Неточные совпадения
Она хотела что-то сказать, но голос отказался произнести какие-нибудь звуки; с виноватою мольбой взглянув на старика, она быстрыми
легкими шагами пошла на лестницу. Перегнувшись весь вперед и цепляясь калошами о ступени, Капитоныч
бежал за ней, стараясь перегнать ее.
Ласка весело
бежала впереди по тропинке; Левин шел за нею быстрым,
легким шагом, беспрестанно поглядывая на небо.
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то
беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «Слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели
легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан.
Смеркалось; на столе, блистая,
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился
легкий пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай
бежал,
И сливки мальчик подавал;
Татьяна пред окном стояла,
На стекла хладные дыша,
Задумавшись, моя душа,
Прелестным пальчиком писала
На отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е.
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь
побежалаПри блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревем речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит…
И с диким смехом завизжала,
И
легче серны молодой
Она вспрыгнула,
побежалаИ скрылась в темноте ночной.
И наши поехали с проводниками, которые тоже
бежали рядом с лошадью, да еще в гору, — что же у них за
легкие?
В тагальских деревнях между хижинами много красивых домов
легкой постройки — это дачи горожан, которые
бегут сюда, между прочим, тотчас после первых приступов землетрясения, как сказал мне утром мсье Демьен.
Мы все поднимались, но это заметно было для глаз и почти вовсе незаметно для лошадей — так дорога идет раскидисто и отлого; лошади не переставали
бежать легкой рысью.
Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади
бегут, навострив уши, впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ногу, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейниками в спутанной гриве.
В особенно погожие дни являются горожане и горожанки. Порой приходит с сестрой и матерью она, кумир многих сердец, усиленно бьющихся под серыми шинелями. В том числе — увы! — и моего бедного современника… Ей взапуски подают кресло. Счастливейший выхватывает кресло из толпы соперников… Усиленный
бег, визг полозьев, морозный ветер с
легким запахом духов, а впереди головка, уткнувшаяся в муфту от мороза и от страха… Огромный пруд кажется таким маленьким и тесным… Вот уже берег…
Получалось в общем что-то ужасное, глупое и нелепое. В отчаянии доктор
бежал к Стабровским, чтобы хоть издали увидеть Устеньку, услышать ее голос,
легкую походку, и опять ненавидел себя за эти гимназические выходки. Она — такая чистая, светлая, а он — изношенный, захватанный, как позабытая бутылка с недопитою мадерой.
Он не так смирен, как другие, или, может быть, так кажется оттого, что не стоит на одном месте, а все
бежит вперед, летает очень быстро, и убить его в лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо
легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит на охотника, ибо, повторяю, полет его быстрее полета всех других куличков, после бекаса.
Он слышал, как
бегут потоки весенней воды, точно вдогонку друг за другом, прыгая по камням, прорезаясь в глубину размякшей земли; ветки буков шептались за окнами, сталкиваясь и звеня
легкими ударами по стеклам.
Она быстро
побежала к церкви, стоявшей посреди поля, к белой,
легкой церкви, построенной словно из облаков и неизмеримо высокой.
— Зачем вам читать Байрона? — продолжал он, — может быть, жизнь ваша протечет тихо, как этот ручей: видите, как он мал, мелок; он не отразит ни целого неба в себе, ни туч; на берегах его нет ни скал, ни пропастей; он
бежит игриво; чуть-чуть лишь
легкая зыбь рябит его поверхность; отражает он только зелень берегов, клочок неба да маленькие облака…
Волны все
бежали и плескались, а на их верхушках, закругленных и зыбких, играли то белая пена, то переливы глубокого синего неба, то серебристые отблески месяца, то, наконец, красные огни фонарей, которые какой-то человек, сновавший по воде в
легкой лодке, зажигал зачем-то в разных местах, над морем…
—
Беги в мечеть, зови отца, — приказал ему старик и, опередив Хаджи-Мурата, отворил ему
легкую скрипнувшую дверь в саклю. В то время как Хаджи-Мурат входил, из внутренней двери вышла немолодая, тонкая, худая женщина, в красном бешмете на желтой рубахе и синих шароварах, неся подушки.
Не идёт из ума старичок: и древен, и не очень уж мудр, а заботится о людях, поучает их, желая добра. Другие же, в полной силе и обладании умом,
бегут куда-то прочь от людей, где для них веселее и
легче.
А дождь усиливался, оживлённее застучал по крышам, зашелестел ветвями деревьев, по дороге ещё веселее
побежали ручьи, громче захлюпала грязь под ногами рабочих, быстро шагавших, неся
лёгкий, длинный гроб. Горожане растаяли в дожде, около солдата остались только нищие да свои.
Она захлопнула дверь и, что-то прошептав,
побежала легкими шагами назад.
