Неточные совпадения
Правдин. Подобное бесчеловечие вижу и в здешнем доме. Ласкаюсь, однако,
положить скоро границы злобе жены и глупости
мужа. Я уведомил уже о всех здешних варварствах нашего начальника и не сумневаюсь, что унять их возьмутся меры.
—
Положим, какой-то неразумный ridicule [смешное] падает на этих людей, но я никогда не видел в этом ничего, кроме несчастия, и всегда сочувствовал ему», сказал себе Алексей Александрович, хотя это и было неправда, и он никогда не сочувствовал несчастиям этого рода, а тем выше ценил себя, чем чаще были примеры жен, изменяющих своим
мужьям.
Анна испуганно оглянулась, покорно встала и
положила руку на руку
мужа.
— Я
полагаю, что
муж передал вам те причины, почему я считаю нужным изменить прежние свои отношения к Анне Аркадьевне, — сказал он, не глядя ей в глаза, а недовольно оглядывая проходившего через гостиную Щербацкого.
«Если я сказал оставить
мужа, то это значит соединиться со мной. Готов ли я на это? Как я увезу ее теперь, когда у меня нет денег?
Положим, это я мог бы устроить… Но как я увезу ее, когда я на службе? Если я сказал это, то надо быть готовым на это, то есть иметь деньги и выйти в отставку».
Она знала, что̀ мучало ее
мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили,
полагает ли она, что в будущей жизни он, если не поверит, будет погублен, она бы должна была согласиться, что он будет погублен, — его неверие не делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего не может быть спасения, и любя более всего на свете душу своего
мужа, с улыбкой думала о его неверии и говорила сама себе, что он смешной.
— Ну, позвольте, ну
положите сами клятву, какую хотите, я готова сей же час лишиться детей,
мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!
Кудряш. Вота! Есть от чего с ума сходить! Только вы смотрите, себе хлопот не наделайте, да и ее-то в беду не введите!
Положим, хоть у нее
муж и дурак, да свекровь-то больно люта.
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с
мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней,
положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась,
положив голову на плечо
мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца — не трясутся, не красные, а белые, небольшие. Сядет он,
положит ногу на ногу, подопрет голову рукой — все это делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как не говорят ее братец и Тарантьев, как не говорил
муж; многого она даже не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие.
«
Муж — шулер, сын — дровокат, дочь — содержанка, сама из забвенных рижских немок, которых по тринадцати на дюжину
кладут!» — вот общий знаменатель, к которому сводились теперь мысли Хионии Алексеевны относительно фамилии Веревкиных.
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату
мужа, бросилась на колени к нему, судорожно обняла его,
положила голову к нему на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Положим, что другие порядочные люди переживали не точно такие события, как рассказываемое мною; ведь в этом нет решительно никакой ни крайности, ни прелести, чтобы все жены и
мужья расходились, ведь вовсе не каждая порядочная женщина чувствует страстную любовь к приятелю
мужа, не каждый порядочный человек борется со страстью к замужней женщине, да еще целые три года, и тоже не всякий бывает принужден застрелиться на мосту или (по словам проницательного читателя) так неизвестно куда пропасть из гостиницы.
Где это было, все равно,
положим, в Нью-Йорке, в Бостоне, Филадельфии, — вы знаете, все равно; она была очень хорошая женщина и считала
мужа очень хорошим человеком.
Тут, как уж и прежде слышала Вера Павловна, отец
мужа актрисы стал привязываться к горничной; добродетель Крюковой,
положим, и не подвергалась искушению, но началась домашняя ссора: бывшая актриса стала стыдить старика, старик стал сердиться.
— Отлично, — проговорила она, когда чтение кончилось. — Как вы
полагаете, Анатолий Петрович, порядочному
мужу кто-нибудь посмеет написать подобную гадость?
«Так вот ты какая!» — Сергей говорил,
Лицо его весело было…
Он вынул платок, на окно
положил,
И рядом я свой
положила,
Потом, расставаясь, Сергеев платок
Взяла я — мой
мужу остался…
Нам после годичной разлуки часок
Свиданья короток казался,
Но что ж было делать! Наш срок миновал —
Пришлось бы другим дожидаться…
В карету меня посадил генерал,
Счастливо желал оставаться…
Первое, теперь фамилии по праздникам: Рождественский, Благовещенский, Богоявленский; второе, по высоким свойствам духа: Любомудров, Остромысленский; третье, по древним
мужам; Демосфенов, Мильтиадский, Платонов; четвертое, по латинским качествам; Сапиентов, Аморов; пятое, по помещикам: помещик села,
положим, Говоров, дьячок сына назовет Говоровский; помещик будет Красин, ну дьячков сын Красинский.
