Неточные совпадения
— Ты с ума сошел! — вскрикнула она,
покраснев от досады. Но лицо его было так жалко, что она удержала свою досаду и, сбросив платья с
кресла, пересела ближе к нему. — Что ты думаешь? скажи всё.
На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете с
красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка
кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.
— О, бог мой! — воскликнула Самгина, откинувшись на спинку
кресла, ресницы ее вздрогнули и кончик носа
покраснел.
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду
красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое в кожаное
кресло, он пил зельтерскую воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
Войдя в кабинет, Нехлюдов очутился перед среднего роста коренастым, коротко остриженным человеком в сюртуке, который сидел в
кресле у большого письменного стола и весело смотрел перед собой. Особенно заметное своим
красным румянцем среди белых усов и бороды добродушное лицо сложилось в ласковую улыбку при виде Нехлюдова.
В комнате в углу стояло старинное
кресло красного дерева с инкрустациями, и вид этого
кресла, которое он помнил в спальне матери, вдруг поднял в душе Нехлюдова совершенно неожиданное чувство.
Этот «верх» состоял из множества больших парадных комнат, меблированных по купеческой старине, с длинными скучными рядами неуклюжих
кресел и стульев
красного дерева по стенам, с хрустальными люстрами в чехлах, с угрюмыми зеркалами в простенках.
Мы прошли 6 или 7 комнат, в которых живут девушки (я все говорю про первое мое посещение); меблировка этих комнат тоже очень порядочная,
красного дерева или ореховая; в некоторых есть стоячие зеркала, в других — очень хорошие трюмо; много
кресел, диванов хорошей работы.
Через несколько минут легкий стук в дверь, и вошел важный барин в ермолке с кисточкой, в турецком халате с
красными шнурами. Не обращая на нас никакого внимания, он прошел, будто никого и в комнате нет, сел в
кресло и стал барабанить пальцами по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал. В маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин открыл глаза, зевнул широко и хлопнул в ладоши.
Вся мебель —
красного дерева с бронзой, такие же трюмо в стиле рококо; стол
красного дерева, с двумя башнями по сторонам, с разными ящиками и ящичками, а перед ним вольтеровское
кресло.
Входишь — обычно публики никакой. Сядешь в мягкое
кресло. Ни звука. Только тикают старинные часы. Зеленые абажуры над
красным столом с уложенными в удивительном порядке журналами и газетами, к которым редко прикасаются.
За ужином ел невероятно много, а затем садился поуютнее в
кресле и, сложив на животе
красные руки, глядел на танцующую или играющую молодежь благодушными глазками, пока не засыпал.
Лиза подалась вперед,
покраснела — и заплакала, но не подняла Марфы Тимофеевны, не отняла своих рук: она чувствовала, что не имела права отнять их, не имела права помешать старушке выразить свое раскаяние, участие, испросить у ней прощение за вчерашнее; и Марфа Тимофеевна не могла нацеловаться этих бедных, бледных, бессильных рук — и безмолвные слезы лились из ее глаз и глаз Лизы; а кот Матрос мурлыкал в широких
креслах возле клубка с чулком, продолговатое пламя лампадки чуть-чуть трогалось и шевелилось перед иконой, в соседней комнатке за дверью стояла Настасья Карповна и тоже украдкой утирала себе глаза свернутым в клубочек клетчатым носовым платком.
Лиза ничего не отвечала ему и, не улыбаясь, слегка приподняв брови и
краснея, глядела на пол, но не отнимала своей руки; а наверху, в комнате Марфы Тимофеевны, при свете лампадки, висевшей перед тусклыми старинными образами, Лаврецкий сидел на
креслах, облокотившись на колена и положив лицо на руки; старушка, стоя перед ним, изредка и молча гладила его по волосам.
Она повела нас в горницу к дедушке, который лежал на постели, закрывши глаза; лицо его было бледно и так изменилось, что я не узнал бы его; у изголовья на
креслах сидела бабушка, а в ногах стоял отец, у которого глаза распухли и
покраснели от слез.
Когда он принялся работать, то снял свой синий кафтан и оказался в
красной рубахе и плисовых штанах. Обивая в гостиной мебель и ползая на коленях около
кресел, он весьма тщательно расстилал прежде себе под ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал себе полнехонек рот маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы у него во рту ничего не было. Вихров заметил ему однажды, что он может подавиться.
— Благодарю вас, что вы приехали ко мне, — говорила m-me Фатеева, привставая немного со своих
кресел, и сама при этом несколько
покраснела в лице.