Капитолина Марковна присоединяла свой поклон. Как дитя, обрадовался Литвинов; уже давно и ни от чего так весело не билось его сердце. И легко ему стало вдруг, и светло… Так точно, когда солнце встает и разгоняет темноту ночи,
легкий ветерок
бежит вместе с солнечными лучами по лицу воскреснувшей земли. Весь этот день Литвинов все посмеивался, даже когда обходил свое хозяйство и отдавал приказания. Он тотчас стал снаряжаться в дорогу, а две недели спустя он уже ехал к Татьяне.
Легким танцующим шагом с набережной Санта Лючия идут маленькие серые солдатики, мерно стуча ногами и механически однообразно размахивая левыми руками. Они кажутся сделанными из жести и хрупкими, как заводные игрушки. Их ведет красивый высокий офицер, с нахмуренными бровями и презрительно искривленным ртом, рядом с ним, подпрыгивая,
бежит тучный человек в цилиндре и неустанно говорит что-то, рассекая воздух бесчисленными жестами.
Я сама, в
легких башмаках, по снегу,
бегу к жиду Бумштейну и закладываю мой фермуар — память праведницы, моей матери!
Так говорит она самой себе и
легкими, послушными шагами
бежит по дороге к городу. У Навозных ворот около стены сидят и дремлют в утренней прохладе двое сторожей, обходивших ночью город. Они просыпаются и смотрят с удивлением на бегущую девушку. Младший из них встает и загораживает ей дорогу распростертыми руками.
На другой день после раннего обеда они сволокли
легкую, плоскодонную лодку по откосу оврага к реке, спустили ее в воду и поплыли по течению вниз. Так как река
бежала необыкновенно быстро, то фельдшер пустил Астреина на гребные весла, а сам сел на корму с рулевым веслом. Смирнов взял с собой на всякий случай шомпольную одностволку и даже зарядил ее. Друг, увязавшийся за лодкой,
бежал по берегу и весело лаял.
Легкий остроносый челнок, который все гости звали душегубкой, а сам Петр Дмитрич почему-то Пендераклией,
бежал быстро; он имел живое, хитрое выражение и, казалось, ненавидел тяжелого Петра Дмитрича и ждал удобной минуты, чтобы выскользнуть из-под его ног.
Катерина Матвеевна(жмет руку до боли).Да, я много передумала и пережила. Для меня нет возврата, я ненавижу отсталость, я вся принадлежу новым идеям. Нет ничего, что бы могло остановить меня, и я уважаю вас, глубоко уважаю. Научите меня, куда
бежать, где мне будет
легче дышать. Здесь душит меня все окружающее. Я послушаю одного вашего совета. Я жду.
И когда наступила ночь, Егор Тимофеевич никак не мог уснуть: ворочался, кряхтел и наконец снова оделся и пошел поглядеть на покойника. В длинном коридоре горела одна лампочка и было темновато, а в комнате, где стоял гроб, горели три толстые восковые свечи, и еще одна, четвертая, тоненькая, была прикреплена к псалтырю, который читала молоденькая монашенка. Было очень светло, пахло ладаном, и от вошедшего Егора Тимофеевича по дощатым стенам
побежало в разные стороны несколько прозрачных,
легких теней.
Тут же, рядом, вприпрыжку
бежали бедные комночиты (работники), поджарые и
легкие, как зайцы.
Когда блеснул свет из окна, он показался так далек и недоступен, что офицеру захотелось
побежать к нему. Впервые он нашел изъян в своей храбрости и мелькнуло что-то вроде
легкого чувства уважения к отцу, который так свободно и легко обращался с темнотой. Но и страх и уважение исчезли, как только попал он в освещенные керосином комнаты, и было только досадно на отца, который не слушается голоса благоразумия и из старческого упрямства отказывается от казаков.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы
легкие навстречу им
бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.
Ей хотелось остаться одной и думать. Присутствие мужа, даже спящего, стесняло ее. Выйдя на палубу, она невольно села на то же самое место, где сидела раньше. Небо стало еще холоднее, а вода потемнела и потеряла свою прозрачность. То и дело
легкие тучки, похожие на пушистые комки ваты, набегали на светлый круг луны и вдруг окрашивались причудливым золотым сиянием. Печальные, низкие и темные берега так же молчаливо
бежали мимо парохода.
Вы по крайней мере не одуреете и с радостью ударитесь
бежать, как скоро представится вам возможность выбраться на чистый воздух, и для вас вовсе не будет служить позором то, что вы некоторое время дышали дурным воздухом, хоть, конечно, ваши
легкие все-таки за это поплатятся.
Время было уже позднее: двенадцатый час ночи. Обычные посетители коммунных вечеров, кажись, все налицо. Кому бы быть в такую позднюю пору? Этот неожиданный и притом такой смелый, сильный звонок почти на всех присутствующих произвел довольно странное впечатление: иных покоробило, иным как-то жутко стало, а у кой-кого и
легкий морозец по спине
побежал. Все как-то невольно переглянулись, но решительно ни единая душа не тронулась с места, чтобы идти в прихожую и отворить там двери.
