Неточные совпадения
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника
народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и положить начало новой науке — об отношениях
народа к
земле, нужно было только съездить за границу и изучить на месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
Он думал, что Русский
народ, имеющий призвание заселять и обрабатывать огромные незанятые пространства сознательно, до тех пор, пока все
земли не заняты, держался нужных для этого приемов и что эти приемы совсем не так дурны, как это обыкновенно думают.
Он видел, что Россия имеет прекрасные
земли, прекрасных рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на половине дороги, рабочие и
земля производят много, в большинстве же случаев, когда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что происходит это только оттого, что рабочие хотят работать и работают хорошо одним им свойственным образом, и что это противодействие не случайное, а постоянное, имеющее основание в духе
народа.
— Совсем нет: в России не может быть вопроса рабочего. В России вопрос отношения рабочего
народа к
земле; он и там есть, но там это починка испорченного, а у нас…
― Легко быть введену в заблуждение, делая заключение об общем призвании
народа, ― сказал Метров, перебивая Левина. ― Состояние рабочего всегда будет зависеть от его отношения к
земле и капиталу.
Левин видел, что в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский рабочий имеет совершенно особенный от других
народов взгляд на
землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд Русского
народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на
земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие
народы и государства.
Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами, рассыпано на святой, благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений,
народов толпится, пестреет и мечется по лицу
земли.
Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого
народа ты могла только родиться, в той
земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи.
Тогда выступило из средины
народа четверо самых старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый в руки
земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь, положили ее ему на голову.
Нет, поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение
народа, — поднялась отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской
земле — за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть козаков.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие
народы: подымается из Русской
земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись
народу, поцелуй
землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: „Я убийца!“ Он весь задрожал, припомнив это.
Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной
земле живете! И купечество все
народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростию и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Знать свойство своего
народаИ выгоды
земли своей.
— Вот и вы, интеллигенты, отщепенцы, тоже от страха в политику бросаетесь. Будто
народ спасать хотите, а — что
народ?
Народ вам — очень дальний родственник, он вас, маленьких, и не видит. И как вы его ни спасайте, а на атеизме обязательно срежетесь. Народничество должно быть религиозным.
Земля —
землей,
землю он и сам отвоюет, но, кроме того, он хочет чуда на
земле, взыскует пресветлого града Сиона…
— Наш
народ — самый свободный на
земле. Он ничем не связан изнутри. Действительности — не любит. Он — штучки любит, фокусы. Колдунов и чудодеев. Блаженненьких. Он сам такой — блаженненький. Он завтра же может магометанство принять — на пробу. Да, на пробу-с! Может сжечь все свои избы и скопом уйти в пустыни, в пески, искать Опоньское царство.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского
народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из
земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а
земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
— Да ведь сказать — трудно! Однако — как не скажешь?
Народу у нас оказывается лишнего много, а землишки — мало. На сытую жизнь не хватает земли-то. В Сибирь крестьяне самовольно не идут, а силком переселять у начальства… смелости нет, что ли? Вы простите! Говорю, как думаю.
Народ — сила душевная, разумная, практическая, — жесточайшая сила, и вся — от интересов
земли.
— Я верю, что он искренно любит Москву,
народ и людей, о которых говорит. Впрочем, людей, которых он не любит, — нет на
земле. Такого человека я еще не встречала. Он — несносен, он обладает исключительным уменьем говорить пошлости с восторгом, но все-таки… Можно завидовать человеку, который так… празднует жизнь.
— Ну да, я — преувеличенный! — согласился Депсамес, махнув на Брагина рукой. — Пусть будет так! Но я вам говорю, что мыши любят русскую литературу больше, чем вы. А вы любите пожары, ледоходы, вьюги, вы бежите на каждую улицу, где есть скандал. Это — неверно? Это — верно! Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное время. Вы — самый страшный
народ на
земле…
— Господа, наш
народ — ужасен! Ужасно его равнодушие к судьбе страны, его прикованность к деревне, к
земле и зоологическая, непоколебимая враждебность к барину, то есть культурному человеку. На этой вражде, конечно, играют, уже играют германофилы, пораженцы, большевики э цетера [И тому подобные (лат.).], э цетера…
«Вот этот
народ заслужил право на свободу», — размышлял Самгин и с негодованием вспоминал как о неудавшейся попытке обмануть его о славословиях русскому крестьянину, который не умеет прилично жить на
земле, несравнимо более щедрой и ласковой, чем эта хаотическая, бесплодная
земля.
