Неточные совпадения
В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти в одно и то же время изъявили удовольствие, что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь
ехать и прохладно и приятно, как вошел чернявый его товарищ, сбросив с головы
на стол картуз свой, молодцевато взъерошив рукой свои черные густые волосы.
«Осел! дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу.
Ехал он уже при звездах. Ночь была
на небе. В деревнях были огни. Подъезжая к крыльцу, он увидел в окнах, что уже
стол был накрыт для ужина.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он
на бильярде в два шара
Играет с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином
стол накрыт,
Евгений ждет: вот
едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Когда перевозить туда мой будут дом,
Тогда под музыкой с приятелями в нём,
Пируя за большим
столом,
На новоселье я
поеду, как в карете».
Самгину тоже хотелось уйти, его тревожила возможность встречи с Бердниковым, но Елена мешала ему. Раньше чем он успел изложить ей причины, почему не может
ехать на острова, — к соседнему
столу торопливо подошел светлокудрый, румянощекий юноша и вполголоса сказал что-то.
Поехала жена с Полей устраиваться
на даче, я от скуки ушел в цирк,
на борьбу, но борьбы не дождался, прихожу домой — в кабинете, вижу, огонь, за
столом моим сидит Полин кавалер и углубленно бумажки разбирает.
— Да, как будто нахальнее стал, — согласилась она, разглаживая
на столе документы, вынутые из пакета. Помолчав, она сказала: — Жалуется, что никто у нас ничего не знает и хороших «Путеводителей» нет. Вот что, Клим Иванович, он все-таки
едет на Урал, и ему нужен русский компаньон, — я, конечно, указала
на тебя. Почему? — спросишь ты. А — мне очень хочется знать, что он будет делать там. Говорит, что поездка займет недели три, оплачивает дорогу, содержание и — сто рублей в неделю. Что ты скажешь?
Сегодня с утра движение и сборы
на фрегате: затеяли свезти
на берег команду. Офицеры тоже захотели провести там день, обедать и пить чай. «Где же это они будут обедать? — думал я, — ведь там ни стульев, ни
столов», и не знал,
ехать или нет; но и оставаться почти одному
на фрегате тоже невесело.
Чрез полчаса
стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не
на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе
поедем на самый мыс смотреть соль в горах, которая там открылась».
Вернувшись домой и найдя у себя
на столе записку сестры, Нехлюдов тотчас же
поехал к ней.
Так думал Старцев, бродя в клубе около
столов, а в половине одиннадцатого вдруг взял и
поехал на кладбище.
Через несколько минут
на столе появились горячий хлеб, мед, яйца и молоко. Мы с аппетитом, чтобы не сказать с жадностью, набросились
на еду.
Между рекомендательными письмами, которые мне дал мой отец, когда я
ехал в Петербург, было одно, которое я десять раз брал в руки, перевертывал и прятал опять в
стол, откладывая визит свой до другого дня. Письмо это было к семидесятилетней знатной, богатой даме; дружба ее с моим отцом шла с незапамятных времен; он познакомился с ней, когда она была при дворе Екатерины II, потом они встретились в Париже, вместе ездили туда и сюда, наконец оба приехали домой
на отдых, лет тридцать тому назад.
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя голову в политические движения и предоставил
на волю божью будущность семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши в Риме в 1848 году, я сидел дома и придумывал средства, как спасти свое именье, в то время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не остался бы в чужих краях, а
поехал бы в Петербург, снова вступил бы
на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским
столом» и говорил бы своему секретарю «ты», а своему министру «ваше высокопревосходительство!».
Ровно в девять часов в той же гостиной подают завтрак. Нынче завтрак обязателен и представляет подобие обеда, а во время оно завтракать давали почти исключительно при гостях, причем ограничивались тем, что ставили
на стол поднос, уставленный закусками и эфемерной
едой, вроде сочней, печенки и т. п. Матушка усердно потчует деда и ревниво смотрит, чтоб дети не помногу брали. В то время она накладывает
на тарелку целую гору всякой всячины и исчезает с нею из комнаты.
Кроме того, — железных дорог тогда еще не было, — по зимам шли обозы с его сухарями, калачами и сайками,
на соломе испеченными, даже в Сибирь. Их как-то особым способом, горячими, прямо из печи, замораживали, везли за тысячу верст, а уже перед самой
едой оттаивали — тоже особым способом, в сырых полотенцах, — и ароматные, горячие калачи где-нибудь в Барнауле или Иркутске подавались
на стол с пылу, с жару.
Через несколько дней я, бабушка и мать
ехали на пароходе, в маленькой каюте; новорожденный брат мой Максим умер и лежал
на столе в углу, завернутый в белое, спеленатый красною тесьмой.
Когда у Аглаи сорвалось невзначай за обедом, что maman сердится, потому что князь не
едет,
на что генерал тотчас же заметил, что «ведь он в этом не виноват», — Лизавета Прокофьевна встала и во гневе вышла из-за
стола.
