Неточные совпадения
Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж
чувствовал, что долг чести требовал моего присутствия в войске императрицы. Я решился последовать совету Зурина: отправить
Марью Ивановну в деревню и остаться в его отряде.
Когда Маслова поступила к ним, Марья Павловна
почувствовала к ней отвращение, гадливость. Катюша заметила это, но потом также заметила, что Марья Павловна, сделав усилие над собой, стала с ней особенно ласкова и добра. И ласка и доброта такого необыкновенного существа так тронули Маслову, что она всей душой отдалась ей, бессознательно усваивая ее взгляды и невольно во всем подражая ей. Эта преданная любовь Катюши тронула
Марью Павловну, и она также полюбила Катюшу.
Верочка опять видела прежнюю
Марью Алексевну. Вчера ей казалось, что из — под зверской оболочки проглядывают человеческие черты, теперь опять зверь, и только. Верочка усиливалась победить в себе отвращение, но не могла. Прежде она только ненавидела мать, вчера думалось ей, что она перестает ее ненавидеть, будет только жалеть, — теперь опять она
чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
Семеныч
чувствовал себя настоящим хозяином и угощал с подобающим радушием. Мыльников быстро опьянел — он давно не пил, и водка быстро свалила его с ног. За ним последовал и Семеныч, непривычный к водке вообще. Петр Васильич пил меньше других и
чувствовал себя прекрасно. Он все время молчал и только поглядывал на
Марью, точно что хотел сказать.
Мари, в свою очередь, кажется, точно то же самое
чувствовала в отношении его.
— Герои романа французской писательницы
Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».], о странном трепете Жозефины, когда она, бесчувственная, лежала на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли еще не более мужчин, склонны в чем бы то ни было реализировать свое чувство (ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для милого), — так и княгиня наконец начала
чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
Он
чувствовал, что простая вежливость заставляла его спросить дядю о
Мари, но у него как-то язык на это не поворачивался. Мысль, что она не вышла замуж, все еще не оставляла его, и он отыскивал глазами в комнате какие-нибудь следы ее присутствия, хоть какую-нибудь спицу от вязанья, костяной ножик, которым она разрезывала книги и который обыкновенно забывала в комнате дяди, — но ничего этого не было видно.
Он
чувствовал некоторую неловкость сказать об этом
Мари; в то же время ему хотелось непременно сказать ей о том для того, чтобы она знала, до чего она довела его, и
Мари, кажется, поняла это, потому что заметно сконфузилась.
Вихров, проводив гостей, начал себя
чувствовать очень нехорошо. Он лег в постель; но досада и злоба, доходящие почти до отчаяния, волновали его. Не напиши
Мари ему спасительных слов своих, что приедет к нему, — он, пожалуй, бог знает на что бы решился.
— У Евгения Петровича в комнате, — он что-то нехорошо себя
чувствует, — отвечала
Мари: лгать в этом случае она считала постыдным для себя.
Мари и Вихров оба вспыхнули, и герой мой в первый еще раз в жизни
почувствовал, или даже понял возможность чувства ревности любимой женщины к мужу. Он поспешил уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной жертвы!
— Но как же оно не будет этого
чувствовать? — опять спросила
Мари.
При этом вопросе
Мари немного сконфузилась — она всегда, когда речь заходила об матери,
чувствовала некоторую неловкость.
Будь на месте Павла более опытный наблюдатель, он сейчас бы
почувствовал в голосе ее что-то неопределенное, но юноша мой только и услыхал, что у
Мари ничего нет в Москве особенного: мысль об этом постоянно его немножко грызла.
Надежда Федоровна
почувствовала в своей груди такую теплоту, радость и сострадание к себе, как будто в самом деле воскресла ее мать и стояла перед ней. Она порывисто обняла
Марью Константиновну и прижалась лицом к ее плечу. Обе заплакали. Они сели на диван и несколько минут всхлипывали, не глядя друг на друга и будучи не в силах выговорить ни одного слова.