В небольшой и
легкой плетеной беседке, сплошь обвитой
побегами павоя и хмеля, на зеленой скамье, перед зеленым садовым столиком сидела Татьяна Николаевна Стрешнева и шила себе к лету холстинковое платье. Перед нею лежали рабочий баул и недавно сорванные с клумбы две розы. По саду начинали уже летать майские жуки да ночные бабочки, и как-то гуще и сильнее запахло к ночи со всех окружающих клумб ароматом резеды и садового жасмина.
И бодро,
легкой поступью,
побежал по сходне, словно молодой человек. У сходни толпились. Раздавались поцелуи, слышались рыдания и вздохи, пожелания и только изредка веселые приветствия.
На широких, белых, как снег, парусах и то́пселях одни за другими вылетают длинные расшивы с высокими носами, с узкими кормами, с бортами, огороженными низкими перильцами; вдогонку за ними
бегут большие, грузные, но
легкие на ходу гусянки с небольшой оснасткой и с низкими, открытыми бортами; дальше черепашьим шагом плетутся нагруженные пермскою солью уемистые, неуклюжие ладьи, бархоты, шитики и проконопаченные мочалом межеумки, вдали сверкают белизной ветлужские сплавные беляны, чернеют густо осмоленные кладнушки.
— Весь я истормошился и изнемог, — говорил он себе. — Здесь как будто
легче немного, в отцовском доме, но надолго ли?.. Надолго ли они не будут знать, что я из себя сделал?.. Кто я и что я?.. Надо, надо спасаться! Дни ужасно быстро
бегут, сбежали безвестно куда целые годы, перевалило за полдень, а я еще не доиграл ни одной… нет, нужна решимость… квит или двойной куш!
Меня пугает необходимость умолкать, когда я дохожу до необыкновенного, которое невыразимо. Как реченька, я
бегу и движусь вперед только до океана: в его глубинах кончается мое журчание. В себе самом, не двигаясь и не уходя, взад и вперед колышется океан. На землю он бросает только шум и брызги, а глубина его нема и неподвижна, и бестолково ползают по ней
легкие кораблики. Как выражу себя?
Другой страх, пережитый мною, был вызван не менее ничтожным обстоятельством… Я возвращался со свидания. Был час ночи — время, когда природа обыкновенно погружена в самый крепкий и самый сладкий, предутренний сон. В этот же раз природа не спала и ночь нельзя было назвать тихой. Кричали коростели, перепелы, соловьи, кулички, трещали сверчки и медведки. Над травой носился
легкий туман, и на небе мимо луны куда-то без оглядки
бежали облака. Не спала природа, точно боялась проспать лучшие мгновения своей жизни.
В эту ночь я грежу детскими радостными снами: веселыми бубенцами, быстрым
бегом коней, белой скатертью дороги. И над всем этим, как странное, красиво-таинственное видение, витает
легким призраком пленительный своей тайной образ молчаливой графини Коры…
Охотники, торжествуя победу,
легкой рысцой отправились назад. Утомленные
бегом и борьбой с волком, собаки, высунув языки и тяжело дыша,
бежали за ними.
— Ну, сейчас гудок.
Бежать на работу. Вот что, Юрка. В штабе нашей
легкой кавалерии я предложила такую штуку: нужно повести решительную борьбу с прогульщиками. Прогулы дошли до четырнадцати процентов. Ты понимаешь, как от этого падает производительность. И вот что мы надумали… С понедельника мы работаем в ночной смене, ты — тоже?
— У страха глаза велики, ваше величество! Поверите ли? всю ночь проохала и простонала белугой, так что семья хоть
беги вон, — отвечал стоявший за стулом; потом, обратясь к женщине, ласково сказал: — Чего бояться, дурочка? только махнет батюшка Петр Алексеевич своею
легкою ручкою, так болесть, как с гуся вода.
Лизочка закрывает глаза и молчит. Прежние томность и страдальческое выражение возвращаются к ней, опять слышатся
легкие стоны. Вася переменяет компресс и довольный, что его жена дома, а не в
бегах у тети, смиренно сидит у ее ног. Не спит он до самого утра. В десять часов приходит доктор.
Завел речь издалека: «Самое, — говорю, — опасное на войне — это
бежать; во время бегства всегда происходит наибольший урон; в это время бывает всего
легче обойти».
— В монастырь! — ужаснулась старуха. — Час от часу не
легче! То в
бега собирается, то в монашки. В монастырях-то и без того мест не хватает для девиц бездомных, для сирот несчастных, а тебе от довольства такого, от богатства, в таких летах в монастырь и думать не след идти. Молиться-то Богу и дома молись, молись хоть от зари до зари.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди,
легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом,
побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню...
Ребенок убьется и тотчас же
бежит в руки матери, няньки, для того чтоб ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается
легче, когда больное место потрут или поцелуют.