Неточные совпадения
Кити неприятен был этот разговор, и он волновал ее и самим содержанием, и тем
тоном, которым он был веден, и в особенности тем, что она знала уж, как это подействует на
мужа.
Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры, тихо поставила чашку и вышла. Кити даже не заметила ее.
Тон, которым
муж сказал последние слова, оскорбил ее в особенности тем, что он, видимо, не верил тому, что она сказала.
— Да, как видишь, нежный
муж, нежный, как на другой год женитьбы, сгорал желанием увидеть тебя, — сказал он своим медлительным тонким голосом и тем
тоном, который он всегда почти употреблял с ней,
тоном насмешки над тем, кто бы в самом деле так говорил.
— Ну скажи, руку на сердце, был ли… не в Кити, а в этом господине такой
тон, который может быть неприятен, не неприятен, но ужасен, оскорбителен для
мужа?
— Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила, — сказала она тем же шуточным
тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов Вронского, шедшего за ними. «Но что мне за дело?» подумала она и стала спрашивать у
мужа, как без нее проводил время Сережа.
— Отчего? Подумай, у меня выбор из двух: или быть беременною, то есть больною, или быть другом, товарищем своего
мужа, всё равно
мужа, — умышленно поверхностным и легкомысленным
тоном сказала Анна.
Вслушиваясь в беседы взрослых о
мужьях, женах, о семейной жизни, Клим подмечал в
тоне этих бесед что-то неясное, иногда виноватое, часто — насмешливое, как будто говорилось о печальных ошибках, о том, чего не следовало делать. И, глядя на мать, он спрашивал себя: будет ли и она говорить так же?
— Он — двоюродный брат
мужа, — прежде всего сообщила Лидия, а затем, в
тоне осуждения, рассказала, что Туробоев служил в каком-то комитете, который называл «Комитетом Тришкина кафтана», затем ему предложили место земского начальника, но он сказал, что в полицию не пойдет. Теперь пишет непонятные статьи в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что муза редактора — настоящий нильский крокодил, он живет в цинковом корыте в квартире князя Ухтомского и князь пишет передовые статьи по его наущению.
Я — не тетушка, не папа, не предок ваш, не
муж: никто из них не знал жизни: все они на ходулях, все замкнулись в кружок старых, скудных понятий, условного воспитания, так называемого
тона, и нищенски пробавляются ими.
Зося скоро сама поддалась общему течению и стала относиться к
мужу в общем враждебном
тоне.
Эта тетка, знаешь, сама самовластная, это ведь родная сестра московской той генеральши, она поднимала еще больше той нос, да
муж был уличен в казнокрадстве, лишился всего, и имения, и всего, и гордая супруга вдруг понизила
тон, да с тех пор и не поднялась.
— Разумеется, она и сама не знала, слушает она, или не слушает: она могла бы только сказать, что как бы там ни было, слушает или не слушает, но что-то слышит, только не до того ей, чтобы понимать, что это ей слышно; однако же, все-таки слышно, и все-таки расслушивается, что дело идет о чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, и постепенно она стала слушать, потому что тянет к этому: нервы хотят заняться чем-нибудь, не письмом, и хоть долго ничего не могла понять, но все-таки успокоивалась холодным и довольным
тоном голоса
мужа; а потом стала даже и понимать.
Пан Казимир отнесся к банковским дельцам с высокомерным презрением, сразу изменив прежний
тон безличной покорности. Он уже чувствовал себя хозяином. Дидя только повторяла настроение
мужа, как живое зеркало. Между прочим, встретив мисс Дудль, она дерзко сказала ей при Устеньке...
Муж мой умер от шампанского, — он страшно пил, — и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время, — это было первое наказание, удар прямо в голову, — вот тут на реке…
утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки…
Они описывают здешнюю печальную жизнь, бедность и горе, просят
мужей о расторжении брака и проч., но таким
тоном, как будто описывают вчерашнюю попойку: «Ну, вот наконец пишу я вам письмишко…
Ничего подобного нет в
тоне отношений
мужей к женам и отцов к дочерям в «темном царстве» комедий Островского.
Пружина безмятежного приюта действовала: Зина уезжала к
мужу. Она энергически протестовала против своей высылки, еще энергичнее протестовала против этого мать ее, но всех энергичнее был Егор Николаевич. Объявив свою непреклонную волю, он ушел в кабинет, многозначительно хлопнул дверью, велел кучерам запрягать карету, а горничной девушке Зины укладывать ее вещи. Бахарев отдал эти распоряжения таким
тоном, что Ольга Сергеевна только проговорила...