— Что ж такое! Этакое утро да вы со мной, и не
чувствовать себя опьяненным! «С важностью очей…» Да, — продолжал Веретьев, глядя пристально на
Марью Павловну, — это так… А ведь я помню, я видал, редко, но видал эти темные великолепные глаза, я видал их нежными! И как они прекрасны тогда! Ну, не отворачивайтесь, Маша, ну по крайней мере засмейтесь… покажите мне глаза ваши хотя веселыми, если уже они не хотят удостоить меня нежным взглядом.
— Я говорю, что
чувствую: выслушайте меня и взгляните на предмет, как он есть. Я знаю: вы любите вашу
Мари, вы обожаете ее, — не так ли? Но как же вы устраиваете ее счастье, ее будущность? Хорошо, покуда вы живы, я ни слова не говорю — все пойдет прекрасно; но если, чего не дай бог слышать, с вами что-нибудь случится, — что тогда будет с этими бедными сиротами и особенно с бедною
Мари, которая еще в таких летах, что даже не может правильно управлять своими поступками?
Между тем хозяйка, осматривавшая в лорнет всех гостей, увидела во второй кадрили Хозарова, танцующего с
Мари, и с той поры исключительно занялась наблюдением над ними. Она видела все; но ни Хозаров, ни
Мари не заметили ничего. В герое моем вдруг воскресла на время усыпленная впечатлением Варвары Александровны страсть к
Мари, тем более, что он, взяв ручку грезовской головки,
почувствовал, что эта ручка дрожала.
— Никогда! Парирую моею жизнью, никогда. Женщины раскаиваются только в тех браках, в которые они вступают по расчету, а не по любви. В чем ваша
Мари будет
чувствовать раскаяние?
Она потребовала себе свое любимое шелковое платье и вообще туалетом своим очень много занималась; Пашет и Анет, интересовавшиеся знать, что такое происходит между папенькой, маменькой и
Мари, подслушивали то у тех, то у других дверей и, наконец, начали догадываться, что вряд ли дело идет не о сватовстве Хозарова к
Мари, и обе
почувствовали страшную зависть, особенно Анет, которая все время оставалась в приятном заблуждении, что Хозаров интересуется собственно ею.
— Из всего, что вы мне, Сергей Петрович, говорили, — начала Варвара Александровна, закурив другую папиросу, — я еще не могу вас оправдать; напротив, я вас обвиняю. Ваша
Мари молода, неразвита, — это правда; но образуйте сами ее, сами разверните ее способности. Ах, Сергей Петрович! Женщин, которые бы мыслили и глубоко
чувствовали, очень немного на свете, и они, я вам скажу, самые несчастные существа, потому что мужья не понимают их, и потому все, что вы ни говорили мне, одни только слова, слова, слова…
Ольга пошла в церковь и взяла с собою
Марью. Когда они спускались по тропинке к лугу, обеим было весело. Ольге нравилось раздолье, а Марья
чувствовала в невестке близкого, родного человека. Восходило солнце. Низко над лугом носился сонный ястреб, река была пасмурна, бродил туман кое-где, но по ту сторону на горе уже протянулась полоса света, церковь сияла, и в господском саду неистово кричали грачи.
Я с своей стороны тоже убедился, что действовать на
Марью Виссарионовну было совершенно бесполезно; но что же, наконец, сама Лидия Николаевна, что она думает и
чувствует? Хотя Леонид просил меня не говорить с нею об женихе, но я решился при первом удобном случае если не расспросить ее, то по крайней мере заговорить и подметить, с каким чувством она относится к предстоящему ей браку; наружному спокойствию ее я не верил, тем более что она худела с каждым днем.
Но на
Марью Валериановну его речи более не действовали. Весь prestige, окружавший его, исчез, она
чувствовала себя настолько выше, настолько сильнее его, что у ней начала развиваться жалость к нему.
Сергей Платонович пережил свою жену
Марью Николаевну ровно на сорок три дня. Отслужив в сороковой день панихиду на кладбище Симонова монастыря, где был фамильный склеп Похвисневых, он возвратился домой,
почувствовал себя худо и слег.
Александр Васильевич вскоре поборол свое волнение, встал и даже принялся было за книгу, но тотчас и бросил ее. Заниматься он не мог и
чувствовал, что сегодня он к этому даже не в состоянии себя принудить. Он отворил дверь и кликнул
Марью Петровну. Та явилась.