Неточные совпадения
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей первое
место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово,"
наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым в бедствиях надлежит".
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту
науку и положить начало новой
науке — об отношениях народа к земле, нужно было только съездить за границу и изучить на
месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
— Я не высказываю своего мнения о том и другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего
места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим
наукам дано преимущество пред реальными.
Да и в словесных
науках они, как видно, не далеко уходили…» — Тут на минуту Кошкарев остановился и сказал: — В этом
месте, плут… он немножко кольнул вас.
Попробуй он слегка верхушек какой-нибудь
науки, даст он знать потом, занявши
место повиднее, всем тем, которые в самом деле узнали какую-нибудь
науку.
События в доме, отвлекая Клима от усвоения школьной
науки, не так сильно волновали его, как тревожила гимназия, где он не находил себе достойного
места. Он различал в классе три группы: десяток мальчиков, которые и учились и вели себя образцово; затем злых и неугомонных шалунов, среди них некоторые, как Дронов, учились тоже отлично; третья группа слагалась из бедненьких, худосочных мальчиков, запуганных и робких, из неудачников, осмеянных всем классом. Дронов говорил Климу...
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было сыну в наследство искусство и опытность хождения по чужим делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном
месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги, не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной
науки хождения по делам. Он года три посылал его к священнику учиться по-латыни.
Дети ее пристроились, то есть Ванюша кончил курс
наук и поступил на службу; Машенька вышла замуж за смотрителя какого-то казенного дома, а Андрюшу выпросили на воспитание Штольц и жена и считают его членом своего семейства. Агафья Матвеевна никогда не равняла и не смешивала участи Андрюши с судьбою первых детей своих, хотя в сердце своем, может быть бессознательно, и давала им всем равное
место. Но воспитание, образ жизни, будущую жизнь Андрюши она отделяла целой бездной от жизни Ванюши и Машеньки.
— Ну, это — общие
места. Однако вы — не враг
науки, не клерикал? То есть я не знаю, поймете ли вы…
А был тот учитель Петр Степанович, царство ему небесное, как бы словно юродивый; пил уж оченно, так даже, что и слишком, и по тому самому его давно уже от всякого
места отставили и жил по городу все одно что милостыней, а ума был великого и в
науках тверд.
Я сел на
место частного пристава и взял первую бумагу, лежавшую на столе, — билет на похороны дворового человека князя Гагарина и медицинское свидетельство, что он умер по всем правилам
науки. Я взял другую — полицейский устав. Я пробежал его и нашел в нем статью, в которой сказано: «Всякий арестованный имеет право через три дня после ареста узнать причину оного и быть выпущен». Эту статью я себе заметил.
Тридцать лет тому назад Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства, до того ничтожными и незаметными, что им было достаточно
места между ступней самодержавных ботфорт и землей — а в них было наследие 14 декабря, наследие общечеловеческой
науки и чисто народной Руси. Новая жизнь эта прозябала, как трава, пытающаяся расти на губах непростывшего кратера.
Айно живут в близком соседстве с народами, у которых растительность на лице отличается скудостью, и немудрено поэтому, что их широкие бороды ставят этнографов в немалое затруднение;
наука до сих пор еще не отыскала для айно настоящего
места в расовой системе.
Потерпев неудачу в прикладных
науках, он сразу перешел к метафизике. Однажды он очень самоуверенно и таким тоном, после которого не оставалось никаких возражений, заявил Любке, что бога нет и что он берется это доказать в продолжение пяти минут. Тогда Любка вскочила с
места и сказала ему твердо, что она, хотя и бывшая проститутка, но верует в бога и не позволит его обижать в своем присутствии и что если он будет продолжать такие глупости, то она пожалуется Василию Васильевичу.
— И дело. Вперед
наука. Вот десять копеек на пуд убытку понес да задаром тридцать верст проехал. Следственно, в предбудущем, что ему ни дай — возьмет. Однако это, брат, в наших
местах новость! Скажи пожалуй, стачку затеяли! Да за стачки-то нынче, знаешь ли, как! Что ж ты исправнику не шепнул!
О
науке финской я ничего не знаю; ей отгорожено
место в Гельсингфорсе, а что она там делает — неизвестно.
Тогда ради признано за благо:цензурное ведомство упразднить на вечные времена, на
место же оного учредить особливый благопопечительный о
науках и искусствах комитет, возложив на таковый наблюдение, дабы в Российской империи быстрым разумом Невтонам без помехи процветать было можно".
