Неточные совпадения
Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете
бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой
долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и в вознаграждение
не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать,
не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.
Зато есть у меня в Петербурге и несколько мест счастливых, то есть таких, где я почему-нибудь
бывал когда-нибудь счастлив, — и что же, я берегу эти места и
не захожу в них как можно
дольше нарочно, чтобы потом, когда буду уже совсем один и несчастлив, зайти погрустить и припомнить.
Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и
дольше обыкновенного стояла у него, и все говорила: «слава богу, счастливо было, слава богу!», даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: «на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после
не то чтобы драться да ругаться, как
бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку.
Было в мастерской еще несколько историй,
не таких уголовных, но тоже невеселых: истории обыкновенные, те, от которых девушкам
бывают долгие слезы, а молодым или пожилым людям
не долгое, но приятное развлечение.
— Нет, уж это позвольте, это
не такие люди, этого никогда
не бывает, чтоб, получимши благодарность,
не исполнить
долг чести, — ответил корректор до того обиженным тоном, что я счел нужным его смягчить легкой прибавочкой благодарности.
Неудач
не бывало, всем окрестным помещикам он был должен, даже таким, которые сами были по уши в
долгах.
— С Богом. А на бумагу так и отвечай: никакого, мол, духу у нас в уезде нет и
не бывало. Живем тихо, французу
не подражаем… А насчет
долга не опасайся: деньги твои у меня словно в ломбарте лежат. Ступай.
Струнников начинает беспокоиться. С Александрой Гавриловной это
бывает: завернет совсем неожиданно в сторону, и
не вытащишь ее оттуда. Поэтому он
не доказывает, что
долг те же деньги, а пытается как-нибудь замять встретившееся препятствие, чтоб жена забыла об нем.
Но он груб, неразвит и бестолков, и за недосугом
не успевает проникнуться сознанием воинского
долга и чести и потому
бывает не чужд ошибок, делающих его часто таким же врагом порядка, как те, кого он сторожит и ловит.
Дороги, каковые у римлян
бывали, наши
не будут никогда; препятствует тому наша
долгая зима и сильные морозы, а каналы и без обделки
не скоро заровняются.
— Ох, трудно, милушка… Малый венец трудно принимать, а большой труднее того. После малого пострижения запрут тебя в келью на шесть недель, пока у тебя
не отрастут ангельские крылья, а для схимницы вдвое
дольше срок-то. Трудно, голубушка, и страшно… Ежели в эти шесть недель
не отрастишь крыльев, так потом уж никогда они
не вырастут… Большое смущение
бывает.
Много прошло уже времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные
долгие взгляды ее черных глаз, когда,
бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но видя, что я
не угадываю и все в прежнем недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками.
В иных натурах, нежно и тонко чувствующих,
бывает иногда какое-то упорство, какое-то целомудренное нежелание высказываться и выказывать даже милому себе существу свою нежность
не только при людях, но даже и наедине; наедине еще больше; только изредка прорывается в них ласка, и прорывается тем горячее, тем порывистее, чем
дольше она была сдержана.
Эта скачка очень полезна; она поддерживает во мне жизнь, как рюмка водки поддерживает жизнь в закоснелом пьянице. Посмотришь на него: и руки и ноги трясутся, словно весь он ртутью налит, а выпил рюмку-другую — и пошел ходить как ни в чем
не бывало. Точно таким образом и я: знаю, что на мне лежит
долг, и при одном этом слове чувствую себя всегда готовым и бодрым.
Не из мелкой корысти,
не из подлости действую я таким образом, а по крайнему разумению своих обязанностей, как человека и гражданина.
Не бывая в ней
долгое время, я решился, наконец, года три тому назад вместе с дочерью провести там лето; соседние дворяне, разумеется, стали посещать меня и рассказывают мне, что в околотке — то тут, то там — начали появляться скопцы и, между прочим, один небогатый помещик со слезами на глазах объявил, что у него в именьице найдено десять молодых девушек, у которых тут
не оказалось ничего — гладко!..
Сумерки уже наступили, и приближение ночи пугало нас. Очищенному и"нашему собственному корреспонденту", когда они
бывали возбуждены, по ночам являлись черти; прочим хотя черти
не являлись, но тоже казалось, что человека легче можно сцапать в спящем положении, нежели в бодрственном. Поэтому мы решились бодрствовать как можно
дольше, и когда я предложил, чтоб скоротать время, устроить"литературный вечер", то все с радостью ухватились за эту мысль.
