Неточные совпадения
Богат, хорош собою, Ленский
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек
прочили своих
За полурусского соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару;
И запищит она (Бог мой!):
Приди в чертог
ко мне златой!..
Самгин отошел
прочь, усмехаясь, думая, что вот она часто упрекала его в равнодушии
ко всему красивому, а сама не видит, как великолепна эта картина.
— Те-те-те, вознепщеваху! и
прочая галиматья! Непщуйте, отцы, а я пойду. А сына моего Алексея беру отселе родительскою властию моею навсегда. Иван Федорович, почтительнейший сын мой, позвольте вам приказать за мною следовать! Фон Зон, чего тебе тут оставаться! Приходи сейчас
ко мне в город. У меня весело.
Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то масла подам поросенка с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть… Эй, фон Зон, не упускай своего счастия!
В жену мою до того въелись
все привычки старой девицы — Бетховен, ночные прогулки, резеда, переписка с друзьями, альбомы и
прочее, — что
ко всякому другому образу жизни, особенно к жизни хозяйки дома, она никак привыкнуть не могла; а между тем смешно же замужней женщине томиться безыменной тоской и петь по вечерам «Не буди ты ее на заре».
С другой стороны, я уже давно замечал, что почти
все мои соседи, молодые и старые, запуганные сначала моей ученостию, заграничной поездкой и
прочими удобствами моего воспитания, не только успели совершенно
ко мне привыкнуть, но даже начали обращаться со мной не то грубовато, не то с кондачка, не дослушивали моих рассуждений и, говоря со мной, уже «слово-ерика» более не употребляли.
—
Прочь! Не прикасайся
ко мне! Ты в крови! На тебе его кровь! Я не могу видеть тебя! я уйду от тебя! Я уйду! отойди от меня! — И она отталкивала,
все отталкивала пустой воздух и вдруг пошатнулась, упала в кресло, закрыла лицо руками.
А между
прочим, я хотел объяснить вам, что у меня именно есть черта в характере, которую вы еще не знали, — это ненависть
ко всем этим пошлым, ничего не стоящим наивностям и пасторалям, и одно из самых пикантных для меня наслаждений всегда было прикинуться сначала самому на этот лад, войти в этот тон, обласкать, ободрить какого-нибудь вечно юного Шиллера и потом вдруг сразу огорошить его; вдруг поднять перед ним маску и из восторженного лица сделать ему гримасу, показать ему язык именно в ту минуту, когда он менее
всего ожидает этого сюрприза.
Он прекрасный человек и был очень ласков
ко мне, — говорил я, желая, между
прочим, внушить своему другу, что
все это я говорю не вследствие того, чтобы я чувствовал себя униженным перед князем, — но, — продолжал я, — мысль о том, что на меня могут смотреть, как на княжну, которая живет у него в доме и подличает перед ним, — ужасная мысль.
Петров, между
прочим, так и сновал взад и вперед, прислушивался
ко всем кучкам, мало говорил, но, видимо, был в волнении и первый выскочил из казармы, когда начали строиться.
Шишлин был женат, но жена у него оставалась в деревне, он тоже засматривался на поломоек.
Все они были легко доступны, каждая «прирабатывала»; к этому роду заработка в голодной слободе относились так же просто, как
ко всякой иной работе. Но красавец мужик не трогал женщин, он только смотрел на них издали особенным взглядом, точно жалея кого-то, себя или их. А когда они сами начинали заигрывать с ним, соблазняя его, он, сконфуженно посмеиваясь, уходил
прочь…
На днях приезжает
ко мне из Петербурга К***, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист. Обрадовались; сели, сидим. Зашла речь об нынешних делах. Что и как. Многое похвалили, иному удивились, о
прочем прошли молчанием. Затем перешли к братьям-славянам, а по дороге и «больного человека» задели. Решили, что надо пустить кровь. Переговорив обо
всем, вижу, что уже три часа, время обедать, а он
все сидит.
Наркис. Уж это так точно. Уж что! Даром слова не скажу. И насчет съестного и
прочего…
все. Вот сейчас приеду… поедем
ко мне в гости! Сейчас при тебе потребован) вина, братец, всякого: красного, белого, рому… всякого. И вот сейчас скажу: неси тысячу рублей! Чтоб мигом тут было! И принесет.
— Я вам, cousin, признаюсь еще в одном, — пустилась в откровенности Аделаида Ивановна, — мне тоже должна довольно порядочную сумму сотоварка моя по Смольному монастырю, сенаторша Круглова. Она сначала заплатила мне
всего сто рублей!.. Меня это, натурально, несколько огорчило… После того она сама приехала
ко мне — больная, расплакалась и привезла в уплату триста рублей, умоляя отсрочить ей
прочий долг на пять лет; я и отсрочила!..
Я думал также: как просто, как великодушно по отношению
ко мне было бы Попу, — еще днем, когда мы ели и пили, — сказать: «Санди, вот какое у нас дело…» — и ясным языком дружеского доверия посвятить меня в рыцари запутанных тайн. Осторожность, недолгое знакомство и
все прочее, что могло Попу мешать, я отбрасывал, даже не трудясь думать об этом, — так я доверял сам себе.
Все прочие наработаются да тут же под крестцами в поле и опять ложатся, чтоб не томиться ходьбой
ко дворам.
— Между
прочим —
все помрем, такое у нас глупое обыкновение, — да, брат! Он вот помер, а тут медник был один, так его тоже — долой со счета. В то воскресенье, с жандармами. Меня с ним Гурка свел. Умный медник! Со студентами несколько путался. Ты слышал, бунтуются студенты, — верно? На-ко, зашей пиджак мне, не вижу я ни черта…
— А говорить то, что я из-за вас в петлю не полезу. Если вы
ко мне так, так и я к вам так. Считать тоже умеем. Свою седьмую часть вы давно продали.
