Неточные совпадения
— Хорош у тебя ящик, отец мой, — сказала она, подсевши к нему. —
Чай, в Москве
купил его?
Кнуров. Ну да, толкуйте! У вас шансов больше моего: молодость — великое дело. Да и денег не пожалеете; дешево пароход
покупаете, так из барышей-то можно. А ведь,
чай, не дешевле «Ласточки» обошлось бы!
Я от него было и двери на запор;
Да мастер услужить: мне и сестре Прасковье
Двоих ара́пченков на ярмарке достал;
Купил, он говорит,
чай, в карты сплутовал;
А мне подарочек, дай бог ему здоровье!
— Извините, если я помешал, — начал Павел Петрович, не глядя на нее, — мне хотелось только попросить вас… сегодня, кажется, в город посылают… велите
купить для меня зеленого
чаю.
— Ну, вот тебе беспереводный рубль, — сказала она. Бери его и поезжай в церковь. После обедни мы, старики, зайдем к батюшке, отцу Василию, пить
чай, а ты один, — совершенно один, — можешь идти на ярмарку и
покупать все, что ты сам захочешь. Ты сторгуешь вещь, опустишь руку в карман и выдашь свой рубль, а он опять очутится в твоем же кармане.
У них много: они сейчас дадут, как узнают, что это для Ильи Ильича. Если б это было ей на кофе, на
чай, детям на платье, на башмаки или на другие подобные прихоти, она бы и не заикнулась, а то на крайнюю нужду, до зарезу: спаржи Илье Ильичу
купить, рябчиков на жаркое, он любит французский горошек…
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару,
чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним
покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
Я ходил часто по берегу, посещал лавки, вглядывался в китайскую торговлю, напоминающую во многом наши гостиные дворы и ярмарки,
покупал разные безделки, между прочим
чаю — так, для пробы. Отличный
чай, какой у нас стоит рублей пять, продается здесь (это уж из третьих или четвертых рук) по тридцати коп. сер. и самый лучший по шестидесяти коп. за английский фунт.
А наш барин думал, что,
купив жене два платья, мантилью, несколько чепцов, да вина, сахару,
чаю и кофе на год, он уже может закрыть бумажник, в котором опочил изрядный запасный капиталец, годичная экономия.
Некоторым нужно было что-то
купить, и мы велели везти себя в европейский магазин; но собственно европейских магазинов нет: европейцы ведут оптовую торговлю, привозят и увозят грузы, а розничная торговля вся в руках китайцев. Лавка была большая, в две комнаты: и чего-чего в ней не было! Полотна, шелковые материи, сигары, духи, мыло, помада, наконец, китайские резные вещи,
чай и т. п.
Чукчи
покупают простой листовой табак, называемый здесь черкасским, и железные изделия, топоры, гвозди и проч., якуты — бумажные и шерстяные материи, дабу, грубые ситцы, холстину, толстое сукно, также
чай, сахар; последний большею частию в леденце, вывозимом из Китая.
— Дюфар-француз, может слыхали. Он в большом театре на ахтерок парики делает. Дело хорошее, ну и нажился. У нашей барышни
купил всё имение. Теперь он нами владеет. Как хочет, так и ездит на нас. Спасибо, сам человек хороший. Только жена у него из русских, — такая-то собака, что не приведи Бог. Грабит народ. Беда. Ну, вот и тюрьма. Вам куда, к подъезду? Не пущают, я
чай.
— Ну, вот и князь наш объявился, — сказал он, ставя чайник среди чашек и передавая хлеб Масловой. — Чудесные штуки мы накупили, — проговорил он, скидывая полушубок и швыряя его через головы в угол нар. — Маркел молока и яиц
купил; просто бал нынче будет. А Кирилловна всё свою эстетическую чистоту наводит, — сказал он улыбаясь, глядя на Ранцеву. — Ну, теперь заваривай
чай, — обратился он к ней.
Стал для них
покупать гостинцев, пряничков, орешков, устраивал
чай, намазывал бутерброды.
Прибыли мы наконец в Тулу;
купил я дроби да кстати
чаю да вина, и даже лошадь у барышника взял. В полдень мы отправились обратно. Проезжая тем местом, где в первый раз мы услыхали за собою стук телеги, Филофей, который, подвыпив в Туле, оказался весьма разговорчивым человеком, — он мне даже сказки рассказывал, — проезжая тем местом, Филофей вдруг засмеялся.
— Ведь землю-то,
чай,
купить надо?