— Впрочем, сударыня, и во всяком звании и приятности и неприятности
бывают, — наконец высказался он, — но человек, по слабости своей, первыми восхищается, а последние старается позабыть. Для чего позабыть? а именно для того, сударыня, дабы и сего последнего напоминовения о
долге и добродетельной жизни, по возможности,
не иметь перед глазами.
Тогда я счел, что с моей стороны
долг гостеприимства уже исполнен и что засим я имею даже право рассчитывать, что и он свой
долг выполнит, то есть распорядится насчет обеда. Ничуть
не бывало. Уже рассказал я ему и о том, как я у Ганки обедал, и о том, как едва
не отобедал у Гоголя, — а он все смеется и никаких распоряжений
не делает. Тогда, дабы уничтожить в душе его всякие сомнения, я позвал полового и спросил у него счет.
Он остановился перед ними и хотел их взять приступом, отчаянной храбростью мысли, — он
не обратил внимания на то, что разрешения эти
бывают плодом
долгих, постоянных, неутомимых трудов: на такие труды у него
не было способности, и он приметно охладел к медицине, особенно к медикам; он в них нашел опять своих канцелярских товарищей; ему хотелось, чтоб они посвящали всю жизнь разрешению вопросов, его занимавших; ему хотелось, чтоб они к кровати больного подходили как к высшему священнодействию, — а им хотелось вечером играть в карты, а им хотелось практики, а им было недосуг.
— А что такое он сделал? Он был у тебя в
долгу, так диво ли, что вздумал расплатиться? Ведь и у разбойника
бывает подчас совесть, боярин: а чтоб он был добрый человек —
не верю! Нет, Юрий Дмитрич, как волка ни корми, а он все в лес глядит.
Живые,
не истомленные
долгим сиденьем в прорезях судаки составляют лакомое и здоровое блюдо; это необходимая принадлежность хорошего стола, вследствие чего иногда
бывают очень дороги; но зато мерзлых судаков в Москву и ее окрестности навозят такое множество, что они к концу зимы делаются иногда чрезвычайно дешевы, то есть рублей по шести ассигнациями за пуд.
Пылкие, но грубые натуры любят нетерпеливо:
долгое сопротивление охлаждает их; страсть их заключается большею частью в воображении; она
не бывает прямым, но бессознательным следствием одной только молодости.
— Здесь настоящий раут, — начала тонким голоском Капитолина Марковна; добродушная старая девица легко робела, но пуще всего старалась
не ударить в грязь лицом, — все считают приятным
долгом побывать здесь.
А между тем эти порывы составляют необходимость в натуре сильной и
бывают тем разительнее, чем они
дольше не находят себе выхода.
— Ты, пожалуйста,
не смотри на меня, как на дикого зверя. Напротив того, я
не только понимаю, но в известной мере даже сочувствую… Иногда, после бесконечных утомлений дня, возвращаюсь домой, — и хочешь верь, хочешь нет, но
бывают минуты, когда я почти готов впасть в уныние… И только серьезное отношение к
долгу освежает меня… А кроме того,
не забудь, что я всего еще надворный советник, и остановиться на этом…
—
Не нужно-с!
Не нужно! — ответил вдруг Елпидифор Мартыныч, кинув быстрый взгляд на деньги и отстраняя их своей рукой от себя. — Я
не из корысти спасал больную, а прежде всего — по
долгу врача, а потом и для того, чтобы вы оба устыдились и
не на каждом бы перекрестке кричали, что я дурак и идиот:
бывают обстоятельства, что и идиоты иногда понадобятся!
Я давно уже
не бывал на них. Еще до катастрофы в настроении студенчества происходила значительная перемена. Вопросы о народе, о
долге интеллигенции перед трудящейся массой из области теории переходили в практику. Часть студентов бросали музеи и лекции и учились у слесарей или сапожников. Часто студенческие интересы как будто стушевывались, споры становились более определенны. Казалось, молодой шум, оживление и энтузиазм вливаются в определенное русло…
Долгов по поводу пьесы Татьяны Васильевны начал рассуждать о народе русском и столько навыдумал на этот народ в ту и другую сторону, что ему Офонькин даже заметил: «Это
не так, этого
не бывает». У Долгова была удивительная способность нигде ничего
не видеть настоящего и витать где-то между небом и землею.
