Неточные совпадения
Это был
барон, полковник, лет тридцати пяти, щеголеватый тип офицера, сухощавый, с немного слишком продолговатым
лицом, с рыжеватыми усами и даже ресницами.
Вот
барон Крюднер, напротив, ничего не помнил, ни местности, ни
лиц, и тоже никогда не смотрел вперед.
Мы с
бароном делали наблюдения над всеми сидевшими за столом
лицами, которые стеклись с разных концов мира «для стяжаний», и тихонько сообщали друг другу свои замечания.
Барон Крюднер ожил; облако исчезло с
лица его. «Il y a une providence pour les voyageurs! [«Провидение хранит путешественников!» — фр.] — воскликнул он, — много я на своем веку получал приглашений на обед или ужин, но всегда порознь: и вот здесь, на пустом берегу, среди дикарей, — приглашение на обед и ужин разом!»
Всякий раз, при сильном ударе того или другого петуха, раздавались отрывистые восклицания зрителей; но когда побежденный побежал, толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с мест, все кричали. Какие
лица, какие страсти на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал
барон. Действительно, этот момент был самый замечательный для постороннего зрителя.
— И прекрасно сделали. Я непременно сам доложу, — сказал
барон, совсем непохоже выражая сострадание на своем веселом
лице. — Очень трогательно. Очевидно, она была ребенок, муж грубо обошелся с нею, это оттолкнуло ее, и потом пришло время, они полюбили… Да, я доложу.
Действительно, я напечатал рассказ «В глухую», где подробно описал виденный мною притон, игру в карты, отравленного «малинкой» гостя, которого потащили сбросить в подземную клоаку, приняв за мертвого. Только Колосов переулок назвал Безымянным. Обстановку описал и в подробностях, как живых, действующих
лиц.
Барон Дорфгаузен, Отто Карлович… и это действительно было его настоящее имя.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного
лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал,
барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Барон З. в это время беспрестанно подходил ко всем гостям, которые собрались в гостиной, глядя на суповую чашу, и с неизменно серьезным
лицом говорил всем почти одно и то же: «Давайте, господа, выпьемте все по-студенчески круговую, брудершафт, а то у нас совсем нет товарищества в нашем курсе.
В начале года, раз на лекции
барон З., высокий белокурый молодой человек, с весьма серьезным выражением правильного
лица, пригласил всех нас к себе на товарищеский вечер.
Барон. Исчез от полиции… яко дым от
лица огня…
Анна Юрьевна последнее время как будто бы утратила даже привычку хорошо одеваться и хотя сколько-нибудь себя подтягивать, так что в тот день, когда у князя Григорова должен был обедать Жуквич, она сидела в своем будуаре в совершенно распущенной блузе; слегка подпудренные волосы ее были не причесаны,
лицо не подбелено.
Барон был тут же и, помещаясь на одном из кресел, держал голову свою наклоненною вниз и внимательным образом рассматривал свои красивые ногти.
Когда стакана по два, по три было выпито и
барон уже покраснел в
лице, а князь еще и больше его, то сей последний, развалясь на диване, начал как бы совершенно равнодушным голосом...
— Ну да, оправдывайся Грибоедовым! — произнесла Анна Юрьевна и больше не в состоянии была шутить: предложение
барона заметно ее встревожило;
лицо Анны Юрьевны, как бы против воли ее, приняло недовольное выражение, так что
барон, заметив это, немножко даже струхнул, чтоб она не передумала своего решения.
Последнего спора Елены с князем ни
барон, ни Анна Юрьевна не поняли нисколько, и
барон, видимо решившийся наблюдать глубочайшее молчание, только придал своему
лицу весьма мыслящее выражение, но Анна Юрьевна не унималась.
Днем для открытия вновь преобразованного училища
барон выбрал воскресенье; он с большим трудом, и то с помощью Петицкой, уговорил княгиню снять с себя глубокий траур и приехать на его торжество хоть в каком-нибудь сереньком платье. Г-жа Петицкая, тоже носившая по князе траур, сняла его и надела форменное платье начальницы. К двенадцати часам они прибыли в училище. Княгиню
барон усадил на одно из почетнейших мест. Г-жа Петицкая села в числе служащих
лиц, впрочем, рядом с
бароном и даже по правую его руку.
Увидав знакомых ему
лиц, и
лиц такого хорошего круга, Архангелов сейчас же подлетел к ним самым развязным манером, сказал две — три любезности княгине, протянул как-то совершенно фамильярно руку
барону, кивнул головой приветливо князю.
На лестные слова
барона г-жа Петицкая, пылая в
лице и потупляя свои глаза, произнесла несколько трепещущим голосом, что она все старание, все усердие свое положит, чтобы исполнить те надежды, которые возложил на нее ее высокопочтенный начальник.
