Неточные совпадения
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе,
на отодвинутой от стены
кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова
лежала боком
на подушке. Левину видны были потные редкие волосы
на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться
на ее постели,
на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна
лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась
на край
кровати.
—
Лежит, моя голубушка, у меня
на кровати, там за перегородкою, — отвечала попадья.
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь в постель,
лежала она вверх лицом, щеки ее опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо у нее пугающе строго. Самгин сел
на стул у
кровати и, гладя ее руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
По ночам, волнуемый привычкой к женщине, сердито и обиженно думал о Лидии, а как-то вечером поднялся наверх в ее комнату и был неприятно удивлен:
на пружинной сетке
кровати лежал свернутый матрац, подушки и белье убраны, зеркало закрыто газетной бумагой, кресло у окна — в сером чехле, все мелкие вещи спрятаны, цветов
на подоконниках нет.
На другой день Андрея нашли преспокойно спящего в своей постели, а под
кроватью лежало чье-то ружье и фунт пороху и дроби.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла
кровать Марка.
На ней
лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка.
На полке и
на столе
лежало десятка два книг,
на стене висели два ружья, а
на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья.
В темном, холодном карцере не было ни
кровати, ни стола, ни стула, так что посаженный сидел или
лежал на грязном полу, где через него и
на него бегали крысы, которых в карцере было очень много и которые были так смелы, что в темноте нельзя было уберечь хлеба.
Больная
лежала на большой
кровати черного дерева с серебряными украшениями, под полосатым пологом из восточной шелковой материи.
Стены номера и весь пол были покрыты ташкентскими коврами; слабая струя света едва пробивалась сквозь драпировки окон, выхватывая из наполнявшего комнату полумрака что-то белое, что
лежало на складной американской
кровати, как узел вычищенного белья.
Алеша довел своего старца в спаленку и усадил
на кровать. Это была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью;
кровать была узенькая, железная, а
на ней вместо тюфяка один только войлок. В уголку, у икон, стоял налой, а
на нем
лежали крест и Евангелие. Старец опустился
на кровать в бессилии; глаза его блестели, и дышал он трудно. Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто посмотрел
на Алешу.
В комнате, в которой
лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не заметили, но за ширмами, у
кровати его, подняли
на полу большой, из толстой бумаги, канцелярских размеров конверт с надписью: «Гостинчик в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а внизу было приписано, вероятно уже потом, самим Федором Павловичем: «и цыпленочку».
Рука с нагайкой попыталась приподняться… Напрасно! Губы опять склеились, глаза закрылись — и по-прежнему
лежал Чертопханов
на своей жесткой
кровати, вытянувшись как пласт и сдвинув подошвы.
В задней комнате дома, сырой и темной,
на убогой
кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо подушки,
лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
Дверь выломали. Комната пуста. «Загляните — ка под
кровать» — и под
кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, —
на столе
лежал лист бумаги, а
на нем крупными буквами было написано...
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский
лежал на походной
кровати. Перед ним
на столике
лежали его пистолеты, а сабля висела в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами, в углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал в руке открытую книгу, но глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая
на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
После ее приезда в Москву вот что произошло со мной: я
лежал в своей комнате,
на кровати, в состоянии полусна; я ясно видел комнату, в углу против меня была икона и горела лампадка, я очень сосредоточенно смотрел в этот угол и вдруг под образом увидел вырисовавшееся лицо Минцловой, выражение лица ее было ужасное, как бы одержимое темной силой; я очень сосредоточенно смотрел
на нее и духовным усилием заставил это видение исчезнуть, страшное лицо растаяло.
Пахло здесь деревянным маслом и скипидаром. В углу,
на пуховиках огромной
кровати красного дерева,
лежал старший Ляпин и тяжело дышал.
Михей Зотыч
лежал у себя в горнице
на старой деревянной
кровати, покрытой войлоком. Он сильно похудел, изменился, а главное — точно весь выцвел. В лице не было ни кровинки. Даже нос заострился, и глаза казались больше.
Больная
лежала в спальне
на своей
кровати, со стиснутыми зубами и закатившимися глазами. Около нее стояла девочка-подросток и с умоляющим отчаянием посмотрела
на доктора.
Она опять
лежала у себя в спальне
на кровати и смеялась неизвестно чему.
Я
лежу на широкой
кровати, вчетверо окутан тяжелым одеялом, и слушаю, как бабушка молится богу, стоя
на коленях, прижав одну руку ко груди, другою неторопливо и нечасто крестясь.
Удивительным манером полшкипер как-то очень скоро Левшу нашел, только его еще
на кровать не уложили, а он в коридоре
на полу
лежал и жаловался англичанину.
Таисья спала прямо
на голом полу у самой
кровати, свернувшись клубочком, а
на кровати под байковым одеялом
лежал совсем большой мужчина.
— Ох, смерть моя!.. — стонал Самойло Евтихыч,
лежа на своей
кровати; сапог разрезали, чтобы снять с ноги.
Так точно, когда я перед самым выпуском
лежал в больнице, он как-то успел написать мелом
на дощечке у моей
кровати...
Вот утро приходит,
Он о краже хлопочет,
Она же
на кроватиЛежит и хохочет…
Ха-ха-ха!
Ближайшая подруга Маньки Маленькой, Женя,
лежит за их спинами
на кровати навзничь, читает растрепанную книжку «Ожерелье королевы», сочинение и.
Один раз как-то без него я заглянул даже в дедушкину комнату: она была пуста, все вещи куда-то вынесли, стояла только в углу его скамеечка и
кровать с веревочным переплетом, посредине которого
лежал тонкий лубок, покрытый войлоком, а
на войлоке спали поочередно который-нибудь из чтецов псалтыря.
