Дядя Фред весенней порой

Пелам Гренвилл Вудхаус, 1939

«…– Если вы разрешите мне вставить слово, – холодно проговорила Валерия, – я сообщу вам, что пришла не для споров. Я пришла довести до вашего сведения, что помолвка наша расторгнута, о чем вы сможете прочитать завтра в «Таймс». Поведение ваше я могу объяснить только душевной болезнью. Я этого давно ждала. Возьмем вашего дядю. Абсолютно невменяем. – А твой что, лучше? – вскричал несчастный Хорес. – Какие у вас претензии к дяде Фреду? – Полный псих. – Ничего подобного. – Спроси своего брата. – Он кретин. Мартышка удивился…»

Глава II

Обработав гостиную племянника и покинув его квартиру, герцог Данстабл приободрился, доехал в кебе до Паддингтонского вокзала и поездом 2.45 отбыл в Маркет-Бландинг, расположенный в графстве Шропшир, ибо сам пригласил себя к Кларенсу, графу Эмсворту, и леди Констанс, его сестре, в древнюю обитель покоя — Бландингский замок.

Заблаговременно сообщив об этом открыткой, он особо напомнил, чтобы ему отвели спальню на первом этаже, окнами на юг, и тихий кабинет, где он мог бы работать вместе с секретарем над историей своего рода. Открытку принесли к завтраку и приняли неоднозначно.

Лорд Эмсворт очень удивился и воскликнул: «Нет, что ж это! А? Нет, что же это такое?» Он не любил герцога сорок семь лет, секретаря же его, Руперта Бакстера, надеялся не увидеть ни в этом мире, ни в будущем. Еще недавно тот служил у него, и граф относился к нему, как относится чудом исцеленный человек к страшной болезни. Конечно, теперь секретарь терзал другого, но графа это не очень утешало. Ему претила мысль о том, что они с Бакстером будут жить под одной крышей.

Зато леди Констанс была рада. Бакстер ей нравился, а в давние дни, когда мир был молод, они с герцогом позже всех возвращались домой с пикников. Ничего из этого не вышло, он еще не унаследовал титула, и старый герцог, отец, услал его за границу, чтобы Англия немного отдохнула, — но память осталась и жила до сих пор.

— Да он неделю как уехал! — протестовал лорд Эмсворт.

— Семь месяцев назад.

— А ты не можешь сказать, что у нас нет места?

— Конечно, не могу.

— Когда он был тут, — сообщил страдающий граф, — он ткнул Императрицу зонтиком.

— Знаешь что, — отвечала леди Констанс, — я не стану оскорблять старого друга из-за твоей свиньи. Отведем ему комнату окнами в сад, ему нужен первый этаж. Боится пожара.

Так и случилось, что наутро после визита к племяннику герцог проснулся в роскошной спальне на первом этаже. Сперва он полежал, глядя, как сочится свет сквозь занавеси огромных окон, выходящих прямо на лужайку; потом позвонил и велел лакею принести тостов, джема, китайского чаю, яйцо в мешочек и газету «Таймс». А через двадцать минут дворецкий Бидж передал леди Констанс, что герцог ждет ее у себя.

Она немного всполошилась. Вчера, за вечерним столом, герцог успел рассказать, как он проучил племянника, и рассказ этот произвел на нее большое впечатление. Подходя к его комнате, она боялась разрушений; но все было в порядке, и она посмотрела на гостя, облаченного в розовую пижаму, с той нежностью, с какою смотрит женщина на мужчину, шептавшего ей когда-то слова любви.

— Доброе утро, Аларих, — сказала она.

— Дбррр. Какого черта он свистит?

— Что?

— Свистит. Какой-то тип под окном. «На берегах Лох-Ломонда»^[3].

— Наверное, садовник.

Герцог неопределенно хмыкнул.

Если Мартышка удивился мистеру Плуму, он удивился бы и тому, что прославленный зверствами герцог так приличен с виду. Конечно, нос — но и все. Вполне обычная лысина, водопад седых усов, голубые глаза. Старик как старик.

— Ты для этого меня звал?

— Нет. Скажи шоферу, чтобы отвез меня к поезду.

— Да ты вчера приехал!

— А сегодня прочитал в «Таймс», что мой племянник не женится.

— Что?!

— То, что слышишь.

— Почему?

— Откуда мне знать? Для того и еду.

— Это племянница Икенхемов?

— Да.

— Леди Икенхем я знаю, а его не встречала. Говорят, он эксцентричен.

— Душевнобольной. Теперь все такие. Посмотри на Кларенса.

— Правда, он какой-то рассеянный.

— Еще чего! Сумасшедший. И Хорес. И Рикки. Мой тебе совет: не заводи племянников.

Леди Констанс вздохнула:

— У меня их много, Аларих.

— Сумасшедшие?

— Иногда мне кажется, что да. Так странно себя ведут…

— Куда им до моих!

— Роналд женился на хористке.

— Рикки пишет стихи.

— Бошем купил на улице золотой слиток.

— А теперь еще суп.

— Бошем купил суп?

— Какой Бошем! Рикки. Хочет торговать супом.

— Торговать супом?

