Неточные совпадения
«Эх, Влас Ильич! где враки-то? —
Сказал бурмистр с досадою. —
Не в их руках мы, что ль?..
Придет пора последняя:
Заедем все в ухаб,
Не выедем никак,
В кромешный ад провалимся,
Так
ждет и там
крестьянинаРабота на господ...
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они
ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки
крестьян.
Крестьяне смотрели на барина и
ждали, что он им скажет, а он так смутился, что ничего не мог сказать.
Возле дома старосты
ждали нас несколько пожилых
крестьян и впереди их сам староста, почтенный, высокого роста, седой и хотя несколько сгорбившийся, но мускулистый старик.
Во время движения партии езда по этим улицам прекращалась… Миновали Таганку. Перевалили заставу… А там, за заставой, на Владимирке, тысячи народа съехались с возами,
ждут, — это и москвичи, и
крестьяне ближайших деревень, и скупщики с пустыми мешками с окраин Москвы и с базаров.
Однажды, заслышав какой-то содом,
Циновку мою я открыла,
Взглянула: мы едем обширным селом,
Мне сразу глаза ослепило:
Пылали костры по дороге моей…
Тут были
крестьяне, крестьянки,
Солдаты и — целый табун лошадей…
«Здесь станция:
ждут серебрянки, —
Сказал мой ямщик, — Мы увидим ее,
Она, чай, идет недалече...
Впрочем, теперь можно спокойно
ждать и самый отказ: нет опасения насчет
крестьян в случае их перехода к наследнику.
— А
крестьяне покудова проклажались, покудова что… Да и засилья настоящего у мужиков нет: всё в рассрочку да в годы —
жди тут! А
Крестьян Иваныч — настоящий человек! вероятный! Он тебе вынул бумажник, отсчитал денежки — поезжай на все четыре стороны! Хошь — в Москве, хошь — в Питере, хошь — на теплых водах живи! Болотце-то вот, которое просто в придачу, задаром пошло,
Крестьян Иваныч нынче высушил да засеял — такая ли трава расчудесная пошла, что теперича этому болотцу и цены по нашему месту нет!
Мать прислушивалась к спору и понимала, что Павел не любит
крестьян, а хохол заступается за них, доказывая, что и мужиков добру учить надо. Она больше понимала Андрея, и он казался ей правым, но всякий раз, когда он говорил Павлу что-нибудь, она, насторожась и задерживая дыхание,
ждала ответа сына, чтобы скорее узнать, — не обидел ли его хохол? Но они кричали друг на друга не обижаясь.
Давно ли со всех сторон стекались мирские приговоры об уничтожении кабаков, как развратителей нашего доброго, простодушного народа, — и вот снова отовсюду притекают новые приговоры, из коих явствует, что сельская община, в сознании самих
крестьян, является единственным препятствием к пышному и всестороннему развитию нашей производительности!» Да, я
ждал всего, я надеялся, я предвкушал!
2-й
крестьянин. И
подождешь, ничего не поделаешь… Мы еще позапрошлую осень лес возили на баньку. (Указывая на подрядчика.) Вон рыжий-то строил.
1-й
крестьянин. Да уж
подождем; наше дело такое, что дожидаться.
Хорошему всегда веришь охотнее, а писатели екатерининского времени так увлечены были мечтою о златом веке, так доверяли мудрости российской Минервы, так привыкли
ждать всего прекрасного от царствующей над ними Астреи, что готовы были не только поверить первому слуху об освобождении ею
крестьян, но даже и сочинить на этот слух восторженную оду.
На границе Липовской земли
ждали Михаила Степановича дворовые люди и депутация от
крестьян с хлебом и солью.
«В тулупе, в красном кушачке» — это Андрюша, а «
крестьянин торжествуя» — это дворник, а дровни — это дрова, а мать — наша мать, когда мы,
поджидая няню на прогулку к Памятник-Пушкину, едим снег или лижем лед.
За Волгой и вообще в лесах на севере завтракают с восходом солнца, обедают в девять часов утра, в полдень полудничают, в три или четыре часа бывает паужена, на закате солнца ужин.], Карп Алексеич Морковкин, в бухарском стеганом и густо засаленном халате, доканчивал в своей горнице другой самовар, нимало не заботясь, что в приказе с раннего утра
ждет его до десятка
крестьян.
Дальше говорить было нельзя, потому что это задерживало движение подходящих христосоваться
крестьян, и дьякон, заметив непорядок, сказал: «не препятствуйте», а Кромсаю добавил: «Удались!» Тогда священник велел Кромсаю войти в алтарь и
подождать, пока он с народом «отцелуется». И когда все люди отцеловалися и священник стал в алтаре разоблачаться, то Кромсай поведал ему, что «Павел в городу остался».