Письмо вдруг переходило в
тон исключительно нежный и заключалось выражением решительнейшего намерения Ольги Александровны в самом непродолжительном времени прибыть в Москву для совместного сожительства с
мужем, на том основании, что он ей
муж и что она еще надеется на его исправление.
— Пускай играют польку, — решила капризным
тоном Люба. — Исай Саввич, сыграйте, пожалуйста, полечку. Это мой
муж, и он для меня заказывает, — прибавила она, обнимая за шею педагога. — Правда, папочка?
— Да, она опять приехала — возвратилась к
мужу, — продолжала m-lle Прыхина тем же знаменательным
тоном.
—
Муж мой, может быть, захочет быть у тебя, но пожелаешь ли ты этого? — спросила она его несколько даже гордым
тоном.
— А что же вы не сказали того, что
муж прежде всегда заставлял меня, чтоб я была любезна с вами? — проговорила она, не оборачивая лица своего в комнату: вообще в
тоне ее голоса и во всех манерах было видно что-то раздраженное.
— Довольно! — сказала она драматическим
тоном. — Вы добились, чего хотели. Я ненавижу вас! Надеюсь, что с этого дня вы прекратите посещения нашего дома, где вас принимали, как родного, кормили и поили вас, но вы оказались таким негодяем. Как я жалею, что не могу открыть всего
мужу. Это святой человек, я молюсь на него, и открыть ему все — значило бы убить его. Но поверьте, он сумел бы отомстить за оскорбленную беззащитную женщину.
— Нет, — произнесла она покорным и приниженным
тоном. — Чтобы выезжать, надобно иметь туалет, а это при наших средствах совершенно для меня невозможно, — дополнила она, не утерпев, чтобы не кольнуть
мужа бедностью.
— Очень это я помню, — продолжал воспламененным
тоном камергер, — но
муж ваш негодяй: он бросил вас, и вы должны теперь жить своим трудом!
— Кроме того, полковник, — продолжала Катрин, тем же умоляющим
тоном, — я прошу вас защитить меня от
мужа: он так теперь зол и ненавидит меня, что может каждую минуту ворваться ко мне и наделать бог знает чего!
— Да это исполняй, кто тебе мешает! — заключила этот спор тем же насмешливым
тоном gnadige Frau, очень хорошо знавшая, что она сумеет не допустить
мужа подать такую несообразную с здравым рассудком просьбу.
— Если только он чувствует себя хорошо, то он, может быть, примет вас, — отвечала неуверенным
тоном Сусанна Николаевна, хорошо ведая, что Егор Егорыч очень не любил Екатерины Петровны; но все-таки из сожаления к той решилась попробовать и, войдя к
мужу, сказала...
— Ну, смотрите же, — сказала она снова строгим
тоном, — я буду внимательно рассматривать ваши отчеты, и, наконец, если когда-нибудь
муж будет просить у вас денег, то вы должны мне предварительно сказать об том.
Проговорив это, Сусанна Николаевна упала перед
мужем на колени и склонила к нему свою голову. Егор Егорыч поцеловал ее с нежностью в темя и проговорил опять-таки величавым
тоном...
Софья Николавна скоро одумалась, вновь раскаянье заговорило в ней, хотя уже не с прежнею силой; она переменила
тон, с искренним чувством любви и сожаления она обратилась к
мужу, ласкала его, просила прощенья, с неподдельным жаром говорила о том, как она счастлива, видя любовь к себе в батюшке Степане Михайлыче, умоляла быть с ней совершенно откровенным, красноречиво доказала необходимость откровенности — и мягкое сердце
мужа, разнежилось, успокоилось, и высказал он ей все, чего решился было ни под каким видом не сказывать, не желая ссорить жену с семьей.
Муж сразу делался другим человеком — уверенный
тон, ответы полусловами, даже походка другая.
— Нечего вешать голову, —
тоном опытного человека продолжала Татьяна Власьевна. — Пройдёт! Любовь — болезнь излечимая. Я сама до замужества три раза так влюблялась, что хоть топиться впору, и однако — прошло! А как увидала, что мне уж серьёзно пора замуж выходить, — безо всякой любви вышла… Потом полюбила —
мужа… Женщина иногда может и в своего
мужа влюбиться…
Анна Петровна. Скажите, какой
тон… К вам этот
тон совсем не идет. Если хотите, чтобы вас любили женщины, то никогда при них не сердитесь и не солидничайте… (
Мужу.) Николай, давайте на сене кувыркаться!..
— А что, если я сама кого полюблю, как тебе это покажется? — присовокупила княгиня уже внушительным
тоном: она, кажется, думала сильно напугать этим
мужа.
