Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас
больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их
было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, — может
быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают.
Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте так, чтобы все
было прилично: колпаки
были бы чистые, и
больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Он, как водой студеною,
Больную напоил:
Обвеял буйну голову,
Рассеял думы черные,
Рассудок воротил.
Больной, озлобленный, всеми забытый, доживал Козырь свой век и на закате дней вдруг почувствовал прилив"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Стал проповедовать, что собственность
есть мечтание, что только нищие да постники взойдут в царство небесное, а богатые да бражники
будут лизать раскаленные сковороды и кипеть в смоле. Причем, обращаясь к Фердыщенке (тогда
было на этот счет просто: грабили, но правду выслушивали благодушно), прибавлял...
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как
больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина
были самые разнообразные, но конец всех мыслей
был один: смерть.
После помазания
больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он
был, как ни очевидно
было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о
больном, заговоры о том, чтоб отвлечь его от работы, которая
была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего без нее ложиться спать.
Он не мог теперь никак примирить свое недавнее прощение, свое умиление, свою любовь к
больной жене и чужому ребенку с тем, что теперь
было, то
есть с тем, что, как бы в награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не нужный и всеми презираемый.
Русская девушка ухаживала за мадам Шталь и, кроме того, как замечала Кити, сходилась со всеми тяжело-больными, которых
было много на водах, и самым натуральным образом ухаживала зa ними.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату
больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру
больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно
было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Надо
было стараться только помочь
больному месту перетерпеть, и он постарался это сделать.
— Да, sa compagne [его спутница] позвала меня, и я постаралась успокоить его: он очень болен и недоволен
был доктором. А я имею привычку ходить зa этими
больными.
Впрочем, в ожидании поры исполнять в больших размерах свои планы, Кити и теперь, на водах, где
было столько
больных и несчастных, легко нашла случай прилагать свои новые правила, подражая Вареньке.
На другом столе у кровати
больного было питье, свеча и порошки.
Доктор и доктора говорили, что это
была родильная горячка, в которой из ста
было 99 шансов, что кончится смертью. Весь день
был жар, бред и беспамятство. К полночи
больная лежала без чувств и почти без пульса.
Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком на диван, сложив руки и положив на них голову. Голова его
была тяжела. Представления, воспоминания и мысли самые странные с чрезвычайною быстротой и ясностью сменялись одна другою: то это
было лекарство, которое он наливал
больной и перелил через ложку, то белые руки акушерки, то странное положение Алексея Александровича на полу пред кроватью.
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей мысли за эти последние два года, начало которого
была ясная, очевидная мысль о смерти при виде любимого безнадежно
больного брата.
Предсказание Марьи Николаевны
было верно.
Больной к ночи уже
был не в силах поднимать рук и только смотрел пред собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть, он так же смотрел. Кити послала за священником, чтобы читать отходную.
Но
больной, хотя и, казалось,
был равнодушен к этому, не сердился, а только стыдился, вообще же как будто интересовался тем, что она над ним делала.
— Ты сказал, чтобы всё
было, как
было. Я понимаю, что это значит. Но послушай: мы ровесники, может
быть, ты больше числом знал женщин, чем я. — Улыбка и жесты Серпуховского говорили, что Вронский не должен бояться, что он нежно и осторожно дотронется до
больного места. — Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи.
Прошли еще мучительные три дня;
больной был всё в том же положении.
Рассвело; положение
больного было то же.
Ему и в голову не приходило подумать, чтобы разобрать все подробности состояния
больного, подумать о том, как лежало там, под одеялом, это тело, как, сгибаясь, уложены
были эти исхудалые голени, кострецы, спина и нельзя ли как-нибудь лучше уложить их, сделать что-нибудь, чтобы
было хоть не лучше, но менее дурно.
Утро
было прекрасное: опрятные, веселые дома с садиками, вид краснолицых, красноруких, налитых пивом, весело работающих немецких служанок и яркое солнце веселили сердце; но чем ближе они подходили к водам, тем чаще встречались
больные, и вид их казался еще плачевнее среди обычных условий благоустроенной немецкой жизни.
Автор статьи
был очень молодой и
больной фельетонист, очень бойкий как писатель, но чрезвычайно мало образованный и робкий в отношениях личных.
— Нынче кончится, посмотрите, — сказала Марья Николаевна хотя и шопотом, но так, что
больной, очень чуткий, как замечал Левин, должен
был слышать ее. Левин зашикал на нее и оглянулся на
больного. Николай слышал; но эти слова не произвели на него никакого впечатления. Взгляд его
был всё тот же укоризненный и напряженный.
Был ненастный день, дождь шел всё утро, и
больные с зонтиками толпились в галлерее.
Быть в комнате
больного было для него мучительно, не
быть еще хуже.
Она, так же как и племянница г-жи Шталь, Aline, про которую ей много рассказывала Варенька,
будет, где бы ни жила, отыскивать несчастных, помогать им сколько можно, раздавать Евангелие, читать Евангелие
больным, преступникам, умирающим.