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на
науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а
место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Приехал он в свое
место и начал вредить. Вредит год, вредит другой. Народное продовольствие — прекратил, народное здравие — уничтожил,
науки — сжег и пепел по ветру развеял. Только на третий год стал он себя поверять: надо бы, по-настоящему, вверенному краю уж процвести, а он словно и остепеняться еще не начинал…
Это увещание оказывает свое действие не потому, чтобы оно заключало что-нибудь действительно убедительное, а потому что Иудушка и сам видит, что он зарапортовался, что лучше как-нибудь миром покончить день. Поэтому он встает с своего
места, целует у маменьки ручку, благодарит «за
науку» и приказывает подавать ужинать. Ужин проходит сурово и молчаливо.
Для того, чтобы ясно было, как невозможно при таком взгляде понять христианское учение, необходимо составить себе понятие о том
месте, которое в действительности занимали и занимают религии вообще и, в частности, христианская в жизни человечества, и о том значении, которое приписывается им
наукой.
Дни проходили за днями; город был забыт. Начальство, не получая ни жалоб, ни рапортов, ни вопросов, сначала заключило, что в городе все обстоит благополучно, но потом мало-помалу совершенно выпустило его из вида, так что даже не поместило в список населенных
мест, доставляемый в Академию
наук для календаря.
При этом имеется, кажется, в виду еще и та мысль, что
науки вообще имеют растлевающее влияние и что, следовательно, они всего менее могут быть у
места там, где требуются лишь свежесть и непреоборимость.
Новый помпадур был малый молодой и совсем отчаянный. Он не знал ни
наук, ни искусств, и до такой степени мало уважал так называемых идеологов, что даже из Поль де Кока и прочих классиков прочитал только избраннейшие
места. Любимейшие его выражения были «фюить!» и «куда Макар телят не гонял!».
— Итак, этот-то господин, много потерявший из любви к
наукам, сидел в куртке перед своим письменным столом; подписав разные протоколы и выставив в пустом
месте достодолжное число ударов за корчемство, за бродяжество и т. п., он досуха обтер перо, положил его на стол, взял с полочки книгу, переплетенную в сафьян, раскрыл ее и начал читать.
Но он в эту аудиторию не принес той чистой любви к
науке, которая его сопровождала в Московском университете; как он ни обманывал себя, но медицина была для него
местом бегства: он в нее шел от неудач, шел от скуки, от нечего делать; много легло уже расстояния между веселым студентом и отставным чиновником, дилетантом медицины.
С войны Пепко вывез целый словарь пышных восточных сравнений и любил теперь употреблять их к
месту и не к
месту. Углубившись в права, Пепко решительно позабыл целый мир и с утра до ночи зубрил, наполняя воздух цитатами, статьями закона, датами, ссылками, распространенными толкованиями и определениями. Получалось что-то вроде мельницы, беспощадно моловшей булыжник и зерно
науки. Он приводил меня в отчаяние своим зубрением.
«Ты, — говорит отец, — весь век учиться будешь, когда же мы тебя дождемся?» Слыша такие слова, я бросил
науки и поступил на
место.
Изобрел ли Биндасов на
месте это последнее наименование, перешло ли оно к нему из других рук, только оно, по-видимому, очень понравилось двум тут же стоявшим благороднейшим молодым людям, изучавшим естественные
науки, ибо несколько дней спустя оно уже появилось в русском периодическом листке, издававшемся в то время в Гейдельберге под заглавием:"А toyt venant je crache!" — или:"Бог не выдаст, свинья не съест".
— Я и без
науки на своем
месте буду, — насмешливо сказал Фома. — И всякому ученому нос утру… пусть голодные учатся, — мне не надо…
Я очень хорошо понимаю его мысль: он слишком большой приверженец статистики, чтобы не горевать, что эта
наука содержит еще необъяснимые и темные
места.
Едва ли где-нибудь в другом
месте геолог найдет столь необозримое поле для исследований, как на Чусовой, которая с чисто геологическим терпением ждет русских ученых и русской
науки, чтобы развернуть пред их глазами свои сокровища.
Но одного знания, одной
науки здесь мало: необходимо уметь практически приложить их в каждом данном случае, особенно в тех страшных боевых
местах, где от одного движения руки зависит участь всего дела.
Они охотно становятся ординаторами, ассистентами, лаборантами, экстернами и готовы занимать эти
места до сорока лет, хотя самостоятельность, чувство свободы и личная инициатива в
науке не меньше нужны, чем, например, в искусстве или торговле.
Просветитель вообще, просветитель на всяком
месте и во что бы то ни стало; и притом просветитель, свободный от
наук, но не смущающийся этим, ибо
наука, по мнению его, создана не для распространения, а для стеснения просвещения.
