.
— Рад бы был влюбиться, да
не могу,
не по летам, — сказал Райский, притворно
зевая, — да и
не вылечусь от скуки.
Едва он остановился на этой последней роли, как вздохнул глубоко, заранее предвидя, что или он, или она
не продержатся до свадьбы на высоте идеала, поэзия улетучится или рассыплется в мелкий дождь мещанской комедии! И он холодеет,
зевает, чувствует уже симптомы скуки.
Когда
не было никого в комнате, ей становилось скучно, и она шла туда, где кто-нибудь есть. Если разговор на минуту смолкнет, ей уж неловко станет, она
зевнет и уйдет или сама заговорит.
Если он
зевал, то пока
не от скуки, а от пищеварения или от здоровой усталости.
Он повернулся, полулежа в креслах, и даже слегка
зевнул, — нарочно или нет,
не знаю.
С Новым годом! Как вы проводили старый и встретили Новый год? Как всегда: собрались, по обыкновению, танцевали, шумели, играли в карты, потом
зевнули не раз, ожидая боя полночи, поймали наконец вожделенную минуту и взялись за бокалы — все одно, как пять, десять лет назад?
Баниосы тоже, за исключением некоторых, Бабы-Городзаймона, Самбро,
не лучше: один скажет свой вопрос или ответ и потом сонно
зевает по сторонам, пока переводчик передает. Разве ученье, внезапный шум на палубе или что-нибудь подобное разбудит их внимание: они вытаращат глаза, навострят уши, а потом опять впадают в апатию. И музыка перестала шевелить их. Нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости — всего, чем так сознательно владеет европеец.
Хотите говорить — и на полуслове
зевнете; мысль
не успела сформироваться, а вы уж уснули.
«А этот господин игрок, в красной куртке, вовсе
не занимателен, — заметил,
зевая, барон, — лучше гораздо идти лечь спать».
А внизу третий Фаддеев, который держит веревку,
не очень заботится о том, каково тому вверху: он
зевает, с своей стороны, по сторонам.
Они выпили по рюмке, подняли головы, оставили печальный тон, заговорили весело,
зевали кругом на стены, на картины, на мебель; совсем развеселились; печали ни следа, так что мы стали догадываться,
не хитрят ли они,
не выдумали ли, если
не все, так эпоху события.
Если, кроме Павлы Ивановны, никого
не было, усаживали играть Верочку, которая страшно скучала и потихоньку
зевала в руку.
Собирая дрова, я увидел совсем в стороне, далеко от костра, спавшего солона. Ни одеяла, ни теплой одежды у него
не было. Он лежал на ельнике, покрывшись только одним своим матерчатым кафтаном. Опасаясь, как бы он
не простудился, я стал трясти его за плечо, но солон спал так крепко, что я насилу его добудился. Да Парл поднялся, почесал голову,
зевнул, затем лег опять на прежнее место и громко захрапел.
Бедняк потупился… Бирюк
зевнул и положил голову на стол. Дождик все
не переставал. Я ждал, что будет.
— А! (Он снял картуз, величественно провел рукою по густым, туго завитым волосам, начинавшимся почти у самых бровей, и, с достоинством посмотрев кругом, бережно прикрыл опять свою драгоценную голову.) А я было совсем и позабыл. Притом, вишь, дождик! (Он опять
зевнул.) Дела пропасть: за всем
не усмотришь, а тот еще бранится. Мы завтра едем…
— Нет, отчего же? Я тебя
не забуду: только ты будь умна,
не дурачься, слушайся отца… А я тебя
не забуду — не-ет. (И он спокойно потянулся и опять
зевнул.)
Он, видимо, старался придать своим грубоватым чертам выражение презрительное и скучающее; беспрестанно щурил свои и без того крошечные молочно-серые глазки, морщился, опускал углы губ, принужденно
зевал и с небрежной, хотя
не совсем ловкой развязностью то поправлял рукою рыжеватые, ухарски закрученные виски, то щипал желтые волосики, торчавшие на толстой верхней губе, — словом, ломался нестерпимо.
— Экая бешеная француженка, — сказал статский, потягиваясь и
зевая, когда офицер и Жюли ушли. — Очень пикантная женщина, но это уж чересчур. Очень приятно видеть, когда хорошенькая женщина будирует, но с нею я
не ужился бы четыре часа,
не то что четыре года. Конечно, Сторешников, наш ужин
не расстраивается от ее каприза. Я привезу Поля с Матильдою вместо них. А теперь пора по домам. Мне еще нужно заехать к Берте и потом к маленькой Лотхен, которая очень мила.
К вечеру она несколько раз непритворно
зевнула и рано ушла к себе. Я сам скоро простился с Гагиным и, возвратившись домой,
не мечтал уже ни о чем: этот день прошел в трезвых ощущениях. Помнится, однако, ложась спать, я невольно промолвил вслух...
В частном доме
не было для меня особой комнаты. Полицмейстер велел до утра посадить меня в канцелярию. Он сам привел меня туда, бросился на кресла и, устало
зевая, бормотал: «Проклятая служба; на скачке был с трех часов да вот с вами провозился до утра, — небось уж четвертый час, а завтра в девять часов с рапортом ехать».
К полудню приехали становой и писарь, с ними явился и наш сельский священник, горький пьяница и старый старик. Они освидетельствовали тело, взяли допросы и сели в зале писать. Поп, ничего
не писавший и ничего
не читавший, надел на нос большие серебряные очки и сидел молча, вздыхая,
зевая и крестя рот, потом вдруг обратился к старосте и, сделавши движение, как будто нестерпимо болит поясница, спросил его...
Все это давно известно и переизвестно дедушке; ему даже кажется, что и принцесса Орлеанская во второй раз, на одной неделе, разрешается от бремени, тем
не менее он и сегодня и завтра будет читать с одинаковым вниманием и, окончив чтение,
зевнет, перекрестит рот и велит отнести газету к генералу Любягину.
— Ты что же, рохля,
зеваешь, — говорила она ей, — во сне, матушка, мужа
не добудешь!
— Спать пора! —
зевая, решают девушки, забывая, что при матушке они никогда раньше одиннадцати часов
не оставляли пряжи.
— Что же вы
зевали, в свое время
не жаловались?
Девичий гомон мгновенно стихает; головы наклоняются к работе; иглы проворно мелькают, коклюшки стучат. В дверях показывается заспанная фигура барыни, нечесаной, немытой, в засаленной блузе. Она
зевает и крестит рот; иногда так постоит и уйдет, но в иной день заглянет и в работы. В последнем случае редко проходит, чтобы
не раздалось, для начала дня, двух-трех пощечин. В особенности достается подросткам, которые еще учатся и очень часто портят работу.
Слушает-слушает — и вдруг на самом интересном месте
зевнет, перекрестит рот, вымолвит: «Господи Иисусе Христе!» — и уйдет дремать в лакейскую, покуда господа
не разойдутся на ночь по своим углам.
Но, помолчав немного, матушка слегка
зевнула, перекрестила рот и успокоилась. Вероятно, ей вспомнилась мудрая пословица:
не нами началось,
не нами и кончится… И достаточно.