Неточные совпадения
Конечно, были некие и у
нас из древле преставившихся, воспоминание о коих сохранилось еще живо в монастыре, и останки коих, по преданию, не обнаружили тления, что умилительно и таинственно повлияло на братию и сохранилось в памяти ее как нечто благолепное и чудесное и как обетование в
будущем еще большей славы от их гробниц, если только волею Божией придет тому время.
Года через два после того, как
мы видим его сидящим в кабинете Кирсанова за ньютоновым толкованием на «Апокалипсис», он уехал
из Петербурга, сказавши Кирсанову и еще двум — трем самым близким друзьям, что ему здесь нечего делать больше, что он сделал все, что мог, что больше делать можно будет только года через три, что эти три года теперь у него свободны, что он думает воспользоваться ими, как ему кажется нужно для
будущей деятельности.
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину,
из которого вышел вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял
нам свой тайный ужас перед
будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
Одно только беспрестанное внимание к прошедшему может осветить для
нас будущее; я убежден, что каждый
из нас имел прекрасную минуту, отказавшись чистосердечно и неограниченно от собственных выгод, и неужели под старость
мы об этом забудем?
— Так вот, господа, — начал Белоярцев, — вы сами видите на опыте несомненные выгоды ассоциации. Ясное дело, что, издержав в месяц только по двадцати пяти рублей, каждый
из нас может сделать невозможные для него в прежнее время сбережения и ассоциация может дозволить себе на
будущее время несравненно большие удобства в жизни и даже удовольствия.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с
нами,
будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни
из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого
из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать
из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который
из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Очевидно, что и здесь смотрели на
нас как на
будущих господ, хотя никого
из багровских крестьян там не было.
— Не знаю-с! — вмешался в их разговор Евгений Петрович, благоговейно поднимая вверх свои глаза, уже наполнившиеся слезами. — Кланяться ли
нам надо или даже ругнуть
нас следует, но знаю только одно, что никто
из нас, там бывших, ни жив остаться, ни домой вернуться не думал, — а потому никто никакой награды в жизни сей не ожидал, а если и чаял ее, так в
будущей!..
— В городе бы у
нас побывали; на
будущей неделе у головы бал — головиха именинница. У
нас, дядя, в городе весело: драгуны стоят, танцевальные вечера в клубе по воскресеньям бывают. Вот в К. — там пехота стоит, ну и скучно, даже клуб жалкий какой-то. На днях в наш город нового землемера прислали — так танцует! так танцует! Даже
из драгун никто с ним сравняться не может! Словом сказать, у всех пальму первенства отбил!
Затем
мы сели ужинать, и он спросил шампанского. Тут же подсела целая компания подручных устроителей ополчения. Все было уже сформировано и находилось, так сказать, начеку. Все смеялось, пило и с доверием глядело в глаза
будущему. Но у меня не выходило
из головы:"Придут нецыи и на вратах жилищ своих начертают:"Здесь стригут, бреют и кровь отворяют"".
Помню я и долгие зимние вечера, и наши дружеские, скромные беседы [46], заходившие далеко за полночь. Как легко жилось в это время, какая глубокая вера в
будущее, какое единодушие надежд и мысли оживляло всех
нас! Помню я и тебя, многолюбимый и незабвенный друг и учитель наш! Где ты теперь? какая железная рука сковала твои уста,
из которых лились на
нас слова любви и упования?
Его смущал вопрос об удалении нечистот
из помещений фаланстеров, и для разрешения его он прибегнул к когортам самоотверженных, тогда как в недалеком
будущем дело устроилось проще — при помощи ватерклозетов, дренажа, сточных труб и, наконец, целого подземного города, образец которого
мы видим в катакомбах Парижа.
Ему было тогда семь лет… Успех этих стихов льстил его самолюбию. Когда у матери случались гости, она всегда уговаривала сына: «Алеша, Алеша, прочитай
нам „Скорее, о птички“. И по окончании декламации гости со вздохом говорили: „Замечательно! удивительно! А ведь, кто знает, может быть,
из него
будущий Пушкин выйдет“.
