Неточные совпадения
Говорит она нам вдруг, что ты лежишь в белой горячке и только что убежал тихонько от
доктора, в бреду,
на улицу и что тебя побежали отыскивать.
В это время послышались еще шаги, толпа в сенях раздвинулась, и
на пороге появился священник с запасными дарами, седой старичок. За ним ходил полицейский, еще с
улицы.
Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом. Раскольников упросил
доктора подождать хоть немножко. Тот пожал плечами и остался.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что
улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил
доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате, остановился, взглянул
на Самгина из-под ладони и закричал...
— Не запирайте ворот, я за
доктором, — сказала она, выбегая
на улицу.
На следующий день Привалов не мог преодолеть искушение и отправился в ту
улицу, где жил
доктор.
Это предложение
доктора обрадовало Бахарева, как ребенка, которому после долгой ненастной погоды позволили наконец выйти
на улицу. С нетерпением всех больных, засидевшихся в четырех стенах, он воспользовался случаем и сейчас же решил ехать к Ляховскому, у которого не был очень давно.
«Был же он положительно не в здравом состоянии ума, сам мне признавался, что наяву видит видения, встречает
на улице разных лиц, которые уже померли, и что к нему каждый вечер ходит в гости сатана», — заключил
доктор.
Бубнов струсил еще больше. Чтобы он не убежал,
доктор запер все двери в комнате и опять стал у окна, — из окна-то он его уже не выпустит. А там,
на улице, сбежались какие-то странные люди и кричали ему, чтоб он уходил, то есть Бубнов. Это уже было совсем смешно. Глупцы они, только теперь увидели его!
Доктор стоял у окна и раскланивался с публикой, прижимая руку к сердцу, как оперный певец.
Это было уже слишком. Харитон Артемьич ринулся во двор, а со двора
на улицу,
на ходу подбирая полы развевавшегося халата. Ему ужасно хотелось вздуть ругавшегося бродягу.
На крик в окнах нижнего этажа показались улыбавшиеся лица наборщиков, а из верхнего смотрели
доктор Кочетов, Устенька и сам «греческий язык».
Доктор пригласил меня переехать к нему, и в тот же день вечером я поселился
на главной
улице поста, в одном из домов, ближайших к присутственным местам.
В одно погожее августовское утро по
улицам, прилегающим к самому Лефортовскому дворцу, шел наш знакомый
доктор Розанов. По медленности, с которою он рассматривал оригинальный фасад старого дворца и читал некоторые надписи
на воротах домов, можно бы подумать, что он гуляет от нечего делать или ищет квартиры.
Розанов, подойдя к калитке этого дома, поискал звонка, но никакого признака звонка не было.
Доктор отошел немного в сторону и посмотрел в окно верхнего этажа. Сквозь давно не мытые стекла
на некоторых окнах видны были какие-то узлы и подушки, а
на одном можно было отличить две женские фигуры, сидевшие спиною к
улице.
Доктор ждал гостя. Он не обременял его никакими вопросами, помог ему хорошенько обриться;
на счастье, Розанов умел стричь, он наскоро поправил Райнерову стрижку, дал ему теплые сапоги, шапку, немного белья и выпроводил
на улицу часа за полтора до рассвета.
— Ну тебя в болото! — почти крикнула она. — Знаю я вас! Чулки тебе штопать?
На керосинке стряпать? Ночей из-за тебя не спать, когда ты со своими коротковолосыми будешь болты болтать? А как ты заделаешься
доктором, или адвокатом, или чиновником, так меня же в спину коленом: пошла, мол,
на улицу, публичная шкура, жизнь ты мою молодую заела. Хочу
на порядочной жениться,
на чистой,
на невинной…
Я решился бежать к
доктору; надо было захватить болезнь. Съездить же можно было скоро; до двух часов мой старик немец обыкновенно сидел дома. Я побежал к нему, умоляя Мавру ни
на минуту, ни
на секунду не уходить от Наташи и не пускать ее никуда. Бог мне помог: еще бы немного, и я бы не застал моего старика дома. Он встретился уже мне
на улице, когда выходил из квартиры. Мигом я посадил его
на моего извозчика, так что он еще не успел удивиться, и мы пустились обратно к Наташе.
Не держать его за руки, так он к утру подымет, пожалуй, всех здешних
докторов; поднял же всех собак у меня
на улице.
— Нет,
на улицу рано!.. Холодно еще! — запретил
доктор и обратился к стоявшему тут же Ивану Дорофееву: — А что, твоя старая бабка давно уж умерла?
Я все еще думал, что сон вижу, и молчал. Пришел
доктор, перевязал мне ожоги, и вот я с бабушкой еду
на извозчике по
улицам города. Она рассказывает...
Доктор-психиатр рассказывал, что однажды летом, когда он выходил из больницы, душевнобольные сопровождали его до ворот
на улицу.
Две из них, с окнами
на улицу, занимал
доктор, а в третьей и в кухне жили Дарьюшка и мещанка с тремя детьми.
Когда приятели вернулись в свой город, был уже ноябрь и
на улицах лежал глубокий снег. Место Андрея Ефимыча занимал
доктор Хоботов; он жил еще
на старой квартире в ожидании, когда Андрей Ефимыч приедет и очистит больничную квартиру. Некрасивая женщина, которую он называл своей кухаркой, уже жила в одном из флигелей.