Оказалось, что Онички нет дома. У маркизы сделалась лихорадка; феи уложили ее в постель, укутали и сели по сторонам кровати; Лиза
поехала домой, Арапов пошел ночевать к Бычкову, а Персиянцева упросил слетать завтра утром в Лефортово и привезти ему, Арапову, оставленные им
на столе корректуры.
В этот день Помада обедал у Вязмитиновых и тотчас же после
стола поехал к Розанову, обещаясь к вечеру вернуться, но не вернулся. Вечером к Вязмитиновым заехал Розанов и крайне удивился, когда ему сказали о внезапном приезде Помады: Помада у него не был. У Вязмитиновых его ждали до полуночи и не дождались. Лиза
поехала на розановских лошадях к себе и прислала оттуда сказать, что Помады и там нет.
Розанов привскочил с постели, протер глаза и опять взял брошенную
на столе депешу: ясно и четко синим карандашом было написано: «Мы
едем к вам с попутчиками и завтра будем в Москве. Встретьте нас
на Солянке, дом Репина».
Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, — сказал им, что надо, и возвратился опять в свое Воздвиженское. Лежащая
на столе, вся в белом и в цветах, Клеопатра Петровна ни
на минуту не оставляла его воображения.
На другой день он опять как-то машинально
поехал на вынос тела и застал, что священники были уже в домике, а
на дворе стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она также заказала пренарядный.
— Ну, я и не
поеду, — сказал Павел и, кинув фуражку
на стол, стал снимать перчатки.
— Кто об твоих правах говорит! Любуйся! смотри! А главная причина: никому твоя земля не нужна, следственно, смотри
на нее или не смотри — краше она от того не будет. А другая причина: деньги у меня в
столе лежат, готовы. И в Чемезово
ехать не нужно. Взял, получил — и кати без хлопот обратно в Питер!
Этот день был исключением в Александровой слободе. Царь, готовясь
ехать в Суздаль
на богомолье, объявил заране, что будет обедать вместе с братией, и приказал звать к
столу, кроме трехсот опричников, составлявших его всегдашнее общество, еще четыреста, так что всех званых было семьсот человек.
Такое же впечатление производили и нарядные чиновники и офицеры, рассыпанные по платформе и зале 1-го класса. У
стола, уставленного бутылками, в своем полувоенном мундире сидел губернатор, начальник всей экспедиции, и ел что-то и спокойно разговаривал о погоде с встретившимися знакомыми, как будто дело,
на которое он
ехал, было такое простое и обыкновенное, что оно не могло нарушить его спокойствия и интереса к перемене погоды.
— Вы
поедете со мной и
на мой счет, — говорил он мне, — жалованье ваше будет простираться до четырехсот франков в месяц; сверх того, вы будете жить у меня и от меня же получать
стол, дрова и свечи. Обязанности же ваши отныне следующие: научить меня всем секретам вашего ремесла и разузнавать все, что говорится про меня в городе. А чтобы легче достичь этой цели, вы должны будете посещать общество и клубы и там притворно фрондировать против меня… понимаете?
— Не перебивайте меня! Вы понимаете: обед стоял
на столе, в кухне топилась плита! Я говорю, что
на них напала болезнь! Или, может быть, не болезнь, а они увидели мираж! Красивый берег, остров или снежные горы! Они
поехали на него все…
Бельтов с ужасом прочел приглашение и, бросив его
на стол, думал: «Что им за охота звать? Денег стоит много, все они скупы, как кощеи, скука будет смертная… а делать нечего, надобно
ехать, а то обидится».
Едем долго ли, коротко ли, приезжаем куда-то и идем по коридорам и переходам. Вот и комната большая, не то казенная, не то общежитейская…
На окнах тяжелые занавески, посредине круглый
стол, покрытый зеленым сукном,
на столе лампа с резным матовым шаром и несколько кипсеков; этажерка с книгами законов, и в глубине диван.
Это меня обидело. Я вышел, сел
на Ивана Никитина,
поехал завтракать в ресторан Кошелева. Отпустил лихача и вошел. В зале встречаю нашего буфетчика Румеля, рассказываю ему о бенефисе, и он прямо тащит меня к своему
столу, за которым сидит высокий, могучий человек с большой русой бородой: фигура такая, что прямо нормандского викинга пиши.
Кирша
поехал далее, а крестьянская девушка, стоя
на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в большом решете стояли перед ним
на столе, не приподнял даже головы.
— Не посетуйте, дорогие гости: чем угощать вас, и сам не ведаю! — сказал Кондратий, когда Дуня поставила
на стол ушицу, приправленную луком и постным маслом (девушка старалась не смотреть
на Ваню). — Вы привыкли к другой пище, вам не в охоту моя постная
еда…
У Яра он прошелся около
столов, послушал в зале куплетиста;
на случай встречи со своими у него не было ни одной готовой фразы, и он заранее был уверен, что при встрече с женой он только улыбнется жалко и неумно, и все поймут, какое чувство заставило его при-ехать сюда.
Телегин.
Еду ли я по полю, Марина Тимофеевна, гуляю ли в тенистом саду, смотрю ли
на этот
стол, я испытываю неизъяснимое блаженство! Погода очаровательная, птички поют, живем мы все в мире и согласии, — чего еще нам? (Принимая стакан.) Чувствительно вам благодарен!