— Я видел плоды, которые были последствием этого наития: одна дама, после долгого радения в танцах, пении и музыке, весьма часто начинала пророчествовать и очень многим
из нас предсказывала
будущее… Слова ее записывались и потом в жизни каждого
из нас повторились с невероятною точностью.
Зашел он ко мне однажды вечером, а
мы сидим и с сыщиком
из соседнего квартала в табельку играем. Глаза у
нас до того заплыли жиром, что
мы и не замечаем, как сыщик к
нам в карты заглядывает. То есть, пожалуй, и замечаем, но в рожу его треснуть — лень, а увещевать — напрасный труд: все равно и на
будущее время подглядывать будет.
Нас не муштруют,
из нас не вырабатывают
будущих поборников и пропагандистов тех или других общественных основ, а просто оставляют расти, как крапива растет у забора.
Бывшие там в это время старинные двадцатипятилетние ссыльные
из дворян, встретившие
нас с глубокой симпатией и имевшие с
нами сношения все время, как
мы сидели на пересыльном дворе, предостерегали
нас от
будущего командира нашего и обещались сделать все, что только могут, через знакомых людей, чтоб защитить
нас от его преследования.
Боясь сделать усилие, чтобы вырваться
из губящих
нас условий только потому, что
будущее не вполне известно
нам,
мы похожи на пассажиров тонущего корабля, которые бы, боясь сесть в лодку, перевозящую их на берег, забились бы в каюту и не хотели бы выходить
из нее; или на тех овец, которые от страха огня, охватившего двор, жмутся под сарай и не выходят в открытые ворота.
Но, во всяком случае, так как
мы ни к одной
из этих категорий (даже к четвертой) себя не причисляли, то многие чуть было тут же не начали взирать с доверием в глаза прекрасному
будущему.
Мудрено сказать, что бы вышло
из всего этого в
будущем, если б по неведомым
нам судьбам провидения не разразился внезапно громовой удар над несчастною Софьею Николавной, если бы не умерла скоропостижно ее ангел Парашенька.
Отсюда, новый девиз: humanum est mentire [человеку свойственно лгать (лат.)], которому предназначено заменить вышедшую
из употребления римскую пословицу, и с помощью которой
мы обязываемся на
будущее время совершать наш жизненный обиход. Весь вопрос заключается лишь в том, скоро ли
нас уличат? Ежели не скоро — значит,
мы устроились до известной степени прочно; ежели скоро — значит, надо лгать и устраиваться сызнова.
Но скорее всего, даже"рассмотрения"никакого
мы с вами не дождемся. Забыли об
нас, мой друг, просто забыли — и все тут. А ежели не забыли, то, не истребовав объяснения, простили. Или же (тоже не истребовав объяснения) записали в книгу живота и при сем имеют в виду… Вот в скольких смыслах может быть обеспечено наше
будущее существование. Не скрою от вас, что
из них самый невыгодный смысл — третий. Но ведь как хотите, а
мы его заслужили.
И только. В этом вся наша панацея, в этом перспектива нашего
будущего. Бели
мы не можем ясно формулировать, чего
мы требуем, что же
мы можем? Если у
нас нет даже рутины, а тем менее знания, то какое занятие может приличествовать
нам, кроме"политики"? Если же и"политика"ускользает от наших рук, то чем
мы можем ее заменить, кроме слоняния
из одного угла в другой? Какие надежды могут
нас оживлять, кроме надежд на выигрыш двухсот тысяч?
— Это вроде как у
нас тоже, — вставил свое слово
будущий дьякон. — У
нас хоть и нет машин, а тоже гонят изо всех мест. Меня
из духовного училища выгнали за то, что табаку покурил… Прежде лучше было: налупят бок, а не выгонят.
Нет!
мы не уступим никому чести московского пожара: это одно
из драгоценнейших наследий, которое наш век передаст
будущему.