Комната, в которую Стрелов привел Петеньку, смотрела светло и опрятно; некрашеный пол был начисто вымыт и снабжен во всю длину полотняною дорожкой; по стенам и у окон стояли
красного дерева стулья с деревянными выгнутыми спинками и волосяным сиденьем; посредине задней стены был поставлен такой же формы диван и перед ним продолговатый стол с двумя
креслами по бокам; в углу виднелась этажерка с чашками и небольшим количеством серебра.
Почерневшие
кресла из
красного дерева с тонкими ножками и выгнутыми спинками простояли в этом доме целых полвека и теперь старчески-неприязненно смотрели на новую венскую мебель, на пестрые бархатные ковры и на щегольской рояль.
Мясистые
красные руки лежали на ручках деревянного
кресла.
— Ах, боже мой! Скажите! Боже мой! — начала она восклицать вслух, двигаясь на
кресле, так что сидевшая с ней дочь, девушка лет семнадцати,
покраснела за нее.
— Нет, подниму, — отвечал Кадников и, взяв
кресло за ножку, напрягся, сколько силы достало,
покраснел, как вареный рак, и приподнял, но не сдержал:
кресло покачнулось так, что он едва остановил его, уперев в стену над самой почти головой Калиновича.
На другом конце залы, под хорами, в бархатных
красных золоченых
креслах сидели почетные гости, а посредине их сама директриса, величественная седовласая дама в шелковом серо-жемчужном платье.
Я сидел в третьем ряду
кресел. Что-то незнакомое и вместе с тем знакомое было в ней. Она подняла руку, чтобы взять у соседа афишу. А на ней мой кошелек — перламутровый, на золотой цепочке! А на груди переливает
красным блеском рубиновая брошка — сердце, пронзенное бриллиантовой стрелой…
Иду. Зовет к себе в кабинет. Вхожу. Владимир Андреевич встает с
кресла в шелковом халате, идет ко мне и сердито показывает отмеченную
красным карандашом корреспонденцию.
Заметив вдруг неплотно застегнутую грудь, она
покраснела, торопливо оправила платье, схватила с
кресел еще вчера брошенный ею при входе
красный платок и накинула на шею.
В лицевых же на улицу покоях верхнего жилья, там, где принимались гости, все было зытянуто и жестко. Мебель
красного дерева словно была увеличена во много раз по образцу игрушечной. Обыкновенным людям на ней сидеть было неудобно, — сядешь, словно на камень повалишься. А грузный хозяин — ничего, сядет, примнет себе место и сидит с удобством. Навещавший голову почасту архимандрит подгородного монастыря называл эти
кресла и диваны душеспасительными, на что голова отвечал...
Обноскин громко захохотал, опрокинувшись на спинку
кресла; его маменька улыбнулась; как-то особенно гадко захихикала и девица Перепелицына, захохотала и Татьяна Ивановна, не зная чему, и даже забила в ладоши, — словом, я видел ясно, что дядю в его же доме считали ровно ни во что. Сашенька, злобно сверкая глазками, пристально смотрела на Обноскина. Гувернантка
покраснела и потупилась. Дядя удивился.
Сконфузилась ли она, или что другое, только она вдруг замолчала,
покраснела ужасно, быстро нагнулась к гувернантке, пошептала ей что-то на ухо, и вдруг, закрыв рот платком и откинувшись на спинку
кресла, захохотала, как будто в истерике.
Степан Алексеевич, все время сидевший поодаль в задумчивости, вдруг поднял голову,
покраснел и ожесточенно повернулся в
кресле.
Елена прислонилась головою к спинке
кресла и долго глядела в окно. Погода испортилась; ветер поднялся. Большие белые тучи быстро неслись по небу, тонкая мачта качалась в отдалении, длинный вымпел с
красным крестом беспрестанно взвивался, падал и взвивался снова. Маятник старинных часов стучал тяжко, с каким-то печальным шипением. Елена закрыла глаза. Она дурно спала всю ночь; понемногу и она заснула.
Кроме Биче, с
кресла поднялся, едва я вошел, длинный молодой человек с
красным тощим лицом, в пенсне и с портфелем.
Но все дело не в том, и не это меня остановило, и не об этом я размышлял, когда, отворив дверь губернаторского кабинета, среди описанной обстановки увидел пред самым большим письменным столом высокое с резными украшениями
кресло, обитое
красным сафьяном, и на нем… настоящего геральдического льва, каких рисуют на щитах гербов.
Владимир Андреевич встает с
кресла в шелковом халате, идет ко мне с газетой и сердито показывает отмеченную
красным карандашом корреспонденцию.
Помню еще библиотеку с бильярдом и портретом поэта Тютчева в ней, помню кабинет Тургенева с вольтеровским
креслом и маленькую комнату с изящной,
красного дерева, крытой синим шелком, мебелью, в которой год назад, когда Иван Сергеевич в последний раз был в своем имении, гостила Мария Гавриловна Савина, и в память этого Иван Сергеевич эту комнату назвал Савинской.