— Чего это годить? Ты — слушай: господь что наказывал евреям? Истребляй врага до седьмого колена, вот что. Стало быть — всех, поголовно истреби. Истребляли.
Народов, про которые библия сказывает, — нет на
земле…
— Вспомните-ко вчерашний день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно на
земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему
народу нашему ножку подставляет.
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой в ней, он писал узоры в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари,
народ негодный, нерабочий, сорье на
земле, нищими по золоту ходят, лень им золото поднять…
Он крепко вытер бороду салфеткой и напористо начал поучать, что историю делают не Герцены, не Чернышевские, а Стефенсоны и Аркрайты и что в стране, где
народ верит в домовых, колдунов, а
землю ковыряет деревянной сохой, стишками ничего не сделаешь.
— Немцы считаются самым ученым
народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения
земли, но этот царь был врагом бога, и
народ понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
На одном берегу собралось множество
народа; некоторые просили знаками наших пристать, показывая какую-то бумагу, и когда они пристали, то корейцы бумаги не дали, а привели одного мужчину, положили его на
землю и начали бить какой-то палкой в виде лопатки.
Еще известно, что китайцы и корейцы уговорились оставить некоторое количество
земель между обоими государствами незаселенными, чтоб избежать близкого между собою соседства и вместе с тем всяких поводов к неприятным столкновениям и несогласиям обоих
народов.
Теперь ему было ясно, как день, что главная причина народной нужды, сознаваемая и всегда выставляемая самим
народом, состояла в том, что у
народа была отнята землевладельцами та
земля, с которой одной он мог кормиться.
Когда он думал и говорил о том, что даст революция
народу, он всегда представлял себе тот самый
народ, из которого он вышел, в тех же почти условиях, но только с
землей и без господ и чиновников.
— В ученых обществах, правительственных учреждениях и газетах толкуем о причинах бедности
народа и средствах поднятия его, только не о том одном несомненном средстве, которое наверное поднимет
народ и состоит в том, чтобы перестать отнимать у него необходимую ему
землю.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. — Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не работают, не пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди, — возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется
земля. А у тех, которые на своей доле, опять народится
народ, а
земля уже разобрана. Опять богачи заберут в руки тех, кому
земля нужна.
Совершенно ясно, что всё бедствие
народа или, по крайней мере, главная, ближайшая причина бедствия
народа в том, что
земля, которая кормит его, не в его руках, а в руках людей, которые, пользуясь этим правом на
землю, живут трудами этого
народа.
С этой точки зрения русские горные заводы, выстроенные на даровой
земле крепостным трудом, в настоящее время являются просто язвой в экономической жизни государства, потому что могут существовать только благодаря высоким тарифам, гарантиям, субсидиям и всяким другим льготам, которые приносят громадный вред
народу и обогащают одних заводчиков.
Никакому
народу не суждено мирной империалистической политикой расширять свое могущество по поверхности
земли.
Но если польское мессианское сознание и может быть поставлено выше русского мессианского сознания, я верю, что в самом
народе русском есть более напряженная и чистая жажда правды Христовой и царства Христова на
земле, чем в
народе польском.
Русский
народ нужно более всего призывать к религиозной мужественности не на войне только, но и в жизни мирной, где он должен быть господином своей
земли.
Мировое дело овладения поверхностью
земли и расселения на ней
народов представляется уже законченным.
А это значит, что русский
народ в отношении к своей русской
земле должен быть мужествен и светоносен, должен владеть
землей и оформлять ее хаотические стихии, а не растворяться в ней, не пассивно ей отдаваться.
В патриотизме эмоциональная жизнь более непосредственна и природна, и он есть прежде всего обнаружение любви к своей родине, своей
земле, своему
народу.
Великие державы ведут мировую политику, претендуют распространять свое цивилизующее влияние за пределы Европы, на все части света и все
народы, на всю поверхность
земли.
Русский
народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии
земли, в лоне матери.
В русской
земле, в русском
народе есть темная, в дурном смысле иррациональная, непросветленная и не поддающаяся просветлению стихия.
Русский
народ вступает в новый исторический период, когда он должен стать господином своих
земель и творцом своей судьбы.
И русский
народ — самый аполитический
народ, никогда не умевший устраивать свою
землю.
Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского
народа самому устраивать порядок в своей
земле.