Он
полагал, что те с большим вниманием станут выслушивать его едкие замечания. Вихров начал читать: с первой же сцены Неведомов подвинулся поближе к столу. Марьеновский с каким-то даже удивлением стал смотреть на Павла, когда он своим чтением стал точь-в-точь представлять и барь, и горничных, и мужиков, а потом, — когда молодая женщина с криком убежала от
мужа, — Замин затряс головой и воскликнул...
— А вы думаете, это безделица! — воскликнул Павел. — Скажите, пожалуйста, что бывает последствием, если женщина так называемого дворянского круга из-за
мужа,
положим, величайшего негодяя, полюбит явно другого человека, гораздо более достойного, — что, ей простят это, не станут ее презирать за то?
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных
мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже
полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только собрал их.
Мари вся покраснела, и надо
полагать, что разговор этот она передала от слова до слова Фатеевой, потому что в первый же раз, как та поехала с Павлом в одном экипаже (по величайшему своему невниманию,
муж часто за ней не присылал лошадей, и в таком случае Имплевы провожали ее в своем экипаже, и Павел всегда сопровождал ее), — в первый же раз, как они таким образом поехали, m-me Фатеева своим тихим и едва слышным голосом спросила его...
Несмотря на такой исход, государственная карьера Горохова была уже подорвана. Мир был заключен, но на условиях, очень и очень нелегких. Наденька потребовала, во-первых, чтоб в кабинете
мужа была поставлена кушетка; во-вторых, чтоб Володька, всякий раз, как идет в кабинет заниматься, переносил и ее туда на руках и
клал на кушетку, и, в-третьих, чтобы Володька, всякий раз, как Наденьке вздумается, сейчас же бросал и свои гадкие бумаги, и свое противное государство и садился к ней на кушетку.
По произведенному под рукой дознанию оказалось, что Подгоняйчиков приходится родным братом Катерине Дементьевне, по
муже Шилохвостовой и что, по всем признакам, он действительно имел какие-то темные посягательства на сердечное спокойствие княжны Признаки эти были: две банки помады и стклянка духов, купленные Подгоняйчиковым в тот самый период времени, когда сестрица его сделалась наперсницей княжны; гитара и бронзовая цепочка, приобретенная в то же самое время, новые брюки и, наконец, найденные в секретарском столе стихи к ней, писанные рукой Подгоняйчикова и, как должно
полагать, им самим сочиненные.
Но в дружбе другое дело. Лизавета Александровна видела, что друг Александра был виноват в его глазах и прав в глазах толпы. Прошу растолковать это Александру! Она не решилась на этот подвиг сама и прибегла к
мужу,
полагая не без основания, что у него за доводами против дружбы дело не станет.
Кроме того, сегодня был день ее именин — семнадцатое сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного.
Муж, уезжая утром по спешным делам в город,
положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.
Я знаю, что они это устраивают, и
полагаю, что ты будешь записан у них раньше всех, потому что всякий раз, как я бываю у них,
муж и жена тебя до небес расхваливают, — проговорила Миропа Дмитриевна, очень довольная подобным желанием Аггея Никитича, так как это могло его несколько сблизить с откупщиком и с милой откупщицей; кроме того, такое благородное развлечение, как дворянские собрания, отвлечет Аггея Никитича от других гадких удовольствий, которые, может быть, он устраивает себе где-нибудь по деревням.
Немало также ставило в тупик и откупщицу все, что она слышала об Аггее Никитиче и пани Вибель, тем более, что она не вполне верила, чтобы у той было что-нибудь серьезное с Аггеем Никитичем, и простодушно
полагала, что Марья Станиславовна, как объяснила та ей, екав с нею в возке в Синьково, разошлась с
мужем по нестерпимости характера его.
Если тебя изнасиловал какой-нибудь негодяй, — господи, что не возможно в нашей современной жизни! — я взял бы тебя,
положил твою голову себе на грудь, вот как я делаю сейчас, и сказал бы: «Милое мое, обиженное, бедное дитя, вот я жалею тебя как
муж, как брат, как единственный друг и смываю с твоего сердца позор моим поцелуем».
Почтмейстерша почти не ошиблась:
муж ее действительно спал в конторе; но маленькая ошибка с ее стороны была лишь в том, что почтмейстер спал не на диване, как
полагала она, а на столе.
— Это уж не дурное ли пророчество нам? — спросила Круциферская, дружески
положив руку на плечо Семену Ивановичу. — Я ваших пророчеств не боюсь с тех пор, как вы предсказывали моему
мужу страшные последствия нашего брака.
— «Прощальный бенефис дивы… Патти. [Патти Аделина (1843–1919) — знаменитая итальянская оперная певица, в 60-х годах прошлого века пела в итальянской опере в Петербурге.] уезжает… Идет опера „Динора“ [«Динора» — комическая опера французского композитора Джакомо Мейербера (1791–1864).] Знаменитый дуэт Патти и Николини [Николини — оперный певец, француз по происхождению,
муж Аделины Патти.]». Как ты
полагаешь относительно этого?