— Милости просим,
будущий племянник! Здорово, моя душа! Ну,
мы сегодня тебя не ожидали! Да вылезай, брат,
из коляски.
Так по крайней мере заставляет думать одно письмо его к патриарху
из Амстердама, в котором он говорит: «
Мы в Нидерландах, в городе Амстердаме, благодатию божиею и вашими молитвами при добром состоянии живы и, последуя слову божию, бывшему к праотцу Адаму, трудимся; что чиним не от нужды, но доброго ради приобретения морского пути, дабы, искусясь совершенно, могли, возвратясь против врагов имени Иисуса Христа победителями, а христиан, тамо
будущих, свободителями, благодатию его быть.
Прекрасно. Стало быть, это — не ничего? Так и запишем. Нельзя мечтать о величии России — будем на другие темы мечтать, тем более, что, по культурному нашему званию,
нам это ничего не значит. Например, конституционное
будущее Болгарии — чем не благодарнейшая
из тем? А при обилии досуга даже тем более благодарная, что для развития ее необходимо прибегать к посредничеству телеграфа, то есть посылать вопросные телеграммы и получать ответные. Ан время-то, смотришь, и пройдет.
Невеста, как
мы и прежде еще знали, его обожала; Пашет и Анет остались весьма довольными его любезностью и вниманием; даже сама Катерина Архиповна начала его понимать в другом смысле;
из предыдущей сцены она убедилась, что
будущий зять очень любит Мари, потому что он не только сам не спросил о приданом, но и ей не дал договорить об этом предмете.
Вот он, с первого слова, дает мне целый этаж, да еще верхний, парадный, отлично изукрашенный, и дает с тем, что каждый
из нас есть полный хозяин своего этажа (Петрусь оставил за собою нижний, а мне, как
будущему женатому, парадный), и имеет полное право, по своему вкусу, переделывать, ломать и переменять, не спрашивая один у другого ни совета, ни согласия.
В таком положении
мы оставили Лизавету Николаевну, приехавшую
из театра, лежащую на постеле, с книжкою в руках, — и с мыслями, бродящими в минувшем и в
будущем.
Гаврила Пантелеич. А коли так, разговор у
нас с тобой короткий будет: выкинь ты сейчас все это
из головы — и брось!.. Невеста у тебя есть, и другой не будет. А этих твоих променадов я и знать не хочу, ты бы стыдился про них и говорить родителям!.. А чтоб поскорей конец всему этому сделать — на
будущей неделе у
нас свадьба будет! Вот тебе и сказ!
И никто
из них не раскрыл
нам глаз на
будущее, никто не объяснил, что ждет
нас в нашей деятельности.
Разве
мы не воскресли уже однажды
из того состояния, в котором
мы о настоящем знали меньше, чем в настоящем знаем о
будущем? Как наше предшествующее состояние относится к теперешнему, так теперешнее относится к
будущему.
Мы должны
из готового уже, но сырого материала организовать стройные военные отряды, народную нашу армию, обучить, насколько возможно, наших
будущих солдат, чтоб они ловко умели действовать и косой, и саблей, и штыком, и пулей, ввести дисциплину, а дух свободы и дух военный — старый польский дух, благодаря Бога, еще не умер!
Мы ищем вечного настоящего как победы над смертоносным потоком времени, и для этого
мы постоянно выходим
из настоящего в прошлое и
будущее, точно в прошлом и
будущем можно уловить вечное настоящее.
Из середины нашего мира, в котором все так не походит на рай,
мы мыслим рай в прошлом, в начале, и в
будущем, в конце.
— Смотрю я на вас, и мне вспоминается Паскаль. Он говорит, что мысль наша всегда обращена к прошедшему и
будущему, а о настоящем
мы никогда не думаем, и поэтому никогда не живем, — только все надеемся жить… А вот вы это умеете, —
из всего извлекать настоящее. Как это редко!