— Да, и заметьте, с моего согласия сделал — вот что чудно!.. Помню до сих пор, какой хаос носил я тогда в голове: просто все кружилось и переставлялось, как в камер-обскуре: белое казалось черным, черное — белым, ложь — истиной, фантазия —
долгом… Э! даже и теперь совестно вспоминать об этом! Рудин — тот
не унывал… куда! носится,
бывало, среди всякого рода недоразумений и путаницы, как ласточка над прудом.
Мне, как обыкновенно
бывает после
долгой отлучки, предстояло много неприятных хлопот: прозябшая квартира отогревалась плохо; везде, кроме одной комнаты, примыкавшей к мастерской Истомина, под потолками держалась зелеными облаками вредная сырость; окна холодно плакали и мерзли: все было
не на своем месте, и ни к чему
не хотелось притронуться.
Лотохин. Но если у него
не было состояния, так
долгов не было ли? Вы
не удивляйтесь, что я вас о
долгах спрашиваю! У мужчин-красавцев постоянно
бывают долги — это их всегдашняя принадлежность.
В деревнях по-прежнему мяли лен, дороги оставались непроезжими, и на приемах у меня
бывало не больше пяти человек. Вечера были совершенно свободны, и я посвящал их разбору библиотеки, чтению учебников по хирургии и
долгим одиноким чаепитиям у тихо поющего самовара.
Расставив десятка полтора разных поставушек по таким местам, где добыча казалась вероятною, воротясь поздно домой, усталый, измученный от ходьбы на лыжах, —
не вдруг заснешь,
бывало, воображая, что, может быть, в эту минуту хорек, горностай или ласка попала в какую-нибудь поставушку, попала как-нибудь неловко и потому успеет вырваться в продолжение зимней,
долгой ночи.
Рассказывать он
не умел и
не любил. «От
долгих речей одышка
бывает», — замечал он с укоризной. Только когда его наводили на двенадцатый год (он служил в ополчении и получил бронзовую медаль, которую по праздникам носил на владимирской ленточке), когда его расспрашивали про французов, он сообщал кой-какие анекдоты, хотя постоянно уверял притом, что никаких французов, настоящих, в Россию
не приходило, а так, мародеришки с голодухи набежали, и что он много этой швали по лесам колачивал.
— Эхва, беда какая! Мало ли у кого
не бывает денег,
не ночуют же в поле… я тебя поведу к такому хозяину, который в
долг поверит: об утро, как пойдешь, знамо, оставь что-нибудь в заклад, до денег, полушубок или кушак, придешь, рассчитаешься; у нас завсегда так-то водится…
Родился ребёнок, переменилась жена моя: и голос у неё крепче стал, и тело всё будто бы выпрямилось, а ко мне она, вижу — как-то боком стоит.
Не то, чтобы жадна стала, а начала куски усчитывать; уж и милостыню реже подаёт, вспоминает, кто из мужиков сколько должен нам.
Долги — пятаки, а ей интересно. Сначала я думал — пройдёт это; я тогда уже бойко птицей торговал, раза два в месяц ездил в город с клетками;
бывало, рублей пять и больше за поездку возьмёшь. Корова была у нас, с десяток кур — чего бы ещё надо?
— Ничего
не поделаешь, батенька. Привык в боях. Кто на войне
не был, богу
не маливался. Знаете? Прекрасная русская поговорка. Там, голубчик, поневоле научишься молиться.
Бывало, идешь на позицию — пули визжат, шрапнель, гранаты… эти самые проклятые шимозы… но ничего
не поделаешь —
долг, присяга — идешь! А сам читаешь про себя: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси…»
А Михаленко с Лидиным-Байдаровым после обеда, как ни в чем
не бывало, сели играть в шестьдесят шесть. Но Михаленке
не везло и в картах. Он проиграл два с полтиной, что вместе со старым
долгом составило круглую сумму в две тысячи рублей. Это рассердило Михаленку. Он стал проверять записи партнера и кончил тем, что уличил его в нечестной игре. Актеры опять сцепились и в продолжение двух часов выдумывали друг о друге самые грязные и неправдоподобные истории.
Входит этакий солдатик чистенький, лет двадцати трех-четырех, с маленькими усиками, бледноват немножко, как
бывает после
долгой болезни, но карие маленькие глазки смотрят бойко и сметливо, а в манере
не только нет никакой робости, а, напротив, даже некоторая простодушная развязность.
