Неточные совпадения
Из нашей же фамилии Простаковых, смотри — тка,
на боку лежа, летят себе в чины.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе,
на отодвинутой от стены кровати
лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова
лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы
на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
И в самом деле, Гуд-гора курилась; по
бокам ее ползали легкие струйки облаков, а
на вершине
лежала черная туча, такая черная, что
на темном небе она казалась пятном.
Самгин в одной штанине бросился к постели, выхватил из ночного столика браунинг, но, бросив его
на постель, надел брюки, туфли, пиджак и снова подбежал к окну; солдат, стрелявший с колена, переваливаясь с
бока на бок, катился по мостовой
на панель, тот, что был впереди его, — исчез, а трое все еще
лежали, стреляя.
Драка пред магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела; у фонаря, обняв его одной рукой, стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком воздух
на лицо свое;
на лице его были видны только зубы; среди улицы столбом стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими руками, гладил
бока свои, грудь, живот и тряс бородой; напротив, у ворот дома,
лежал гимназист, против магазина, головою
на панель, растянулся человек в розовой рубахе.
Когда он и Лютов вышли в столовую, Маракуев уже
лежал, вытянувшись
на диване, голый, а Макаров, засучив рукава, покрякивая, массировал ему грудь, живот,
бока. Осторожно поворачивая шею, перекатывая по кожаной подушке влажную голову, Маракуев говорил, откашливаясь, бессвязно и негромко, как в бреду...
Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли
на новую квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и все
лежал, ворочаясь с
боку на бок. По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, Боже мой! Трогает жизнь, везде достает».
Напрасно водили меня показывать, как красиво вздуваются паруса с подветренной стороны, как фрегат,
лежа боком на воде, режет волны и мчится по двенадцати узлов в час.
Некоторые корабли
лежат почти
на боку и чинятся.
Взад подтолкнет его победившая волна, и он падает
на бок и
лежит так томительную минуту.
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не
на одну сотню тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно
на песок, как иногда добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь дороги. Напрасно трезвый товарищ толкает его в
бока, приподнимает то руку, то ногу, иногда голову. Рука, нога и голова падают снова как мертвые. Гуляка
лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых»
на помощь.
Как ни привыкнешь к морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки: недели, иногда месяцы под парусами — не удовольствие, а необходимое зло. В продолжительном плавании и сны перестают сниться береговые. То снится, что
лежишь на окне каюты,
на аршин от кипучей бездны, и любуешься узорами пены, а другой
бок судна поднялся сажени
на три от воды; то видишь в тумане какой-нибудь новый остров, хочется туда, да рифы мешают…
В следующей камере было то же самое. Такая же была духота, вонь; точно так же впереди, между окнами, висел образ, а налево от двери стояла парашка, и так же все тесно
лежали бок с
боком, и так же все вскочили и вытянулись, и точно так же не встало три человека. Два поднялись и сели, а один продолжал
лежать и даже не посмотрел
на вошедших; это были больные. Англичанин точно так же сказал ту же речь и так же дал два Евангелия.
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с
боку на бок, наконец поднялся и подошел к огню. У костра сидя спал Дерсу. Около него
лежали две собаки. Одна из них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил. Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой люди ходи?» — и тотчас снова погрузился в сон.
Несколько тощих ракит боязливо спускаются по песчаным его
бокам;
на самом дне, сухом и желтом, как медь,
лежат огромные плиты глинистого камня.
Васька
лежит, растянувшись
на боку, жмурит глаза и тихо мурлычет. Он даже оправдываться в взводимом
на него обвинении не хочет. Дедушка отрывает у копченой селедки плавательное перо и бросает его коту. Но Васька не обращает никакого внимания
на подачку.
Во-первых, он находился в «темной» при волости, куда сам когда-то сажал Михея Зотыча; во-вторых, теперь темная битком была набита мертвецки пьяными, подобранными вчера «
на дешевке», а в-третьих, с левого
бока лежал рядом с ним окоченевший труп запившегося насмерть.
Пришла мать, от ее красной одежды в кухне стало светлее, она сидела
на лавке у стола, дед и бабушка — по
бокам ее, широкие рукава ее платья
лежали у них
на плечах, она тихонько и серьезно рассказывала что-то, а они слушали ее молча, не перебивая. Теперь они оба стали маленькие, и казалось, что она — мать им.
Летом русак так же сер, как и беляк, и не вдруг различишь их, потому что летний русак отличается от летнего беляка только черным хвостиком, который у него несколько подлиннее, черною верхушкою ушей, большею рыжеватостью шерсти
на груди и
боках; но зимой они не похожи друг
на друга: беляк весь бел как снег, а у русака, особенно старого, грудь и брюхо несколько бледно-желтоваты, по спине
лежит довольно широкий, весьма красивый пестрый ремень из темных желтоватых и красноватых крапинок, в небольших завитках, или, точнее сказать, вихрях, похожий
на крымскую крупную мерлушку.