Надо хоть два фунта
чаю да две головы сахару
купить, водки, вина недорогого, свечей.
— Не знаю, Ипат в Охотном ряду
покупает. Ничего
чай, можно пить.
— Ах, родные мои! ах, благодетели! вспомнила-таки про старуху, сударушка! — дребезжащим голосом приветствовала она нас, протягивая руки, чтобы обнять матушку, —
чай, на полпути в Заболотье… все-таки дешевле, чем на постоялом кормиться… Слышала, сударушка, слышала!
Купила ты коко с соком… Ну, да и молодец же ты! Лёгко ли дело, сама-одна какое дело сварганила! Милости просим в горницы! Спасибо, сударка, что хоть ненароком да вспомнила.
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал
купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли так и ушли. Чего же это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
Ечкин каждый раз давал старухе по три рубля на
чай и
купил ее этим простым путем.
Всё в доме строго делилось: один день обед готовила бабушка из провизии, купленной на ее деньги, на другой день провизию и хлеб
покупал дед, и всегда в его дни обеды бывали хуже: бабушка брала хорошее мясо, а он — требуху, печенку, легкие, сычуг.
Чай и сахар хранился у каждого отдельно, но заваривали
чай в одном чайнике, и дед тревожно говорил...
Мы
покупали три золотника
чая, осьмушку сахара, хлеба, обязательно — шкалик водки отцу Язя, Чурка строго приказывал ему...
Население здесь перебивается кое-как, но оно тем не менее все-таки каждый день пьет
чай, курит турецкий табак, ходит в вольном платье, платит за квартиры; оно
покупает дома у крестьян, отъезжающих на материк, и строит новые.
Предусмотрительный Плавин
купил на театральные деньги четверку
чаю, несколько фунтов сахару и, кроме того, с какою-то ему уж одному известною целью, бутылку рому и бутылку водки.
Конечно — своя квартира, собственные вещи, возможность
покупать, выбирать по своему усмотрению, устраиваться по своему вкусу — все это наполняло самолюбивым восторгом душу двадцатилетнего мальчика, вчера только сидевшего на ученической скамейке и ходившего к
чаю и завтраку в строю, вместе с товарищами.
Без денег же, хоть самых маленьких, тяжело живется в солдатах: нет ни
чаю, ни сахару, не на что
купить даже мыла, необходимо время от времени угощать взводного и отделенного водкой в солдатском буфете, все солдатское жалованье — двадцать две с половиной копейки в месяц — идет на подарки этому начальству.
Ты посуди сам: ведь я у них без малого целый месяц всем как есть продовольствуюсь: и обед, и
чай, и ужин — все от них; намеднись вот на жилетку подарили, а меня угоразди нелегкая ее щами залить; к свадьбе тоже все приготовили и сукна
купили — не продавать же.
— Ишь гуляльщик какой нашелся! жене шляпки третий год
купить не может… Ты разве голую меня от родителей брал?
чай, тоже всего напасено было.
«На-ка, мол, тебе кукиш, на него что хочешь, то и
купишь», — а сам после этого вдруг совершенно успокоился и, распорядившись дома чем надобно, пошел в трактир
чай пить…
Те думали, что новый смотритель подарочка хочет, сложились и общими силами
купили две головки сахару и фунтика два
чаю и принесли все это ему на поклон, но были, конечно, выгнаны позорным образом, и потом, когда в следующий четверг снова некоторые мальчики не явились, Калинович на другой же день всех их выключил — и ни просьбы, ни поклоны отцов не заставили его изменить своего решения.
— Вы можете себе представить, капитан, — продолжал разливавший
чай, обращаясь к безрукому и поднимая ножик, который уронил этот, — нам сказали, что лошади ужасно дороги в Севастополе, мы и
купили сообща лошадь в Симферополе.
Юнкера пили свой собственный
чай и
покупали сладости у какого-то приблудившегося к Александровскому училищу маркитанта, который открыл в лагере лавочку и даже охотно давал в кредит до производства.
— А я думал, вы
чаю, — сказал он, — я
чай купил. Хотите?
Между прочим, они научили меня, что должно иметь свой
чай, что не худо мне завести и чайник, а покамест достали мне на подержание чужой и рекомендовали мне кашевара, говоря, что копеек за тридцать в месяц он будет стряпать мне что угодно, если я пожелаю есть особо и
покупать себе провиант… Разумеется, они заняли у меня денег, и каждый из них в один первый день приходил занимать раза по три.