— Нет, не вру, потому что в России все, что есть порядочного, непременно выдумали иностранцы, — сказал
барон, вспыхивая весь в
лице.
Сам господин был высокого роста; руки и ноги у него огромные, выражение
лица неглупое и очень честное; как бы для вящей противоположности с
бароном, который был причесан и выбрит безукоризнейшим образом, господин этот носил довольно неряшливую бороду и вообще всей своей наружностью походил более на фермера, чем на джентльмена, имеющего возможность носить такие дорогие пальто.
Раз, часу в первом дня, Анна Юрьевна сидела в своем будуаре почти в костюме молодой: на ней был голубой капот, маленький утренний чепчик;
лицо ее было явно набелено и подрумянено. Анна Юрьевна, впрочем, и сама не скрывала этого и во всеуслышание говорила, что если бы не было на свете куаферов и косметиков, то женщинам ее лет на божий свет нельзя было бы показываться.
Барон тоже сидел с ней; он был в совершенно домашнем костюме, без галстука, в туфлях вместо сапог и в серой, с красными оторочками, жакетке.
Барон в настоящий вечер был особенно нежен с княгиней: его белобрысое
лицо, с каким-то медовым выражением, так и лезло каждоминутно князю в глаза.
— Мне говорил один очень хорошо знающий его человек, — начал
барон, потупляясь и слегка дотрогиваясь своими красивыми, длинными руками до серебряных черенков вилки и ножа (голос
барона был при этом как бы несколько нерешителен, может быть, потому, что высокопоставленные
лица иногда не любят, чтобы низшие
лица резко выражались о других высокопоставленных
лицах), — что он вовсе не так умен, как об нем обыкновенно говорят.
Приняв этот новый удар судьбы с стоическим спокойствием и ухаживая от нечего делать за княгиней,
барон мысленно решился снова возвратиться в Петербург и приняться с полнейшим самоотвержением тереться по приемным и передним разных влиятельных
лиц; но на этом распутий своем он, сверх всякого ожидания, обретает Анну Юрьевну, которая, в последние свои свидания с ним, как-то всей своей наружностью, каждым движением своим давала ему чувствовать, что она его, или другого, он хорошенько не знал этого, но желает полюбить.
Княгиня опять, как и
барону, сделала Елпидифору Мартынычу знак, чтоб он перестал об этом говорить, и тот замолчал было; но князь, в продолжение всего рассказа Елпидифора Мартыныча то красневший, то бледневший в
лице, сам с ним возобновил этот разговор.
Он как-то притворно-радушно поклонился дяде, взглянул на генерала и не поклонился ему; улыбнулся тетке (и улыбка его в этом случае была гораздо добрее и искреннее), а потом, кивнув головой небрежно
барону, уселся на один из отдаленных диванов, и
лицо его вслед за тем приняло скучающее и недовольное выражение, так что Марья Васильевна не преминула спросить его встревоженным голосом...
Барон судил в сем случае несколько по Петербургу, где долгие годы можно делать что угодно, и никто не будет на то обращать большого внимания; но Москва оказалась другое дело: по выражениям
лиц разных знакомых, посещавших Анну Юрьевну,
барон очень хорошо видел, что они понимают его отношения к ней и втайне подсмеиваются над ним.
Елена слушала его с серьезным и чрезвычайно внимательным выражением в
лице; даже
барон уставил пристальный взгляд на Жуквича, и только князь слушал его с какой-то недоверчивой полуулыбкой, потом Николя Оглоблин, который взирал на Жуквича почти с презрением и ожидал только случая оспорить его, уничтожить, втоптать в грязь.
В один из вечеров
барон приехал с несколько более обыкновенно оживленным
лицом.
Тяжело и неловко спустившись по винтообразной лестнице вниз, Анна Юрьевна вошла в кабинет к
барону, где увидела, что он, в халате и с бледным от бессонницы
лицом, сидел на одном из своих диванов.
— И последнее время, — не унимался, однако, Миклаков, — княгиня, как известно вам, сделалась очень любезна с
бароном Мингером, и это, изволите видеть, оскорбляет самолюбие князя, и он даже полагает, что за подобные поступки княгини ему будто бы целый мир плюет в
лицо.
— Ну нет, вы шутите! — произнес
барон, краснея даже немножко в
лице.
С такими мыслями он шел домой и, подойдя к террасе, увидел, что княгиня, разодетая и прехорошенькая, в какой-то полулежачей и нежной позе сидела на креслах, а у ног ее помещался
барон с красным, пылающим
лицом, с разгоревшимися маслеными глазами.
Пастора играл в Казани преплохой актер Максим Гуляев, и это
лицо в пьесе казалось мне и всей публике нестерпимо скучным, так что длинный монолог, который он читает
барону Нейгофу, был сокращен в несколько строк по общему желанию зрителей.