Коростель покрыт перьями красно-бурого цвета, с небольшими, продолговатыми, темными полосками или пестринками; крылья у него гораздо краснее; по всей спине
лежат длинные перья, темноватые посредине и с светло-коричневыми обводками по краям; брюшко гораздо светлее, зоб отливает каким-то слегка сизым глянцем, нос обыкновенного рогового, а ноги светло-костяного цвета, подбой крыльев красный,
на боках, под ними, перышки пестрые.
Вот точное описание с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы: нос длиною в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых в основании перьев, которые
лежат по
бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи;
на верхней же стороне шеи, отступя пальца
на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами; в коротеньком хвосте перышки разных цветов: белые с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
Она имеет под горлышком и около носика перья красноватые или светло-коричневые, такого же цвета нижние хвостовые перья и, в виде подковы, пятна
на груди или
на верхней половине хлупи, которые несколько больше, ярче и темнее; красноватые поперечные полоски
лежат по серым перьям
боков.
Рабочие сейчас же заваливались спать, а Кишкин
лежал, ворочался с
боку на бок и все думал.
Около того места, где они только что сидели под каргиной, собрались все обитатели дома Анны Марковны и несколько посторонних людей. Они стояли тесной кучкой, наклонившись вниз. Коля с любопытством подошел и, протиснувшись немного, заглянул между головами:
на полу,
боком, как-то неестественно скорчившись,
лежал Ванька-Встанька. Лицо у него было синее, почти черное. Он не двигался и
лежал странно маленький, съежившись, с согнутыми ногами. Одна рука была у него поджата под грудь, а другая откинута назад.
Я видел, как приходили крестьянки с ведрами, оттыкали деревянный гвоздь, находившийся в конце колоды, подставляли ведро под струю воды, которая била дугой, потому что нижний конец колоды
лежал высоко от земли,
на больших каменных плитах (
бока оврага состояли все из дикого плитняка).
У корыта
лежала боком на земле громадная розовая йоркширская свинья.
Люблю я, знаете, иногда посмотреть
на нашего мужичка, как он там действует:
лежит, кажется, целый день
на боку, да зато уж как примется, так у него словно горит в руках дело! откуда что берется!
— Куда, сударыня! придут, да коли застанут без дела, так и накинутся. «Что, говорят, ничего не делаешь? Здесь, говорят, не деревня, надо работать, говорят, а не
на боку лежать! Все, говорят, мечтаешь!» А то еще и выбранят…
Учить лекции и делать чертежи приходилось в спальне, сидя
боком на кровати и опираясь локтями
на ясеневый шкафчик, где
лежали обувь и туалетные принадлежности.
— Вишь, — говорил он, — много вас, ворон, собралось, а нет ни одного ясного сокола промеж вас! Что бы хоть одному выйти, мою саблю обновить, государя потешить! Молотимши, видно, руки отмахали!
На печи
лежа,
бока отлежали!
Измученные, потрясенные, разошлись они по комнатам. Но Порфирию Владимирычу не спалось. Он ворочался с
боку на бок в своей постели и все припоминал, какое еще обязательство
лежит на нем. И вдруг в его памяти совершенно отчетливо восстановились те слова, которые случайно мелькнули в его голове часа за два перед тем. «Надо
на могилку к покойнице маменьке проститься сходить…» При этом напоминании ужасное, томительное беспокойство овладело всем существом его…
В песке много кусочков слюды, она тускло блестела в лунном свете, и это напомнило мне, как однажды я,
лежа на плотах
на Оке, смотрел в воду, — вдруг, почти к самому лицу моему всплыл подлещик, повернулся
боком и стал похож
на человечью щеку, потом взглянул
на меня круглым птичьим глазом, нырнул и пошел в глубину, колеблясь, как падающий лист клена.
Солдаты говорили, что у нее не хватает ребра в правом
боку, оттого она и качается так странно
на ходу, но мне это казалось приятным и сразу отличало ее от других дам
на дворе — офицерских жен; эти, несмотря
на их громкие голоса, пестрые наряды и высокие турнюры, были какие-то подержанные, точно они долго и забыто
лежали в темном чулане, среди разных ненужных вещей.
Рядом с полкой — большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная синяя пустота смотрит в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит
на самом краю этой пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется в синюю, холодную дыру и полетит куда-то мимо звезд, в мертвой тишине, без шума, как тонет камень, брошенный в воду. Долго я
лежал неподвижно, боясь перевернуться с
боку на бок, ожидая страшного конца жизни.
— Только, — говорит, — жалость — это очень обманное чувство: пожалеет человек, и кажется ему, что он уже сделал всё, что может и что надобно, да, пожалев, и успокоится, а всё вокруг
лежит недвижно, как
лежало, — и
на том же
боку. Кладбищенское это чувство жалость, оно достойно мёртвых, живым же обидно и вредно.
Колеи дорог, полные воды, светясь,
лежали, как шёлковые ленты, и указывали путь в Окуров, — он скользил глазами по ним и ждал: вот из-за холмов
на красном небе явится чёрный всадник, — Шакир или Алексей, — хлопая локтями по
бокам, поскачет между этих лент и ещё издали крикнет...
Вдоль большого лба
лежали глубокие морщины, красные в глубине, они были похожи
на царапины, весь череп его, большой, гладко вытертый сверху, лохматый снизу и
боков, заставлял думать, что человек этот несокрушимо упрям, но маленькие бойкие глаза блестели мягко, весело и несогласно с мыслью об упрямстве.
Мы с ним
лежим на песке у громадного камня, оторвавшегося от родной горы, одетого тенью, поросшего мхом, — у камня печального, хмурого.
На тот
бок его, который обращен к морю, волны набросали тины, водорослей, и обвешанный ими камень кажется привязанным к узкой песчаной полоске, отделяющей море от гор.
Мне много случалось удить в копаных прудах, где водились только караси и пескари, и я много раз имел случай видеть, как крючки с червяками
лежат спокойно
на дне или мотаются между стаями пескарей, не обращая
на себя их внимание (причем нередко выуживал я пескарей, задевая их снаружи, за
бока), тогда как крючок, насаженный кусочком хлеба, едва коснется дна, то сейчас бывает ими окружен.
Станом он брусковат и похож
на щуку, но немного шире ее; нижняя половина его тела и брюха — серебристо-белого цвета, а спина и верхние стороны
боков — сероваты; поперек всего тела
лежат двенадцать неясных полос темно-синего, неяркого цвета; глаза имеет довольно большие, желтоватые, зрачки темные.
Он
лежал, однако ж, не смыкая глаз: сон бежал от него; его как словно тормошило что-то; не зависящая от него сила ворочала его с
боку на бок; время от времени он приподымал голову и внимательно прислушивался к шуму реки, которая, вздуваясь и расширяясь каждую минуту, ревела и грохотала с возрастающей силой.
Потом, чтобы взять от воды все, что только можно взять, он позволял себе всякую роскошь:
лежал на спине и нежился, брызгался, кувыркался, плавал и
на животе, и
боком, и
на спине, и встоячую — как хотел, пока не утомился.
Ведь коли бы все, как ты,
на боку лежали, так мы давно все бы
на свете с голоду умерли.
Кочкарев. Да за чем же, помилуй, за чем дело?.. Ну, рассмотри сам: ну что из того, что ты неженатый? Посмотри
на свою комнату. Ну, что в ней? Вон невычищенный сапог стоит, вон лоханка для умывания, вон делая куча табаку
на столе, и ты вот сам
лежишь, как байбак, весь день
на боку.
Жуквич посидел еще некоторое время, и если б Елена повнимательней наблюдала за ним, то заметила бы, что он был как
на иголках; наконец, он поднялся и стал прощаться с Еленой; но деньги все еще не клал в карман, а держал только их в своей руке и таким образом пошел; но, выйдя в сени, немедля всю пачку засунул в свой совершенно пустой бумажник; потом этот бумажник положил в боковой карман своего сюртука, а самый сюртук наглухо застегнул и, ехав домой, беспрестанно ощупывал тот
бок сюртука, где
лежал бумажник.
— Кабы кого порешило, так
лежал бы
на бережку тут же, а то, значит, все целы остались. Барка-то с пшеницей была, она как ударилась в боец — не ко дну сейчас, а по-маненьку и отползла от бойца-то. Это не то, что вот барка с чугуном: та бы под бойцом сейчас же захлебнулась бы, а эта хошь
на одном
боку да плывет.
Он
лежал на левом
боку, с голыми ногами, в одной розовой ситцевой рубашке, точно спал.
— Дерзость или нет, этого мы не знаем; дело только в том, что карета, я думаю,
лежит и теперь еще
на боку!
Как дикой зверь впиваюсь я в беззащитную мою клячу; казацкая плеть превращается в руке моей в барабанную палку, удары сыпятся как дождь; мой аргамак чувствует наконец необходимость пуститься в галоп, подымается
на задние ноги, хочет сделать скачок, спотыкается, падает — и преспокойно располагается,
лежа одним
боком на правой моей ноге, отдохнуть от тяжких трудов своих.
Думал проехать мимо:
лежи себе
на боку; не здешнего прихода!