Больной страдал всё больше и больше, в особенности от пролежней, которые нельзя уже
было залечить, и всё больше и больше сердился на окружающих, упрекая их во всем и в особенности за то, что ему не привозили доктора из Москвы.
После обеда однако Кити встала и пошла, как всегда, с работой к
больному. Он строго посмотрел на нее, когда она вошла, и презрительно улыбнулся, когда она сказала, что
была больна. В этот день он беспрестанно сморкался и жалобно стонал.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось
есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги
были холодны, но
больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но
больной опять зашевелился и сказал...
Выходя от Алексея Александровича, доктор столкнулся на крыльце с хорошо знакомым ему Слюдиным, правителем дел Алексея Александровича. Они
были товарищами по университету и, хотя редко встречались, уважали друг друга и
были хорошие приятели, и оттого никому, как Слюдину, доктор не высказал бы своего откровенного мнения о
больном.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не рассказал, какие
были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за то, что чай
был слаб, главное же, за то, что она ухаживала за ним, как за
больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не жалею.
Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
— Ах, напротив, я ничем не занята, — отвечала Варенька, но в ту же минуту должна
была оставить своих новых знакомых, потому что две маленькие русские девочки, дочери
больного, бежали к ней.
Всё это знал Левин, и ему мучительно, больно
было смотреть на этот умоляющий, полный надежды взгляд и на эту исхудалую кисть руки, с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение на тугообтянутый лоб, на эти выдающиеся плечи и хрипящую пустую грудь, которые уже не могли вместить в себе той жизни, о которой
больной просил.
Это
была г-жа Шталь. Сзади её стоял мрачный здоровенный работник Немец, катавший её. Подле стоял белокурый шведский граф, которого знала по имени Кити. Несколько человек
больных медлили около колясочки, глядя на эту даму, как на что-то необыкновенное.
Обольщение это
было непродолжительно.
Больной заснул спокойно, но чрез полчаса кашель разбудил его. И вдруг исчезли все надежды и в окружающих его и в нем самом. Действительность страдания, без сомнения, даже без воспоминаний о прежних надеждах, разрушила их в Левине и Кити и в самом
больном.
— Ну, и почему-то Анна Павловна сказала, что он не хочет оттого, что вы тут. Разумеется, это
было некстати, но из-за этого, из-за вас вышла ссора. А вы знаете, как эти
больные раздражительны.
У него
был злой язык: под вывескою его эпиграммы не один добряк прослыл пошлым дураком; его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будто он рисует карикатуры на своих
больных, —
больные взбеленились, почти все ему отказали.
— Мы ведем жизнь довольно прозаическую, — сказал он, вздохнув, — пьющие утром воду — вялы, как все
больные, а пьющие вино повечеру — несносны, как все здоровые. Женские общества
есть; только от них небольшое утешение: они играют в вист, одеваются дурно и ужасно говорят по-французски. Нынешний год из Москвы одна только княгиня Лиговская с дочерью; но я с ними незнаком. Моя солдатская шинель — как печать отвержения. Участие, которое она возбуждает, тяжело, как милостыня.
— Напротив;
был один адъютант, один натянутый гвардеец и какая-то дама из новоприезжих, родственница княгини по мужу, очень хорошенькая, но очень, кажется,
больная… Не встретили ль вы ее у колодца? — она среднего роста, блондинка, с правильными чертами, цвет лица чахоточный, а на правой щеке черная родинка: ее лицо меня поразило своей выразительностию.
Инспектор врачебной управы вдруг побледнел; ему представилось бог знает что: не разумеются ли под словом «мертвые души»
больные, умершие в значительном количестве в лазаретах и в других местах от повальной горячки, против которой не
было взято надлежащих мер, и что Чичиков не
есть ли подосланный чиновник из канцелярии генерал-губернатора для произведения тайного следствия.
Баба приходила такой бабой, так развизгивалась, такая
была хворая,
больная, таких скверных, гадких наворачивала на себя тряпок — уж откуда она их набирала, бог ее весть.
Учитель с горя принялся
пить; наконец и
пить уже
было ему не на что;
больной, без куска хлеба и помощи, пропадал он где-то в нетопленной забытой конурке.
Но хотя я перерыл все комоды, я нашел только в одном — наши дорожные зеленые рукавицы, а в другом — одну лайковую перчатку, которая никак не могла годиться мне: во-первых, потому, что
была чрезвычайно стара и грязна, во-вторых, потому, что
была для меня слишком велика, а главное потому, что на ней недоставало среднего пальца, отрезанного, должно
быть, еще очень давно, Карлом Иванычем для
больной руки.
— Нет, Соня, — торопливо прервал он, — эти деньги
были не те, успокойся! Эти деньги мне мать прислала, через одного купца, и получил я их
больной, в тот же день как и отдал… Разумихин видел… он же и получал за меня… эти деньги мои, мои собственные, настоящие мои.
Она
больная такая девочка
была, — продолжал он, как бы опять вдруг задумываясь и потупившись, — совсем хворая; нищим любила подавать и о монастыре все мечтала, и раз залилась слезами, когда мне об этом стала говорить; да, да… помню… очень помню.
— Я люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении говорил, — я люблю, как
поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и
больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают…