Неточные совпадения
«Играй, Ипат!» А
кучеруКричит: «Пошел живей!»
Метель была изрядная,
Играл я: руки заняты...
Кучер тронул, но только что они заворотили, как мужик
закричал...
Кучер остановил четверню и оглянулся направо, на ржаное поле, на котором у телеги сидели мужики. Конторщик хотел было соскочить, но потом раздумал и повелительно
крикнул на мужика, маня его к себе. Ветерок, который был на езде, затих, когда остановились; слепни облепили сердито отбивавшихся от них потных лошадей. Металлический, доносившийся от телеги, звон отбоя по косе затих. Один из мужиков поднялся и пошел к коляске.
— Игнат! —
крикнул он
кучеру, который с засученными рукавами у колодца обмывал коляску. — Оседлай мне…
— Через ручей не проедете, Константин Дмитрич, —
крикнул кучер.
«Отсаживай, что ли, нижегородская ворона!» —
кричал чужой
кучер.
Лакей тут же захлопнул даму дверцами, закидал ступеньками и, ухватясь за ремни сзади коляски,
закричал кучеру: «Пошел!» Дама везла только что услышанную новость и чувствовала побуждение непреодолимое скорее сообщить ее.
Все, не исключая и самого
кучера, опомнились и очнулись только тогда, когда на них наскакала коляска с шестериком коней и почти над головами их раздалися крик сидевших в коляске дам, брань и угрозы чужого
кучера: «Ах ты мошенник эдакой; ведь я тебе
кричал в голос: сворачивай, ворона, направо!
Фока, несмотря на свои преклонные лета, сбежал с лестницы очень ловко и скоро,
крикнул: «Подавай!» — и, раздвинув ноги, твердо стал посредине подъезда, между тем местом, куда должен был подкатить линейку
кучер, и порогом, в позиции человека, которому не нужно напоминать о его обязанности.
Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серых лошадей; седоков не было, и сам
кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых колес. Все говорили,
кричали, ахали;
кучер казался в недоумении и изредка повторял...
— Батюшки! — причитал
кучер, — как тут усмотреть! Коли б я гнал али б не
кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно. Все видели: люди ложь, и я то ж. Пьяный свечки не поставит — известно!.. Вижу его, улицу переходит, шатается, чуть не валится, —
крикнул одноважды, да в другой, да в третий, да и придержал лошадей; а он прямехонько им под ноги так и пал! Уж нарочно, что ль, он аль уж очень был нетверез… Лошади-то молодые, пужливые, — дернули, а он вскричал — они пуще… вот и беда.
Его плотно хлестнул кнутом по спине
кучер одной коляски за то, что он чуть-чуть не попал под лошадей, несмотря на то, что
кучер раза три или четыре ему
кричал.
—
Кучер Михаил
кричит на людей, а сам не видит, куда нужно ехать, и всегда боишься, что он задавит кого-нибудь. Он уже совсем плохо видит. Почему вы не хотите полечить его?
Потом снова скакали взмыленные лошади Власовского,
кучер останавливал их на скаку, полицмейстер, стоя, размахивал руками,
кричал в окна домов, на рабочих, на полицейских и мальчишек, а окричав людей, устало валился на сиденье коляски и толчком в спину
кучера снова гнал лошадей. Длинные усы его, грозно шевелясь, загибались к затылку.
Пара серых лошадей бежала уже далеко, а за ними, по снегу, катился
кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею, шла на трех ногах и хрипела, а вместо четвертой в снег упиралась толстая струя крови; другая лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее за шею и
кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
— Ах, какая пыль! — очнувшись от восторга, заметил он. — Захар! Захар! — долго
кричал он, потому что Захар сидел с
кучерами у ворот, обращенных в переулок.
— Прощайте, Татьяна Ивановна! —
крикнул еще вслед
кучер.
— Я с вами, князь, и к вам! —
крикнул я, схватил полость и отмахнул ее, чтоб влезть в его сани; но вдруг, мимо меня, в сани вскочил Дарзан, и
кучер, вырвав у меня полость, запахнул господ.
Вандик
крикнул что-то другому
кучеру, из другого карта выскочил наш коричневый спутник, мальчишка-готтентот, засучил панталоны и потащил лошадей в воду; но вскоре ему стало очень глубоко, и он воротился на свое место, а лошади ушли по брюхо.
Экипажи мчатся во всю прыть, но
кучера не
кричат, да и прохожий никогда не зазевается.
По деревьям во множестве скакали зверки, которых здесь называют бурундучками, то же, кажется, что векши, и которыми занималась пристально наша собака да
кучер Иван. Видели взбегавшего по дереву будто бы соболя, а скорее черную белку. «Ах, ружье бы, ружье!» —
закричали мои товарищи.
— Готово? Партия, марш, —
крикнул офицер, не обращая внимания на Симонсона, и, взявшись за плечо солдата-кучера, влез в тарантас.
— Ну не говорил ли я, — восторженно
крикнул Федор Павлович, — что это фон Зон! Что это настоящий воскресший из мертвых фон Зон! Да как ты вырвался оттуда? Что ты там нафонзонил такого и как ты-то мог от обеда уйти? Ведь надо же медный лоб иметь! У меня лоб, а я, брат, твоему удивляюсь! Прыгай, прыгай скорей! Пусти его, Ваня, весело будет. Он тут как-нибудь в ногах полежит. Полежишь, фон Зон? Али на облучок его с
кучером примостить?.. Прыгай на облучок, фон Зон!..
— Пошел! — злобно
крикнул кучеру Иван Федорович.
Мы действительно добрались до выселков, хотя правое переднее колесо едва держалось и необыкновенно странно вертелось. На одном пригорке оно чуть-чуть не слетело; но
кучер мой
закричал озлобленным голосом, и мы благополучно спустились.
«Приятный город», — подумал я, оставляя испуганного чиновника… Рыхлый снег валил хлопьями, мокро-холодный ветер пронимал до костей, рвал шляпу и шинель.
Кучер, едва видя на шаг перед собой, щурясь от снегу и наклоняя голову,
кричал: «Гись, гись!» Я вспомнил совет моего отца, вспомнил родственника, чиновника и того воробья-путешественника в сказке Ж. Санда, который спрашивал полузамерзнувшего волка в Литве, зачем он живет в таком скверном климате? «Свобода, — отвечал волк, — заставляет забыть климат».
Почтенный старец этот постоянно был сердит или выпивши, или выпивши и сердит вместе. Должность свою он исполнял с какой-то высшей точки зрения и придавал ей торжественную важность; он умел с особенным шумом и треском отбросить ступеньки кареты и хлопал дверцами сильнее ружейного выстрела. Сумрачно и навытяжке стоял на запятках и всякий раз, когда его потряхивало на рытвине, он густым и недовольным голосом
кричал кучеру: «Легче!», несмотря на то что рытвина уже была на пять шагов сзади.
— Погоняй! погоняй! —
крикнула она
кучеру.
Поэтому сердце мое сильно забилось, когда, при повороте в Овсецово, матушка
крикнула кучеру...
Такова была Садовая в первой половине прошлого века. Я помню ее в восьмидесятых годах, когда на ней поползла конка после трясучих линеек с крышей от дождя, запряженных парой «одров». В линейке сидело десятка полтора пассажиров, спиной друг к другу. При подъеме на гору
кучер останавливал лошадей и
кричал...
— Лошадей! —
крикнул он так громко, что его
кучер тотчас же кинулся из кухни исполнять приказание.
— Уезжайте подобру-поздорову! — уже
крикнул кучер. — Расстервенился народ.
Вдруг
кучер мой снова
закричал мне, что те же семь шилохвостей опять летят мне навстречу, прибавя, что «видно, и на большом пруду помешали им сесть». Мы оба устремили глаза на летящих еще выше прежнего прямо над нами уток.
— На этот вопрос отвечу после! Сворачивай к Колодке, к леваде Остапа; тут у перелаза остановишься! —
крикнул он
кучеру и, повернув лошадь, поскакал к своим отставшим товарищам.
Антон, с замечательной для его лет силой, захлопнул дверцы и сурово
закричал: «Пошел,
кучер!» Карета тронулась.
— Эй ты, подальше, полуночник! —
крикнул кучер.
— У
кучера возжа хлоп, перелетела… лошади на дыбы и понеслись. Она распахнула дверцы и
кричит: «спасите! спасите!», а карета рррр-рррр из стороны в сторону. Она все
кричит своим голоском: «спасите!», а народ разиня рот стоит. Понимаешь?
— Гони! —
крикнул он
кучеру.
Наконец, кончив повесть об умершей с голоду канарейке и не разжалобясь, как бывало прежде, я попросил позволения закрыть книжку и стал смотреть в окно, пристально следя за синеющею в стороне далью, которая как будто сближалась с нами и шла пересечь нашу дорогу; дорога начала неприметно склоняться под изволок, и
кучер Трофим, тряхнув вожжами, весело
крикнул: «Эх вы, милые, пошевеливайтесь!
— К мужикам моим на праздник, — отвечал Александр Иванович, лукаво посматривая на него, и затем
крикнул кучеру: — Пошел!
— Вы не будете, — ну, так я ее буду ломать. Любезные! —
крикнул он, заметив в толпе писаря удельного и
кучера своего. — Будемте мы с вами ломать, — берите топоры и полезайте за мною, по двадцати пяти рублей каждому награды!
Чудинов очутился на улице с маленьким саком в руках. Он был словно пьян. Озирался направо и налево, слышал шум экипажей, крик
кучеров и извозчиков, говор толпы. К счастию, последний его собеседник по вагону — добрый, должно быть, человек был, — проходя мимо,
крикнул ему...
— Что ты, ворона? Руки, что ль, не знаешь! —
крикнул вице-губернаторский
кучер и, быстро продергивая, задел дрожки за переднее колесо и оборвал тяж. Инспекторский
кучер, или в сущности больничный солдат, едва усидел на козлах.
Карета между тем повернула направо в переулок и поехала было шагом, так как колеи и рытвины пошли неимоверные; но вице-губернатор сердито
крикнул: «Пошел!», — и
кучер понесся так, что одно только сотенное достоинство лежачих рессор могло выдерживать толчки, которые затем последовали.
— Ну, покушать, так покушать… Живей! Марш! —
крикнул Петр Михайлыч. Палагея Евграфовна пошла было… — Постой! — остановил ее, очень уж довольный приездом Калиновича, старик. — Там княжеский
кучер. Изволь ты у меня, сударыня, его накормить, вином, пивом напоить. Лошадкам дай овса и сена! Все это им за то, что они нам Якова Васильича привезли.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч
крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
— Дзенкуен! [Благодарю! (Прим. автора.).] — произнесла панна аптекарша и
крикнула кучеру: — Пошел!
— Может быть, немножко о прошедшем, а может быть, и о настоящем! — произнесла она кокетливо и
крикнула кучеру: — Пошел!
— Пошел во весь опор! —
закричал Мизинчиков
кучеру.
— Стой! —
закричал Бахчеев
кучеру. — Стой!