Перевоз здесь держит артель из хозяев-крестьян; среди перевозчиков нет ни одного ссыльного, а всё свои. Народ добрый, ласковый. Когда я, переплыв реку, взбираюсь на скользкую гору, чтобы выбраться на дорогу, где
ждет меня лошадь, вслед мне желают и счастливого пути, и доброго здоровья, и успеха в делах… А Иртыш сердится…
— Да-с; это прекрасно, что бунтов должно
ждать, но тогда надо их поискуснее делать: надо было так делать, чтобы действительно
крестьяне убили.
— Что же, что сбылось: все говорят, что бунтов должно
ждать. Его убили
крестьяне.
Оба рано выступили в печати: один — как лирический поэт, другой — как автор статей и беллетристических произведений. Но ссылка уже
ждала того, кто через несколько лет очутился за границей сначала с русским паспортом, а потом в качестве эмигранта. Огарев оставался пока дома — первый из русских владельцев крепостных
крестьян, отпустивший на волю целое село; но он не мог оставаться дольше в разлуке со своим дорогим"Сашей"и очутился наконец в Лондоне как ближайший участник"Колокола".
Мужики были консервативны, авторитет батюшки-царя стоял для них высоко, они верили, что все вспомоществования идут от него. Земство решило возбудить перед казною ходатайство о ссуде на обзаведение
крестьян скотом взамен павшего от бескормицы. С ходатайством поехал в Петербург граф Вл. А. Бобринский, впоследствии черносотенный депутат Государственной думы, а в то время — радикальный земец.
Крестьяне с нетерпением и надеждой
ждали результатов ходатайства. Инна посмеивалась и говорила...
Здесь ожидало их разочарование. Еще дорогой ходили зловещие слухи, передававшиеся шепотом, но в Красном
ждали не слухи, а положительные вести о гибели шайки Косы у Кричева, и о том, что
крестьяне назойливо преследуют и ловят разбегавшихся повстанцев. Скоро без шайки прибыл к воеводе и сам довудца, с горестным рассказом о своих бедствиях.
На другой день многие паны, соскучившись
ждать, разбрелись по соседству в ожидании ночи; а
крестьяне, давно уже недоверчиво смотревшие на панские съезды, начали хватать возвращавшихся одиночных вооруженных искателей приключений.
Ждали недолго; скоро раздались крики: «Москали!» Исправник был уже тут, а с ним на подводах сорок солдат и полсотни вооруженных
крестьян.
Трудно было идти с такой силой на Сенно, где стояли войска, да к тому же вести приходили одна другой сквернее: в Сенно
ждали еще войск из Витебска, и что оттуда и из Могилёва на подводах уже посланы войска к границе Могилёвского и Сенненского уездов; в Оршанском уезде
крестьяне вязали панов.
Надо заметить, что ввиду громадности расстояний между сибирскими селами и отдалении их от городов, трупы и убитых, и скоропостижно умерших
ждали вскрытия по нескольку месяцев, иногда даже по полугоду, и их поэтому сохраняли в ледниках, к которым приставлялась стража из очередных
крестьян.
Становой пристав и штабс-капитан Кусонский решили
ждать в деревне Язвах, пока ретивый десятник Осип Иванов с
крестьянами не выследит шайку. Скоро Осип Иванов явился назад с вестями. Тогда становой Пуцило справедливо рассудил, что если с четвертого часу белого дня остаться ночевать в Язвах, то шайка может уйти; а потому несмотря на шедший дождь, он успел, как доносил он, воодушевить солдат и
крестьян до того, что они охотно согласились преследовать мятежников.
Вольдемар задумался. Он догадывался, что пришедшие в Менцен шведы принадлежали отряду, вышедшему из Мариенбурга вследствие путешествий цейгмейстера Вульфа; он знал также, что русский отряд должен был вскорости явиться под Менцен, чтобы не допустить крота возвратиться в свою нору, и спросил
крестьянина, не слыхать ли об зеленых? Долго
ждал он ответа. Латышу и разговор был в тяжелый труд. Выручить его решилась наконец его нежная половина и верная помощница.
Подхожу к деревне; против первого дома, на дороге, ко мне боком, стоит не двигается человек. Очевидно,
ждет чего-то или кого-то,
ждет так, как умеют
ждать только рабочие люди, — без нетерпения, без досады. Подхожу ближе —
крестьянин, бородатый, косматый, с проседью, здоровенный, простое рабочее лицо. Курит не цигарку бумажную, а трубочку. Поздоровались.