Неточные совпадения
—
Тетя! — раздался из соседней
комнаты голос Татьяны.
В четверг, на Масленице,
тетя Соня вошла в игральную
комнату. Она объявила, что, так как дети были умны, она, проездом в город, желает купить им игрушек.
Тетя Соня долго не могла оторваться от своего места. Склонив голову на ладонь, она молча, не делая уже никаких замечаний, смотрела на детей, и кроткая, хотя задумчивая улыбка не покидала ее доброго лица. Давно уже оставила она мечты о себе самой: давно примирилась с неудачами жизни. И прежние мечты свои, и ум, и сердце — все это отдала она детям, так весело играющим в этой
комнате, и счастлива она была их безмятежным счастьем…
Каждый раз, как
тетя Соня выходила из детских
комнат и спустя несколько времени возвращалась назад, она всегда встречалась с голубыми глазами племянницы; глаза эти пытливо, беспокойно допрашивали и как бы говорили ей: «Ты,
тетя, ты ничего, я знаю; а вот что там будет, что пап́а и мам́а говорят…»
— Здесь достаточно
комнат! — изрекла
тётя Лучицкая.
И когда потом
тетя вышла, Вера стояла среди своей
комнаты, не зная, одеваться ей или опять лечь. Противная постель, глянешь в окно — там голые деревья, серый снег, противные галки, свиньи, которых съест дедушка…
Она вернулась домой. Когда она одевалась, в
комнату вошла
тетя Даша и сказала...
Эта Алена, маленькая, бледная, глуповатая, весь день убирала
комнаты, служила за столом, топила печи, шила, стирала, но все казалось, что она возится, стучит сапогами и только мешает и доме; из страха, как бы ее не рассчитали и не услали домой, она роняла и часто била посуду, и у нее вычитали из жалованья, а потом ее мать и бабушка приходили и кланялись
тете Даше в ноги.
Раньше она любила своего папашу, который теперь сидел больной, в темной
комнате, в кресле, и тяжело дышал; любила свою
тетю, которая иногда, раз в два года, приезжала из Брянска; а еще раньше, когда училась в прогимназии, любила своего учителя французского языка.
В это время в
комнату вошла
тетя Полли и, сказав всем нам общее приветное слово, опустилась на стоявшее в углу кресло.
Тетя вернулась домой в сумерки, когда все мы, дети, сидели вокруг Гильдегарды Васильевны в отведенной для них
комнате.
Внезапно раздавшийся звонок к молитве прервал волнение малюток. Из соседней
комнаты появилась знакомая горбатенькая фигура, и
тетя Леля, хлопая в ладоши, стала сзывать свое маленькое стадо обычным призывом...
Не успела ответить Дуня, как широко распахнулась дверь рабочей, и
тетя Леля в новом сером, с пелериной из кружев, скрывающей ее горб, платье появилась на пороге
комнаты.
Фаина Михайловна, давайте-ка нам ее сюда на расправу! — услышала Дуня веселый, сочный, басистый голос, наполнивший сразу все уголки
комнаты, куда она вышла вместе с
тетей Лелей и тремя-четырьмя девочками младшего отделения.
Тетя Софья Алексеевна воротилась с купанья; еще за две
комнаты слышен ее громкий голос, отдающий приказания.
— Ба! Звук горячего поцелуя… Ты с кем это здесь целуешься, Марфуша? — послышался голос из соседней
комнаты, и в дверях показалась стриженая голова помощника классных наставников, Ванькина. — С кем это ты? А-а-а… очень приятно! С Сергей Капитонычем! Хорош дед, нечего сказать! С женским полонезом тет-а-тет!
— Воля, пойди-ка сюда! Пойди, пойди сюда! — Агриппина Алексеевна сердито ждала, пока он не подошел. — Скажи, пожалуйста, кто это у
тети Наташи в
комнате разбил синий кувшинчик из-под цветов?
— Что это, Костинька, за тобой послов за послами посылать надо… Точно тебе сласть какая сидеть одному в
комнате… Вырос, так
тетю Доню и позабыл, пусть дескать как сыч сидит одна… Что бы прийти поразговорить, утешить…
В тот же вечер Костя и Маша перебрались в дом молодых Салтыковых — к
тете Доне, как звали дети Дарью Николаевну. Им отвели отдельную
комнату, оставив на попечении ранее бывших около них слуг.
Тетя-мама часто плакала и все спрашивала Валю, хочет ли он уйти от нее; дядя-папа ворчал, гладил свою лысину, отчего белые волоски на ней поднимались торчком, и, когда мамы не было в
комнате, также расспрашивал Валю, не хочет ли он к той женщине.