Перед принятием меня в студенты Дерптского университета возник было вопрос: не понадобится ли сдавать дополнительный экзамен
из греческого? Тогда его требовали от окончивших курс в остзейских гимназиях. Перед нашим поступлением
будущий товарищ мой Л-ский (впоследствии профессор в Киеве), перейдя
из Киевского университета на-медицинский факультет, должен был сдать экзамен по-гречески. То же требовалось и с натуралистов, но
мы с 3-чем почему-то избегли этого.
Это была не только у
нас, но и во всей Европе совершенно исключительная душевная связь. Известно
из воспоминаний Герцена ("Былое и думы"), как зародилась эта дружба и через какие фазы она перешла. На Воробьевых горах произошла клятва во взаимной приязни двух юношей, почти еще отроков. Тогда уже в них обоих жили задатки
будущих"свободолюбцев", намечена была их дальнейшая судьба общественных борцов, помимо их судьбы как писателей.
«Шекспиру название великого подходит само собой, если же прибавить, что независимо от величия он сделался еще реформатором всей литературы и, сверх того, выразил в своих произведениях не только явления жизни ему современные, но еще пророчески угадал по носившимся в его время лишь в зачаточном виде мыслям и взглядам то направление, какое общественный дух примет в
будущем (чему поразительный пример
мы видим в «Гамлете»), то можно безошибочно сказать, что Шекспир был не только великим, но и величайшим
из всех когда-либо существовавших поэтов и что на арене поэтического творчества равным ему соперником была лишь та самая жизнь, которую он изобразил в своих произведениях с таким совершенством».
Сейчас
мы все сидим на лекции «Бытовой». Пока я, Саня и Ольга ведем запись, Борис повторяет роль
из той пьески, которую
мы будем репетировать перед «маэстро» нынче в школьном театре.
Мы уже давно репетируем одноактные пьесы, драматические этюды и отрывки. С
будущего года, на третьем курсе, пойдут другие, серьезные, трудные для
нас, таких еще молодых и неопытных.
— Ну, брат Боря, теперь тебе крышка. Этот Владимир Кареев —
будущий гений, уверяю тебя, — успел шепнуть неугомонный Боб Коршунову, которого все
мы до сих пор считали
из ряда вон выходящим талантом. — У него в лице что-то такое, знаешь, сократовское… Одним словом, гений, да и только, уверяю тебя.
Разъехавшиеся
из квартиры Сиротининых,
из этого вновь свитого гнездышка, гости были все под тем же впечатлением
будущего счастья молодых, счастья, уверенность в котором, как
мы видели, жила в сердцах новобрачных.
«Я нисколько не удивлюсь, — говорит герой „Записок
из подполья“, — если вдруг ни с того ни с сего, среди всеобщего
будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливой физиономией, упрет руки в бока и скажет
нам всем: а что, господа, не столкнуть ли
нам все это благоразумие с одного раза, ногой, прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту и чтобы
нам опять по своей глупой воле пожить (курсив мой. — Н.Б.).
— Именно об этом. Когда я говорю с тобой, ты, по-видимому, убеждаешься, а затем, слушая людские толки, снова сомневаешься, а между тем, твоя
будущая невеста обладает всеми масонскими качествами и ей ты мог бы, не колеблясь, отдать те замшевые белые дамские перчатки, которые дают каждому
из нас при приеме в масоны, вместе с другими атрибутами масонства и другой парой мужских перчаток, даваемых
нам в знак чистоты наших дел.
— У русских, — заметил ему, улыбаясь, Савин, — есть пословица: «Не сули журавля в небе, а дай синицу в руки». И я вас прошу, чем сулить освобождение
из тюрьмы в
будущем, освободите теперь
нас от вашего присутствия…
Мы так давно не были наедине.
Вчера
мы получили открытку от Павлуши, и теперь неделю Сашенька будет весела и спокойна; конечно, нельзя знать, что случится, но если не очень заглядывать в
будущее, то наша жизнь одна
из самых счастливых.
Понятие о
будущей личной жизни пришло к
нам не
из еврейского учения и не
из учения Христа.