— Жорж, дорогой мой, я погибаю! — сказала она по-французски, быстро опускаясь перед Орловым и
кладя голову ему на колени. — Я измучилась, утомилась и не могу больше, не могу… В детстве ненавистная, развратная мачеха, потом
муж, а теперь вы… вы… Вы на мою безумную любовь отвечаете иронией и холодом… И эта страшная, наглая горничная! — продолжала она, рыдая. — Да, да, я вижу: я вам не жена, не друг, а женщина, которую вы не уважаете за то, что она стала вашею любовницей… Я убью себя!
Яичница. А как, сударыня, если бы пришлось вам избрать предмет? Позвольте узнать ваш вкус. Извините, что я так прямо. В какой службе, вы
полагаете, быть приличнее
мужу?
— Но
положим, что любит, то все-таки должна делать это несколько посекретнее и не кидать этим беспрестанно в глаза
мужу. Все такого рода уступки будут, конечно, несколько тяжелы для всех вас и заставят вас иногда не совсем искренно и откровенно поступать и говорить, но каждый должен в то же время утешать себя тем, что он это делает для спокойствия другого… Dixi! [Я сказал! (лат.).] — заключил Миклаков.
Надежда Антоновна. Вы не умеете ценить его, оцените хоть нас! Вы бедны, мы вас не оставим в бедности; мы имеем связи. Мы ищем и непременно найдем вам хорошее место и богатую опеку. Вам останется только подражать моему
мужу, примерному семьянину. (Подходит к Василькову,
кладет ему руку на плечо и говорит шепотом.) Вы не церемоньтесь!.. Понимаете? (Показывает на карман.) Уж это мое дело, чтоб на вас глядели сквозь пальцы. Пользуйтесь везде, где только можно.
Но тут перед Домной Осиповной являлась и другая сторона медали:
положим, что это сближение ее с
мужем так поразит и так взбесит Бегушева, что он бросит ее и покинет совершенно.
Бегушев справедливо
полагал, что Домна Осиповна вовсе не была очень огорчена смертью
мужа, но что она только была напугана и истерзана последующими сценами: привозом трупа, криками и воплями Агаши, гробовщиками, целою толпой набежавшими на двор, процедурой похорон; когда же все это кончилось, она заметно успокоилась.
По отправлении этого письма Домной Осиповной овладел новый страх: ну, как
муж приедет в то время, как у нее сидит Бегушев, и по своей болтливости прямо воскликнет: «Благодарю тебя, душенька, что ты позволила приехать к тебе!» А она желала, чтобы это навсегда осталось тайною для Бегушева и чтобы он
полагал, что
муж возвратился к ней нахрапом, без всякого согласия с ее стороны.
— Сейчас я читал в газетах, — начал он совершенно развязно и свободно, между тем как друг его Офонькин делал над собой страшное усилие, чтобы занять все кресло, а не сидеть на краешке его, — читал в газетах, — продолжал Хмурин, — что,
положим, там жена убила
мужа и затем сама призналась в том, суд ее оправдал, а публика еще денег ей дала за то.
— Но я
полагал, что ты не имеешь к
мужу никаких обязательств — ни нравственных, ни денежных!..
Старый чудак явился тотчас и застал в ужасном горе. Она описала ему самыми черными красками варварство
мужа и сказала наконец, что всю свою надежду
полагает на его дружбу и любезность.
Маня тихо подала обе свои прозрачные ручки
мужу,
положила ему на грудь свою голову и прошептала...
На санях в ту же минуту началось движение. Бабы, мужики вставали, отряхивались и гурьбою полезли в прихожую. Тем временем барыня подала
мужу в руки целковый, себе взяла в карман полтинник, а детям раздала кому четвертак, кому двугривенный, а Маше, как самой младшей, дала пятиалтынный. Дети показывали друг другу свои монеты и толковали, как они их
положат на тарелку, когда придет время «отдаривать» Настю.
Артамонов пришёл домой, когда жена, уже раздетая,
положив левую ногу на круглое колено правой, морщась, стригла ногти. Искоса взглянув на
мужа, она спросила...
Мановская побледнела. Она очень хорошо знала, что слово
полагаю на языке ее
мужа значит — она приедет. Но завтра! Завтра был день, назначенный ею для свидания с Эльчаниновым.
— А потому, честной боярин, что, во-первых, ты для нас, мелких сошек, не пара; а во-вторых, ты моего
мужа, а ее отца на пару лет будешь старше; а в-третьих, скажу тебе, что на место твоих подлых женщин, на те же пуховики, я свою дочь
класть не намерена и чести девству ее в твоей любови нисколько не вижу.
С этого дня кончился мой роман с
мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к детям и к отцу моих детей
положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я еще не прожила в настоящую минуту…
— Жены моей я к вам, Катерина Архиповна, не посылал, а если она сама знает, что мне нужны семьсот рублей, так это, я
полагаю, весьма извинительно, — потому что между
мужем и женою не должно быть тайны.