Но чем больше он говорил, тем больше
краснел и как-то нервно подергивался в
кресле.
В черном сюртуке, единственном во всем зале, опершись на спинку
кресла красного дерева кистями обеих рук, белых-белых, стоит передо мной Вольский.
Вечер, посвященный Акакию Церетели. Группа студентов при входе в зал подносит букет из роз своему товарищу, студентке, переводчице поэта, и два депутата, в
красных черкесках, провожают ее до
кресла.
Я не ожидал, что эти слова и этот плач произведут на Орлова такое сильное впечатление. Он
покраснел, беспокойно задвигался в
кресле, и на лице его вместо иронии показался тупой, мальчишеский страх.
Фома взглянул из-за плеча отца и увидал: в переднем углу комнаты, облокотясь на стол, сидела маленькая женщина с пышными белокурыми волосами; на бледном лице ее резко выделялись темные глаза, тонкие брови и пухлые,
красные губы. Сзади
кресла стоял большой филодендрон — крупные, узорчатые листья висели в воздухе над ее золотистой головкой.
В маленьких комнатах, где жила его мать, было очень тесно; все они, даже сени и передняя, были загромождены мебелью, которую после продажи имения перенесли сюда из большого дома; и мебель была все старинная, из
красного дерева. Госпожа Чепракова, очень полная, пожилая дама, с косыми китайскими глазами, сидела у окна в большом
кресле и вязала чулок. Приняла она меня церемонно.
И от него пахнуло на меня тем же счастьем, что и от его ковров и
кресел. Полный, здоровый, с
красными щеками, с широкою грудью, вымытый, в ситцевой рубахе и шароварах, точно фарфоровый, игрушечный ямщик. У него была круглая, курчавая бородка — и ни одного седого волоска, нос с горбинкой, а глаза темные, ясные, невинные.
С такими мыслями он шел домой и, подойдя к террасе, увидел, что княгиня, разодетая и прехорошенькая, в какой-то полулежачей и нежной позе сидела на
креслах, а у ног ее помещался барон с
красным, пылающим лицом, с разгоревшимися маслеными глазами.
Затем последовало представление княгине и какому-то крошечному старичку (дяде хозяина), который сидел отдельно на длинном
кресле и имел вид черемисского божка, которому вымазали
красною глиной щеки и, вместо глаз, вставили можжевеловые ягодки.
Марья Александровна, для большего эффекта, остановилась перевести дух и оглядела все общество. Все гостьи с алчным и беспокойным любопытством вслушивались в слова ее. Мозгляков вздрогнул; Зина
покраснела и привстала с
кресел; Афанасий Матвеич в ожидании чего-то необыкновенного на всякий случай высморкался.
Что-то еще хотел крикнуть, но обиженно замолчал. Вынул одну папиросу, — сломал и бросил в угол, вынул вторую и с яростью затянулся, не рассчитав кашля: кашлял долго и страшно, и, когда сел на свое
кресло у стола, лицо его было сине, и
красные глаза смотрели с испугом и тоской. Проговорил...
Уже не думая о посетительнице, болея своей болью, он отбросил
кресло и заходил по комнате, кричал и жаловался, как с женою в спальне, и было страшно за его
красное, вздутое лицо.
Был очень солнечный августовский день. Он мешал профессору, поэтому шторы были опущены. Один гибкий на ножке рефлектор бросал пучок острого света на стеклянный стол, заваленный инструментами и стеклами. Отвалив спинку винтящегося
кресла, Персиков в изнеможении курил и сквозь полосы дыма смотрел мертвыми от усталости, но довольными глазами в приоткрытую дверь камеры, где, чуть-чуть подогревая и без того душный и нечистый воздух в кабинете, тихо лежал
красный сноп луча.
— Владимир Ипатьич! — прокричал голос в открытое окно кабинета с улицы Герцена. Голосу повезло: Персиков слишком переутомился за последние дни. В этот момент он как раз отдыхал, вяло и расслабленно смотрел глазами в
красных кольцах и курил в
кресле. Он больше не мог. И поэтому даже с некоторым любопытством он выглянул в окно и увидал на тротуаре Альфреда Бронского. Профессор сразу узнал титулованного обладателя карточки по остроконечной шляпе и блокноту. Бронский нежно и почтительно поклонился окну.
Я тотчас же вскочила, вся, не знаю отчего,
покраснела, да и позабыла, что сижу пришпиленная; нет чтоб тихонько отшпилить, чтоб жилец не видал, — рванулась так, что бабушкино
кресло поехало.