— Дух, сударь, — ответствует Лука, —
бывает не по разуму: дух иде же хощет дышит, и все равно что волос растет у одного
долгий и роскошный, а у другого скудный.
Он недоумевал, отчего старушка
не подходила, как
бывало всегда в поздний сумеречный час, к потухавшей печке, обливавшей по временам слабым, мерцающим заревом весь темный угол комнаты, и в ожидании, как погаснет огонь,
не грела, по привычке, своих костлявых, дрожащих рук на замиравшем огне, всегда болтая и шепча про себя и изредка в недоумении поглядывая на него, чудного жильца своего, которого считала помешанным от
долгого сидения за книгами.
Мне
не раз случалось увидать в совершенных летах, после
долгого промежутка, то место, где в ранней молодости часто гулял, или тот дом, в котором я долго жил; всегда я
бывал поражен тем, что находил их миниатюрными в сравнении с теми образами, которые жили в моей памяти.
Это было отчаянное, но единственное средство спасения, которое уже
не раз избавляло Кожиёна от смерти на рогах чудовища. Как он,
бывало, заляжет у быка между рог, так тот его носит на голове, пока измается, и тогда сбросит его на землю, а сам убежит, а Кожиён после выспится, чувствует себя как после качки на море и «кунежнтся» — ищет, чтобы его пожалели: «Преставьте, — просит, — меня либо к матери божией — она мне заступница, либо пойдемте в кабак — мне целовальник в
долг даст».
Офицерам после
долгой и скучной стоянки в Печелийском заливе и после длинного, только что совершенного перехода, во время которого опять пришлось несколько дней посидеть на консервах, хотелось поскорее
побывать в интересном городе, о котором много рассказывали в кают-компании и Андрей Николаевич и Степан Ильич, бывшие в нем во время прежних плаваний, познакомиться с новой страной, оригинальной, совсем
не похожей на Европу, с американскими нравами,
побывать в театре, послушать музыку, узнать, наконец, что делается на свете, получить весточки из России.
В таких положениях все благородные и безрасчетливые люди
бывают очень уступчивы и щедры на обязательства, и Иосаф Платонович,
не возразив ни одного слова против бесчестного требования с него денег на содержание многочисленного чужого семейства, гордо отвечал, что он теперь, к сожалению,
не может произвесть всего этого, по правде сказать, неожиданного платежа, но что он готов признать
долг и подписать обязательство.
Главы государств, иерархи церквей, отцы семейств, хозяева предприятий
бывают нередко жестоки
не от кровожадности и склонности к насилию и мучительству, а от атавистических нравственных эмоций, от чувства
долга, терзающего их самих.
Такой светский искус я считаю положительно полезным. Он отвлекал от многих грязных увлечений студенчества. Юноша „полировался“, а это совсем
не плохо. И тут женщины — замужние дамы и девицы — продолжали свое воспитательное влияние. Нетребовательность и сравнительная дешевизна позволяли
бывать всюду, в самых богатых и блестящих домах,
не делая
долгов,
не выходя из своего бюджета в тысячу рублей ассигнациями.
Богомолка долго еще рассказывала. Много было странного и наивного, но она относилась ко всему с таким глубоким благоговением, что улыбка
не шла на ум. Лицо ее смотрело серьезно и успокоенно, как
бывает у очень верующих людей после причастия. Видимо, из своего
долгого путешествия, полного тяжелых лишений, собеседница наша несла с собою в душе нечто новое, бесконечно для нее дорогое, что всю остальную жизнь заполнит теплом, счастьем и миром.
Прошло еще три дня. Наконец, княжна Людмила Васильевна Полторацкая получила от графа Свянторжецкого записку с просьбой назначить ему день и час, когда бы он мог застать ее одну. Княжна ответила, что давно удивляется его
долгому отсутствию, что всегда рада его видеть у себя, но
не видит надобности обставлять это свидание таинственностью, но что если ему действительно необходимо ей передать что-нибудь без свидетелей, то между четырьмя и пятью часами она всегда, по большей части,
бывает одна.
Виктор Павлович
бывал у Похвисневых
не часто, так как Ирена, Бог знает откуда знавшая каждый его шаг, делала ему сцены за частые и
долгие визиты.