Дивуется честной купец такому чуду чудному и такому диву дивному, и ходит он по палатам изукрашенным да любуется, а сам думает: «Хорошо бы теперь соснуть да всхрапнуть», — и видит, стоит перед ним
кровать резная, из чистого золота,
на ножках хрустальныих, с пологом серебряным, с бахромою и кистями жемчужными; пуховик
на ней как гора
лежит, пуху мягкого, лебяжьего.
В нумерах пахло прокислым и затхлым; загаженные мухами окна растворялись с трудом;
на кровати, вместо тюфяка,
лежал замасленный и притоптанный блин.
Ю все еще
лежала в
кровати, глаза закрыты, жабры широко раздвинуты улыбкой. Я сгреб с полу ее платье, кинул
на нее — сквозь зубы...
Вдоль стены у окна стояла узенькая, низкая, вся вогнувшаяся дугой
кровать, такая тощая, точно
на ее железках
лежало одно только розовое пикейное одеяло; у другой стены — простой некрашеный стол и две грубых табуретки.
Придя к себе, Ромашов, как был, в пальто, не сняв даже шашки, лег
на кровать и долго
лежал, не двигаясь, тупо и пристально глядя в потолок. У него болела голова и ломило спину, а в душе была такая пустота, точно там никогда не рождалось ни мыслей, ни вспоминаний, ни чувств; не ощущалось даже ни раздражения, ни скуки, а просто
лежало что-то большое, темное и равнодушное.
Сидя в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном,
кроватью, столом,
на котором
лежат бумаги, стенными часами и образом, перед которым горит лампадка, глядя
на эти признаки жилья и
на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился
на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
На железной
кровати, стоявшей под главным ковром, с изображенной
на нем амазонкой,
лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная кожаная подушка и енотовая шуба;
на столе стояло зеркало в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера с золотым красным огромным ярлыком, золотые часы с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка хлеба и разбросанные старые карты, и пустые и полные бутылки портера под
кроватью.
На столе было пусто. Все, что напоминало о прежних его занятиях, о службе, о журнальной работе,
лежало под столом, или
на шкафе, или под
кроватью. «Один вид этой грязи, — говорил он, — пугает творческую думу, и она улетает, как соловей из рощи, при внезапном скрипе немазаных колес, раздавшемся с дороги».
Учить лекции и делать чертежи приходилось в спальне, сидя боком
на кровати и опираясь локтями
на ясеневый шкафчик, где
лежали обувь и туалетные принадлежности.
Часу в восьмом вечера (это именно в то самое время, когда нашисобрались у Эркеля, ждали Петра Степановича, негодовали и волновались) Шатов, с головною болью и в легком ознобе,
лежал, протянувшись,
на своей
кровати, в темноте, без свечи; мучился недоумением, злился, решался, никак не мог решиться окончательно и с проклятием предчувствовал, что всё это, однако, ни к чему не поведет.
Потолок был закопчен, обои
на стенах треснули и во многих местах висели клочьями, подоконники чернели под густым слоем табачной золы, подушки валялись
на полу, покрытом липкою грязью,
на кровати лежала скомканная простыня, вся серая от насевших
на нее нечистот.
Она
лежала на широкой
кровати, положив под щеку маленькие ладошки, сложенные вместе, тело ее спрятано под покрывалом, таким же золотистым, как и все в спальне, темные волосы, заплетенные в косу, перекинувшись через смуглое плечо,
лежали впереди ее, иногда свешиваясь с
кровати на пол.
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не читали ее, но, посмотрев картинки, складывали
на шкаф в спальне, а в конце года переплетали и прятали под
кровать, где уже
лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл пол в спальне, под эти книги подтекала грязная вода. Хозяин выписывал газету «Русский курьер» и вечерами, читая ее, ругался...
В этом удобном состоянии духа она приехала домой, прошла ряд пустых богатых покоев, разделась, легла в постель и, почувствовав, что ей будто холодно, протянула руку к пледу, который
лежал свернутый
на табурете у ее
кровати.
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под подушку, он прибавил: — вот
на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой сын…»
На большой пуховой подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным,
на розовом атласе, одеяльцем в самом деле
лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле
кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
Ровно в шесть часов вечера приехал добродушный немец в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого в передней, в зале и гостиной, он хотел войти в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и остановился от изумления: пол был устлан коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною
кроватью висел парадный штофный занавес; в углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна
лежала в постели,
на подушках в парадных же наволочках, одетая в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
Сон не умирил его духа, не разгладил морщин
на крутом его лбе; мрачен сидел он несколько времени поперек своей
кровати и вдруг крикнул: «Мазан!..» Мазан давно
лежал на двери, смотрел в щелку и, по обыкновению, сопел без милосердия.
Хата была пуста. В ней господствовал тот печальный, грязный беспорядок, который всегда остается после поспешного выезда. Кучи сора и тряпок
лежали на полу, да в углу стоял деревянный остов
кровати…
Вернувшись от Оленина, он заснул часа
на два и, еще до света проснувшись,
лежал на своей
кровати и обсуживал человека, которого он вчера узнал.
Сам Белецкий, хорошенький, чистенький,
лежал в одном белье
на кровати и читал Les trois mousquetaires.
Сам дядя Ерошка
лежал навзничь
на коротенькой
кровати, устроенной между стеной и печкой, в одной рубашке, и, задрав сильные ноги
на печку, колупал толстым пальцем струпы
на руках, исцарапанных ястребом, которого он вынашивал без перчатки.