Он взял зонтик и, сильно волнуясь, полетел
на крыльях любви.
На улице было жарко. У
доктора, в громадном дворе, поросшем бурьяном и крапивой, десятка два мальчиков играли в мяч. Все это были дети жильцов, мастеровых, живших в трех старых, неприглядных флигелях, которые
доктор каждый год собирался ремонтировать и все откладывал. Раздавались звонкие, здоровые голоса. Далеко в стороне, около своего крыльца, стояла Юлия Сергеевна, заложив руки назад, и смотрела
на игру.
Когда я очнулся, то увидел, что я уже не дома, а
на улице, вместе с
доктором стою около фонаря.
— Да, за
доктором!.. — отвечала Домна Осиповна, и, выйдя
на улицу, она наняла извозчика, сказав ему, чтобы он взял, что хочет, только бы скорее ехал.
Доктор Бенис, который имел прекрасный дом
на Лядской
улице, принял нас очень учтиво и без всякого затруднения дал свидетельство о моем здоровье и крепком телосложении.
Он надел сумочку через плечо, поцеловался с Самойленком и с дьяконом, без всякой надобности обошел все комнаты, простился с денщиком и с кухаркой и вышел
на улицу с таким чувством, как будто забыл что-то у
доктора или у себя
на квартире.
— У меня в епархии не одна такая деревенька, — говорил
доктор, отворяя тяжелую дверь с визжащим блоком и пропуская меня вперед. — Среди бела дня взглянешь
на такую
улицу — конца не видать, а тут еще переулки, и только затылок почешешь. Трудно что-нибудь сделать.
Он сам ревел
на целую
улицу, мать упала в обморок, побежали за
доктором, обвязали, уложили героя и два дня продержали в постели.
— Зачем, зачем вы,
доктор, не сказали?! — твердила женщина, плача и захлебываясь, безумно стуча себе кулаком по бедру. — Ведь мне теперь по миру идти, злодей меня
на улицу выгонит!
Вышли
на улицу почти все разом. Подвиляньский с
доктором кликнули извозчика и укатили. Полояров закутался, поднял воротник пальто, упрятал в него нос и бороду и низко надвинул
на глаза свою шляпу. Очевидно, после сегодняшних арестов он даже и ночью боялся быть узнанным. Стриженая дама повисла
на его руке.
Володя успел хорошо ознакомиться с городом и первое время с особенным интересом наблюдал американские нравы и
на улицах, и в конках, и в ресторанах, и в театрах, пока не потерял своей головы и сердца в семье одного почтенного
доктора, черноглазая дочь которого, хорошенькая семнадцатилетняя мисс Клэр, являлась магнитом для Ашанина.
В первый же день Ашанин с партией своих спутников, решивших осматривать Лондон вместе, небольшой группой, состоящей из четырех человек (
доктор, жизнерадостный мичман Лопатин, гардемарин Иволгин и Володя), побродил по
улицам, был в соборе св. Павла, в Тоуэре, проехал под Темзой по железной дороге по сырому туннелю, был в громадном здании банка, где толпилась масса посетителей, и где царил тем не менее образцовый порядок, и после сытного обеда в ресторане закончил свой обильный впечатлениями день в Ковентгарденском театре, слушая оперу и поглядывая
на преобладающий красный цвет дамских туалетов.
Ходили ряжеными к «самой», к эконому
на квартиру и
доктору Николаю Николаевичу, жившему через
улицу.
Я уже несколько дней назад вывесил
на дверях объявление о бесплатном приеме больных; до сих пор, однако, у меня был только один старик эмфизсматик да две женщины приносили своих грудных детей с летним поносом. Но все в Чемеровке уже знают меня в лицо и знают, что я
доктор. Когда я иду по
улице, зареченцы провожают меня угрюмыми, сумрачными взглядами. Мне теперь каждый раз стоит борьбы выйти из дому; как сквозь строй, идешь под этими взглядами, не поднимая глаз.
В народе ходили страшные слухи: приказано морить простой народ, чтоб его было поменьше;
доктора сыплют в колодцы отравные порошки; здоровых людей захватывают
на улицах крючьями и отвозят в «бараки», откуда никто уж не возвращается; их там засыпают известкой и хоронят живыми.
По вечерам поручик старался встретиться с Леоновой
на улице, шел рядом, улыбаясь остренькою улыбкою сатира, тянул ее гулять в уединенные места. Леонова, наконец, взмолилась
доктору, чтоб он освободил ее от массирования поручика.
Выйдя
на улицу, я опустился
на ступени крыльца и несколько минут не мог прийти в себя, но морозный воздух скоро сделал свое дело — я, что называется, очухался — но разыгравшийся было во время присутствия аппетит совершенно пропал, и я смело мог исполнить данное
доктору обещание — подождать его обедать.
В нанятом доме-особняке
на одной из киевских
улиц, близких от Киево-Печерской лавры, оказались антресоли, которые графиня Конкордия Васильевна с обворожительной улыбкой просила
доктора Караулова считать своим помещением.
— Я почти никогда не хожу, — перебила я его. —
Доктор пристал. Я вышла для моциона, а не для тех иерихонцев. — И я указала
на тротуар, через
улицу.