Мнения, что Запад разлагается, что та или другая раса обветшала и сделалась неспособною для пользования свободой, что западная
наука поражена бесплодием, что общественные и политические формы Запада представляют бесконечную цепь лжей, в которой одна ложь исчезает, чтоб дать
место другой, — вот мнения, наиболее любезные Митрофану.
Они не имели иных требований, кроме потребности вéдения, но это было своевременно; они труженически разработали для человечества путь
науки; для них примирение в
науке было наградой; они имели право, по историческому
месту своему, удовлетвориться во всеобщем; они были призваны свидетельствовать миру о совершившемся самопознании и указать путь к нему: в этом состояло их деяние.
Если собрать обвинения, беспрерывно слышимые, когда речь идет о
науке, т. е. о истине, раскрывающейся в правильном организме, то можно, употребляя известное средство астрономии для получения истинного
места светила, наблюдаемого с разных точек, т. е. вычитая противоположные углы (теория параллаксов), вывести справедливое заключение.
Наука начинается с какого-нибудь общего
места, а не с изложения своего profession de foi [Исповедания веры (франц.).].
Всеобщее, мысль, идея — начало, из которого текут все частности, единственная нить Ариадны, — теряется у специалистов, упущена из вида за подробностями; они видят страшную опасность: факты, явления, видоизменения, случаи давят со всех сторон; они чувствуют природный человеку ужас заблудиться в многоразличии всякой всячины, ничем не сшитой; они так положительны, что не могут утешаться, как дилетанты, каким-нибудь общим
местом, и в отчаянии, теряя единую, великую цель
науки, ставят границей стремления Orientierung [ориентацию (нем.).].
Но чистые отвлечения не имеют возможности существовать, противоположное находит
место, вкрадывается и развивается в доме врага своего; отрицание
науки чревато с первого появления положительным.
Скоро он был достойно отличен самой государыней, вверившей ему значительное
место, совершенно согласное с собственными его требованиями,
место, где он мог много произвести для
наук и вообще для добра.
Не будем повторять ее ошибок — и не обвиним Чацкого за то, что в его горячих речах, обращенных к фамусовским гостям, нет помина об общем благе, когда уже и такой раскол от «исканий
мест, от чинов», как «занятие
науками и искусствами», считался «разбоем и пожаром».
— Я все, друг сердечный, дивуюсь, — начал Сергеич глубокомысленно, — от кого это ваша Федосья
науки эти произошла? По нашим
местам, окромя этого старичищи, не от кого заняться.
Так он добился первого
места по
наукам, так он, еще будучи в корпусе, заметив раз за собой неловкость в разговоре по-французски, добился до того, чтобы овладеть французским, как русским; так он потом, занявшись шахматами, добился того, что, еще будучи в корпусе, стал отлично играть.
Катерина Матвеевна.Особенно при том громадном шаге, который сделали естественные
науки, отсталые воззрения не могут иметь
места.
— И опять через неделю уйдешь. Ты знаешь, что он сделал прошлой весной, — сказал, обращаясь ко мне, Челновский. — Поставил я его на
место, сто двадцать рублей в год платы, на всем готовом, с тем чтобы он приготовил ко второму классу гимназии одного мальчика. Справили ему все, что нужно, снарядили доброго молодца. Ну, думаю, на
месте наш Овцебык! А он через месяц опять перед нами как вырос. Еще за свою
науку и белье там оставил.
Из пансиона скоро вышел он,
Наскуча всё твердить азы да буки,
И, наконец, в студенты посвящен,
Вступил надменно в светлый храм
науки.
Святое
место! помню я, как сон,
Твои кафедры, залы, коридоры,
Твоих сынов заносчивые споры:
О боге, о вселенной и о том,
Как пить: ром с чаем или голый ром;
Их гордый вид пред гордыми властями,
Их сюртуки, висящие клочками.
Стал он припоминать вслух о том, с какою неохотою он, небогатый, непривычный к движениям и людям, в конце апреля ехал сюда в N-ский уезд, где ожидал встретить скуку, одиночество и равнодушие к статистике, которая, по его мнению, среди
наук занимает теперь самое видное
место.
Тут опять чуть ли не первое
место принадлежит дамам и барышням, изучающим греческий язык, политическую экономию, философию, астрономию, и проч. Учиться чему-нибудь очень похвально, и почему ж даме или барышне не предоставить права изучать что угодно? Но дело не в
науке; дело в претензии и педантизм, которые наводят всегда на всех адскую скуку.