Крикнув извозчика, он
поехал и через несколько минут, прищуривая глаза от света, стоял в двери столовой Автономовых, тупо улыбался и смотрел
на людей, тесно сидевших вокруг
стола в большой комнате.
Губернатору и графу Функендорфу угрожало то же самое: в зале пробило уже два часа, а они еще не жаловали. Обладавшие аппетитом гости напрасно похаживали около окон и посматривали
на открытую дорогу,
на которой должен был показаться экипаж, — однако его не было. Проходила уже и отсроченная четверть часа, и княгиня готовилась привстать и подать руку Рогожину, который имел привилегию водить бабушку к
столу, как вдруг кто-то крикнул: «
Едут!»
— Дутики вы, дутики, больше ничего как самые пустые дутики! Невесть вы за кем ухаживаете, невесть за что
на своих людей губы дуете, а вот вам за то городничий
поедет да губы-то вам и отдавит, и таки непременно отдавит. И будете вы, ох, скоро вы, голубчики, будете сами за задним
столом с музыкантами сидеть, да, кому совсем не стоит, кланяться, дескать: «здравствуй, боярин, навеки!» Срам!
С наступлением вечера князь по крайней мере раз пять посылал спрашивать княгиню, что скоро ли она
поедет? Та, наконец, собралась и зашла сама к князю. Она застала его сидящим за
столом с наклоненной
на руки головой.
Собственно контора одним окном выходила
на дорогу, а двумя другими
на прииск, так что Бучинский из-за своего письменного
стола мог видеть всякого, кто
ехал на прииск или с прииска, а также и то, что делалось
на прииске.
Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших с вожжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели,
столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и прочим домашним скарбом,
на котором, сверх всего этого, зачастую восседала,
на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я
на тяжело нагруженные домашнею утварью лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, — воза и лодки удесятерялись, усотерялись в глазах моих; казалось, все поднялось и
поехало, все переселялось целыми караванами
на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно; мне решительно некуда и незачем было
ехать на дачу.
— Судя по нравам Англии и даже Польши, — говорил Бенни, — я думал, что меня или вовсе не захотят
на порог пустить, или же примут так, чтобы я чувствовал, что сделал мой товарищ, и я готов был не обижаться, как бы жестко меня ни приняли; но, к удивлению моему, меня обласкали, и меня же самого просили забыть о случившейся вчера за
столом истории. Они меня же сожалели, что я
еду с таким человеком, который так странно себя держит. Эта доброта поразила меня и растрогала до слез.
Ипполит Сергеевич решил
ехать, и недели через две, тёплым июньским вечером, утомлённый сорокавёрстым путешествием
на лошадях от пристани до деревни, он сидел за
столом против сестры
на террасе, выходившей в парк, и пил вкусный чай.
Анисья (накрывает
на стол и подает). Порожнем
поехал. За деньгами
поехал, в банке деньги брать.
Она уходит. После завтрака водворяется полный мир. Поручик шепчет
на ухо вдове самые пылкие слова и жмет ей под
столом круглое колено, а она, раскрасневшись от
еды и от пива, то прижимается к нему плечом, то отталкивает его и стонет с нервным смешком...
Евгения Николаевна(сбираясь уходить, говорит Бургмейеру скороговоркой). Если вы только, друг мой, вздумаете вдруг уехать за границу, то Клеопаша, вероятно, не
поедет с вами; но меня вы возьмите, я рабой, служанкой, но желаю быть при вас. Денег моих я тоже не возьму!.. (Кладет деньги
на стол.) Они больше, чем когда-либо, должны теперь оставаться у вас!.. (Уходит в одну из дверей.)
—
На! отыграл! — сказал он, бросая
на стол несколько кип ассигнаций. — Сочти, всё ли! Да приходи скорей в общую залу, я сейчас
еду, — прибавил он, как будто не замечая страшного волнения радости и благодарности, выразившегося
на лице улана, и, насвистывая какую-то цыганскую песню, вышел из комнаты.
Старый отец семейства, увлеченный к цыганкам неотвязными просьбами господ дворян, которые говорили, что без него всё расстроится и лучше не
ехать, лежал
на диване, куда он повалился тотчас, как приехал, и никто
на него не обращал внимания. Какой-то чиновник, бывший тут же, сняв фрак, с ногами сидел
на столе, ерошил свои волосы и тем сам доказывал, что он очень кутит. Как только вошел граф, он расстегнул ворот рубашки и подсел еще выше
на стол. Вообще с приездом графа кутеж оживился.
Она стояла близко к брату, лицом к лицу, и он изумился, что она так красива и что раньше он точно не замечал этого; и то, что его сестра, похожая лицом
на мать, изнеженная, изящная, жила у Власича и с Власичем, около оцепенелой горничной, около
стола на шести ногах, в доме, где засекли живого человека, что она сейчас не
поедет с ним домой, а останется тут ночевать, — это показалось ему невероятным абсурдом.