Я принялся переводить «Филоктета» без всяких претензий на литературное достоинство перевода, только чтоб как-нибудь исполнить желание Шушерина, который сам признавался мне, что ничего, кроме золотой посредственности, от моего перевода не ожидал; но, прочитав его, Шушерин сказал, что это один из
лучших переводов того времени, и потому он захотел им похвастаться.
Неточные совпадения
Только что он был удостоен
перевода в этот высший курс как один из самых
лучших, — вдруг несчастие: необыкновенный наставник, которого одно одобрительное слово уже бросало его в сладкий трепет, скоропостижно умер.
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все
лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских
переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
Самое
лучшее было забросить эту проклятую Рублиху, но в
переводе это значило загубить свою репутацию, а, продолжая работы, можно было, по меньшей мере, выиграть целый год времени.
«Детская библиотека», сочинение г. Камне, переведенная с немецкого А. С. Шишковым, особенно детские песни, которые скоро выучил я наизусть, привели меня в восхищение [Александр Семеныч Шишков, без сомнения, оказал великую услугу
переводом этой книжки, которая, несмотря на устарелость языка и нравоучительных приемов, до сих пор остается
лучшею детскою книгою.
Переводы В.М. Лаврова сочинений Сенкевича и Ожешко считались
лучшими, печатались во многих номерах «Русской мысли» за все долгие годы ее издания.
Желая присвоить России
лучшие творения древней и новой чужестранной Литературы, Она учредила Комиссию для
переводов, определила награду для трудящихся — и скоро почти все славнейшие в мире Авторы вышли на языке нашем, обогатили его новыми выражениями, оборотами, а ум Россиян новыми понятиями.
Мысли, собранные здесь, принадлежат самым разнообразным авторам, начиная с браминской, конфуцианской, буддийской письменности, и до евангелия, посланий и многих, многих как древних, так и новых мыслителей. Большинство этих мыслей, как при
переводах, так и при переделке, подверглись такому изменению, что я нахожу неудобным подписывать их именами их авторов.
Лучшие из этих неподписанных мыслей принадлежат не мне, а величайшим мудрецам мира.
— Для этой встречи и я готовлю свои орудия. Во-первых, господин цейгмейстер, во-первых, как говаривал добрый наш Фриц, возьму я под мышку «Славянскую Библию» моего
перевода… Слово Божие есть
лучшее орудие для убеждения победителя.
Но
лучшее, незабвенное благодеяние, которое он сделал не только своим прихожанам, но и всему лифляндскому краю, был
перевод на латышский язык Библии: с его времени Закон Божий стал известен поселянам на природном их языке и понятен их разуму и сердцу.
В пособие к этому преподаванию отец его, имевший богатую библиотеку, познакомил его с сокровищами новой литературы в подлиннике и древней в
лучших немецких и французских
переводах.
Природные дары старался он образовать чтением
лучших иностранных писателей, особенно политических, для
перевода которых держал у себя Зуду, ученого, хитрого, осторожного, служившего ему секретарем и переводчиком, ментором и поверенным.