Всего семьсот рублей платят за девушку в институт.
Прочие доходы должны идти для приращения детского капитала, следовательно… — говорил Мановский.
Приятельница моей маменьки, вдова, имела одну дочь, наследницу ста душ отцовских с
прочими принадлежностями. Эта вдова, умирая, не имев кому поручить дочь свою Тетясю, просила маменьку принять сироту под свое покровительство. Маменька, как были очень сердобольны
ко всем несчастным, согласилися на просьбу приятельки своей и, похоронив ее, привезли Тетясю в дом к себе. Это случилось перед приездом нашим из училища.
Таким побытом продолжалось наше учение, и уже
прочие братья: Сидорушка, Офремушка и Егорушка, поступили в школу; а старший брат Петрусь, выучив
весь псалтырь, не имел чему учиться. Нанять же «инспектора» (учителя) батенька находили неудобным тратиться для одного, а располагали приговорить
ко всем троим старшим, но я их задерживал: как стал на первом часе — да ни назад, ни вперед.
Кроме того, что много было в полку отличных красивых молодцов, разумеется, из их благородий, — наши братья — сержанты, капралы и
прочие господа в порядочный счет не идут, —
ко главное, что
все они защитники наши и отечества; как же прекрасному полу не иметь к ним аттенции?
— Какая ж это воля, батюшко, коли нас снова на барщину гонят… Как, значит, ежели бы мы вольные — шабаш на господ работать! А нас опять гонят… А мы супротив закона не желаем. Теперь же опять взять хоть усадьбы… Эк их сколько дворов либо
прочь сноси, либо выкуп плати! это за што же выкуп?.. Прежде испокон веку и отцы, и деды
все жили да жили, а нам на-ко-ся вдруг — нельзя!
Чапыжниковой, madame Ярыжниковой и madame Пруцко к графине де-Монтеспан; Фелисата Егоровна и Нина Францовна к madame Ярыжниковой и madame Чапыжниковой; г-жи Иванова, Петрова, Сидорова к Фелисате Егоровне и к Нине Францовне; разные товарищи председателей, члены палат секретари и
прочие бросились кто куда, но более к Шписсу и де-Воляю, а де-Воляй со Шписсом
ко всем вообще и в клуб в особенности.
Он так давно и так сердечно мечтал о ней, так томился, ждал и надеялся, совершенно основательно полагая ее гораздо выше Льва и Солнца, «хоша Лев будет и не в пример показистее», — он уж даже призвал к себе живописца и заранее заказал ему перемалевать на портретах свои регалии, чтобы выше
всех прочих начертить сердечно-приятную Анну, и теперь, когда Анна готова уже украсить собою его шею — вдруг, словно с неба, свалился — на-ко тебе! — эдакой позорный скандалище!
Ко времени пикника сердце барона, пораженное эффектом прелестей и талантов огненной генеральши, будет уже достаточно тронуто, для того чтоб искать романа; стало быть, свобода пикника, прелестный вечер (а вечер непременно должен быть прелестным), дивная природа и
все прочие аксессуары непременно должны будут и барона и генеральшу привести в особенное расположение духа, настроить на лад сентиментальной поэзии, и они в многозначительном разговоре (а разговор тоже непременно должен быть многозначительным), который будет состоять большею частию из намеков, взглядов, интересных недомолвок etc., доставят себе несколько счастливых, романтических минут, о которых оба потом будут вспоминать с удовольствием, прибавляя при этом со вздохом...
— Да зачем же непременно вашу? — возразила Затц; — ведь есть же еще три свободные комнаты: Лубянская может занять под себя хоть любую. Она ведь тоже из наших… Что ж!.. А я с своей стороны не
прочь, пожалуй, чтоб и она жила. Ведь мы здесь живем коммуной, на равных основаниях, и друг другу ничем не обязаны, — пояснила она Нюточке, и вслед за тем обратилась
ко всем вообще. — Так как, господа? Принимаете, что ли, новую гражданку?
А
все эти Мурильи, Рафаэли и
прочая сволочь малюют ангелов, да мадонн, да героев с богами, тогда как у них под носом кишмя кишат такие веселенькие пейзажики, как голод, нищета народная, невежество масс, рабство и тирания, а они, подлецы, — на-ко тебе! — в небесах витать изволят!
Приходит
ко мне однажды с заказным письмом и сквозь
всю публику лезет, чтоб я, видите ли, принял сперва его письмо, а потом уж
прочие.
Желания мои сбылись:
ко мне подошел наш блестящий товарищ Виктор Волосатин — и, отведя меня в угол, где были сбиты в кучу
все прочие товарищи моего бедствия, сказал...
— Да ну; Петька, пошел
прочь! — с досадой сказала Лида. — Вешается
ко всем.
Прежде
всего заводы и
прочее имение старика Богачева были кругом в долгу; над ним тяготели долги частные, долги опекунскому совету, подати горному правлению, правительственные ссуды, различные пени и, вдобавок
ко всему этому, гибельные для заводов заторжки.
Но хорошо ли это, честно ли? Женщина привязалась
ко мне, видит во мне свою преемницу, излила в меня
всю теплоту своего евангельского сердца. И вдруг я ей объявлю:"убирайтесь вы от меня
прочь! В вас нет рационального принципа, вы боретесь с ветряными мельницами, у вас нет царя в голове"!