Тут есть начальство, вас вышлют сегодня же, — que diable! un blanc-bec comme vous [Какого черта, такой молокосос, как вы (фр.).] хочет вызвать на дуэль такое
лицо, как
барон!
— С одним немцем? Этот немец —
барон Вурмергельм и важное лицо-с! Вы наделали ему и баронессе грубостей.
Я объяснил, что так как
барон обратился к генералу с жалобою на меня, точно на генеральского слугу, то, во-первых, — лишил меня этим места, а во-вторых, третировал меня, как
лицо, которое не в состоянии за себя ответить и с которым не стоит и говорить.
Затем поклонился, надел шляпу и прошел мимо
барона, вежливо обращая к нему
лицо и улыбаясь.
— Но
барону я спустить не намерен, — продолжал я с полным хладнокровием, нимало не смущаясь смехом m-r Де-Грие, — и так как вы, генерал, согласившись сегодня выслушать жалобы
барона и войдя в его интерес, поставили сами себя как бы участником во всем этом деле, то я честь имею вам доложить, что не позже как завтра поутру потребую у
барона, от своего имени, формального объяснения причин, по которым он, имея дело со мною, обратился мимо меня к другому
лицу, — точно я не мог или был недостоин отвечать ему сам за себя.
— Генерал, — отвечал я с нестерпимым для него спокойствием, — заарестовать нельзя за буйство прежде совершения буйства. Я еще не начинал моих объяснений с
бароном, а вам еще совершенно неизвестно, в каком виде и на каких основаниях я намерен приступить к этому делу. Я желаю только разъяснить обидное для меня предположение, что я нахожусь под опекой у
лица, будто бы имеющего власть над моей свободной волею. Напрасно вы так себя тревожите и беспокоите.
Я вас все зову
бароном; у вас в
лице есть что-то такое важное… баронское.
— Это молва всеобщая: многие молодые девушки вам завидуют… впрочем вы так благоразумны, что не могли не сделать такого достойного выбора… весь свет восхищается любезностию, умом и талантами вашего супруга… (
барон сделал утвердительный знак головой), — княгиня чуть-чуть не улыбнулась, потом вдруг досада изобразилась на ее
лице.
Загоскин хотел представить, каким опасностям подвергается молодой человек, добрый, слабый и неопытный, вступая в испорченное светское общество; всю его порчу хотел он сосредоточить в одном
лице, в каком-то загадочном
бароне Брокене, придав этому искусителю, кроме ума и разных дарований, что-то фантастическое и дьявольское.
Барон выразил
лицом полнейшее недоумение.
Трилецкий. А тебе идет цилиндр, к
лицу.
Барон, совсем
барон! Отчего ты не купишь себе баронства?
Щербук. Она граф,
барон! У нее генеральское
лицо! А я… калмык и больше ничего… Меня пущай Дуняша обожает… Какая дорога неровная! Шоссе бы надо со столбами телеграфическими… с колоколами… Дзинь, дзинь, дзинь…
Не станем изображать читателю, как гости истребляли закуски, как приналегли они на желудочные, тминные, листовки и померанцевки, как задвигались и загремели стулья, с какими плотоядными улыбками расселись все на подобающее каждому место, как величественно священнодействовал у особого стола клубный метрдотель Кирилла, направляя во все концы столов ряды лакеев с многоразличными яствами, за коими в порядке следовали многоразличные пития, — скажем только одно, что
барон сидел на самом почетном месте, между Непомуком и князем Кейкулатовым, и что сам Кирилла никому не пожелал уступить честь прислуживать этим трем
лицам: редкий и высший знак почтения со стороны амбициозного Кириллы.
— Так, стало быть, вы,
барон, полагаете, что войска посылать не следует? — совещательно обратился к нему Непомук, заранее изображая выражением своего
лица полнейшее и беспрекословное согласие с мнением блистательного гостя.
Князь Кейкулатов начал было в эдаком роде: «позвольте, мол,
барон, и мне, как представителю, от
лица благородного дворянства», но запнулся, смешался, улыбнулся и завершил неожиданным словом: «чокнемтесь!» Откупщик и патриот Верхохлебов неистово «биял» себя в грудь и восклицал: «Отчизна!..
Дочь баронессы Нан являлась полной противоположностью ее матери. Худая, тонкая, высокая, почти одного роста с матерью, несмотря на свои одиннадцать лет, юная баронесса походила на покойного своего отца-барона. У нее были такие же белобрысые волосы, худое, тонкое, некрасивое
лицо с длинным птичьим носом, тонкими губами и умным, чересчур проницательным для ребенка взглядом маленьких с беловатыми ресницами глаз.