— Я не помню, говорила ли я тебе, — начала она, обращаясь к дочери и каким-то необыкновенно развязным
тоном, — что у покойного
мужа было там одно дело, по которому у него взято было в опеку его имение.
Тон его показался мне странным. Уходя, я услышал, что он бормочет что-то, тоже незнакомым, странным голосом. Между прочим я расслышал слова: «удобный
муж».
—
Муж мой, — начала она небрежным
тоном, — дал мне странное поручение! Госпожа его все еще продолжает жить в моем доме… дурит бог знает как… Михаилу Сергеичу написали об этом… (На последних словах Грохов на мгновение вскинул глаза на Домну Осиповну.) Он меня просит теперь вытурить ее из моей квартиры; я очень рада этому, но каким способом — недоумеваю: чрез квартального, что ли?
— О, их много! — произнесла Домна Осиповна, хоть сама сознавала, что у ней всего один был факт: то, что Бегушев, имея средства, не дарил ей дачи; но как это было высказать?! Кроме того, она видела, что очень его рассердила, а потому поспешила переменить свой
тон. — Пощади меня, Александр, ты видишь, как я сегодня раздражена! — произнесла она умоляющим голосом. — Ты знаешь ли, что возлюбленная
мужа способна отравить меня, потому что это очень выгодно для нее будет!
— Каким же образом и чем Янсутский может уничтожить ваше состояние? Наконец, ваш
муж — такой практический человек, что не допустит, вероятно, сделать его это!.. — говорил Бегушев, вместе с тем всматриваясь в лицо Домны Осиповны, которое имело странное выражение, особенно глаза: они были неподвижны и вместе с тем блестели; прежнего бархатного
тона в них и следа не оставалось.
— Двоих братов под Севастополь угнали, там они и загибли. Старший в бунт ввязался, когда мужики волей смутились; отец — тоже причастный бунту — с картошкой не соглашался, когда картошку силком заставляли есть; его хотели пороть, а он побежал прятаться, провалился под лёд,
утонул. Потом было ещё двое у матери, от другого
мужа, Вялова, рыбака, я да брат Сергей…
— Он — мастер; мебель делал и часы чинил, фигуры резал из дерева, у меня одна спрятана — женщина голая, Ольга считает её за материн портрет. Пили они оба. А когда
муж помер — обвенчались, в тот же год она
утонула, пьяная, когда купалась…
— Вы не должны жить с
мужем, — начал Эльчанинов решительным
тоном. — Уезжайте от него на этих же днях, сегодня, завтра, если хотите… У меня есть небольшое состояние, и с этой минуты оно принадлежит вам.
— Успокойтесь, пожалуйста, ведь мы и без вас что-нибудь едим; женской прислуги я не взяла с собой, потому что люблю иногда поработать, как кухарка. Гаврило Степаныч ворчит на меня за это, но, видите ли, мне необходимо готовить самой обед, потому что только я знаю, что любит
муж и как ему угодить, а полнейшее спокойствие для него теперь лучшее лекарство. — Переменив
тон, она прибавила: — А пока он придет, вы, во-первых, сходите умыться прямо в речке, а потом я вас напою чаем; вот вам мыло и полотенце.
Акулина Ивановна (подделываясь под
тон мужа). И впрямь… Сорванец какой! Таня, ты поди… поди в кухню… в кухню! скажи Степаниде — обедать…
— Да ей бы лучше нынче вечером съездить на поклон принцу, — с другого конца комнаты сказал
муж раздраженно-сдержанным
тоном, которого я еще не слыхала от него.
Представь себе, аристократический
тон во всем:
муж — страшный богач, более полугода живет в южных губерниях и занимается торговыми операциями, жена — красавица и, говорят, удивительная фантазерка и философка.
Умилительный
тон его просьбы может растрогать поклонников древней Руси: «также и сирот моих, которые мне служили,
мужей их и жен, и вдов, и детой, чем будет оскорбил во своей кручине, боем по вине и не по вине, и к женам их и ко вдовам насильством, девственным растленьем, а иных есми грехом своим и смерти предал; согрешил во всем и перед ними виноват».
В словах
мужа и в том, что он в присутствии гостьи сидел развалясь и со шляпой на затылке, не было тоже ничего особенного. Он был избалован женщинами, знал, что нравится им, и в обращении с ними усвоил себе особый
тон, который, как все говорили, был ему к лицу. С Любочкой он держал себя так же, как со всеми женщинами. Но Ольга Михайловна все-таки ревновала.
Золотилов. Я очень хорошо, любезный друг, знаю, что
тон мой не должен тебе нравиться; но что делать? Я имею на него некоторое право, как
муж твоей сестры, которая умоляла меня, чтоб я ехал образумить тебя.