— Конни, ты не горное эхо. Да, торговать супом. И еще просит, нахал, пятьсот фунтов на обзаведение. Конечно, не дам. Обижается, видите ли! Ничего, Хорес больше обидится, когда я с ним поговорю! Распорядись насчет машины.

— Ты бы послал мистера Бакстера. Он ведь в Лондоне? Вот его и пошли.

— Еще чего! Сумасшедший племянник, а мой. Разве я допущу, чтоб его ругал какой-то выскочка?

— Знаю! — воскликнула леди Констанс. — Бошем собирался в Лондон. Пусть Хорес привезет его обратно.

— Вот это дело, — похвалил герцог. — А то «Бакстер»! Да, скажи Бошему. Ну, заболтался я с тобой. Где Кларенс?

— У свиньи.

— Не надоело?

— Что ты! Он по ней с ума сходит.

— Вот именно. От нее все и пошло. Надо ее убрать, а то твой братец скажет, что он — яйцо всмятку. Кстати, пришли мне десяток яиц.

— Ты не завтракал?

— Завтракал.

— Не наелся? — с натужной заботой сказала леди Констанс.

— Наелся. Я буду их бросать. Проучу этого охламона. Ах ты, опять! Теперь поет.

— Аларих, — мягко спросила леди Констанс, — тебе непременно нужно бросать в него яйца?

— Да.

— Прекрасно, — сказала она и пошла уводить певца из опасной зоны, напряженно о чем-то размышляя.

Тем временем лорд Эмсворт, не зная обо всей суете, был на лужайке за огородом, у милого сердцу свинарника, где обитала прославленная Императрица, дважды получившая приз по разряду жирных свиней. Под его любящим взором она кончала трапезу.

Девятый граф Эмсворт легко забывал плохое. Не помня о том, что в жизнь его вернулся Бакстер, он наслаждался той совершенной радостью, которую дают нам чистая совесть, отъезд домашних, приятное общество и хорошая погода. В это утро у него не было тайн от сестры своей, Констанс, никто не мешал ему общаться с любимой свиньей, а погода стояла редкая даже для этих блаженных мест. Весна была капризной в Лондоне — но не в Бландинге.

Одно хоть немного омрачало радость: граф знал по опыту, что такое божественное одиночество не бывает долгим. И опыт его не обманул. Кто-то зарычал, он обернулся — и увидел, как выразился бы сыщик, одного м. Гость его, герцог, шел к нему по лужайке.

— Утррр, Кларенс.

— Доброе утро, Аларих.

Растерянный граф притворно улыбнулся. Воспитание, а точнее — непрестанные напоминания сестры (около 15 тысяч слов) внушили ему, что хозяин должен носить маску. Он старался изо всех сил не походить на загнанного оленя.

— Бошема видел?

— Нет, нет.

— Надо поговорить. Подожду здесь, перехвачу, а то уедет. Он едет в Лондон за Хоресом. Помолвка расстроилась.

Лорд Эмсворт вроде бы помнил, что наследник его женат, и решился на это намекнуть.

— Не у него, — ответил герцог. — У Хореса.

Графу легче не стало.

— А кто это — Хорес?

— Мой племянник.

— Он женится?

— Собирался. На племяннице Икенхема.

— А кто такая…

— Его бывшая невеста.

— А кто такой…

— Ее дядя.

— О! — обрадовался граф. — Икенхем! Как же, как же. Я его знаю. Он дружит с Галахадом. Хорошо, что он приедет.

— Откуда ты взял?

— Ты же сам сейчас…

— Ничего подобного. Это Хорес приедет.

— А кто такой…

— Я тебе только что говорил, — с привычной строгостью ответил герцог. — Мой племянник.

— А? О! Э? — сказал лорд Эмсворт. — А, племянник! Прекрасно, прекрасно. Он любит свиней? А ты, Аларих? Вот моя свинья Императрица. Кажется, ты ее видел прошлым летом.

Хозяин отошел от перил, чтобы гость разглядел ее получше. Оба помолчали: граф — благоговейно, герцог — сердито. Вынув большие очки из нагрудного кармана, он укоризненно глядел на свинью.

— Ну и вид! — сказал он наконец. — Ф-фу, мерзость!

Лорд Эмсворт страшно вздрогнул, не веря своим ушам.

— Что?

— Слишком жирная.

— Жирная?

— Да, слишком. Ты посмотри. Какой-то шар.

— Это так надо.

— Не до такой же степени!

— До такой, до такой. Она получила две медали.

— Не говори глупостей, Кларенс. Подумай сам, зачем свинье медали? Нет, тут подойдет одно слово: туша. Прямо тетя Горация. Наклонилась взять пирога — и все, крышка. Твоя свинья еще вдвое толще. Чего ты хочешь? Жрет, жрет и жрет. Ей бы на диету да пробежаться с утра.

Лорд Эмсворт отыскал пенсне, слетевшее от избытка чувств, и надел его дрожащей рукой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Хотя лорд Икенхем позже скажет, что эту песню сочинил Бёрнс, он ошибется, песня анонимная, ее приписывают леди Алисии Скотт, которая жила в XVI веке.