По будням к утреннему
чаю покупали два фунта пшеничного хлеба и на две копейки грошовых булочек для молодой хозяйки. Когда я приносил хлеб, женщины подозрительно осматривали его и, взвешивая на ладони, спрашивали...
Если у меня были деньги, я
покупал сластей, мы пили
чай, потом охлаждали самовар холодной водой, чтобы крикливая мать Людмилы не догадалась, что его грели. Иногда к нам приходила бабушка, сидела, плетя кружева или вышивая, рассказывала чудесные сказки, а когда дед уходил в город, Людмила пробиралась к нам, и мы пировали беззаботно.
Книги закройщицы казались страшно дорогими, и, боясь, что старая хозяйка сожжет их в печи, я старался не думать об этих книгах, а стал брать маленькие разноцветные книжки в лавке, где по утрам
покупал хлеб к
чаю.
— А мы разве трогаем кого-нибудь! — продолжала она, проникаясь ко мне все большим доверием. — Нам и людей не надо. Раз в год только схожу я в местечко
купить мыла да соли… Да вот еще бабушке
чаю, —
чай она у меня любит. А то хоть бы и вовсе никого не видеть.
На три рубля, полученные от доктора, он успел
купить за это время
чаю, сахару, булок и достать в ближайшем трактире горячей пищи.
Мне подали пару
чаю за 5 копеек, у грязной торговки я
купил на пятак кренделей и наслаждаюсь.
Дисциплина была железная, свободы никакой, только по воскресеньям отпускали в город до девяти часов вечера. Опозданий не полагалось. Будние дни были распределены по часам, ученье до упаду, и часто, чистя сапоги в уборной еще до свету при керосиновой коптилке, вспоминал я свои нары, своего Шлему, который, еще затемно получив от нас пятак и огромный чайник, бежал в лавочку и трактир,
покупал «на две
чаю, на две сахару, на копейку кипятку», и мы наслаждались перед ученьем
чаем с черным хлебом.
«Беги,
купи мне штоф водки, цельную колбасу, кренделей, пару пива, четверку
чаю и фунт сахару… Вот тебе деньги», — и дает копейку.
— Вот что… я было совсем запамятовал… Я
чай, на ставни-то потребуется однотесу: в городе тогда не
купили, так ты сходи без меня на озеро к Кондратию и одолжись у него. Он сказывал, есть у него гвозди-то.
Панауров любил вкусно поесть, любил хорошую сервировку, музыку за обедом, спичи, поклоны лакеев, которым небрежно бросал на
чай по десяти и даже по двадцати пяти рублей; он участвовал всегда во всех подписках и лотереях, посылал знакомым именинницам букеты,
покупал чашки, подстаканники, запонки, галстуки, трости, духи, мундштуки, трубки, собачек, попугаев, японские вещи, древности, ночные сорочки у него были шелковые, кровать из черного дерева с перламутром, халат настоящий бухарский и т. п., и на все это ежедневно уходила, как сам он выражался, «прорва» денег.
Ну, а на это что
купить можно? — оказывается, что можно выпить два стакана
чаю с лимоном и с булками…
Иногда вечером хозяева приглашали постояльца пить
чай. За
чаем Татьяна Власьевна весело шутила, а её муж мечтал о том, как бы хорошо разбогатеть сразу и —
купить дом.
В декабре 1917 года я написал поэму «Петербург», прочитал ее своим друзьям и запер в стол: это было не время для стихов. Через год
купил у оборванного, мчавшегося по улице мальчугана-газетчика «Знамя труда», большую газету на толстой желтой бумаге. Дома за
чаем развертываю, читаю: «Двенадцать». Подпись: «Александр Блок. Январь».
— Бедность, больше ничего, что бедность! — отвечал тот. — А тут еще к этому случилось, что сама и ребенок заболели. Ко мне она почему-то не соблаговолила прислать, и ее уж один молодой врач, мой знакомый, навещал; он сказывал мне, что ей не на что было не то что себе и ребенку лекарства
купить, но даже булки к
чаю, чтобы поесть чего-нибудь.
Затем Елена велела поскорее уложить ребенка спать, съела две баранки, которых, ехав дорогой,
купила целый фунт, остальные отдала няне и горничной. Те, скипятив самовар, принялись их кушать с
чаем; а Елена, положив себе под голову подушку, улеглась, не раздеваясь, на жестком кожаном диване и вскоре заснула крепким сном, как будто бы переживаемая ею тревога сделала ее более счастливою и спокойною…