Неточные совпадения
— Кабы умер — так и слава бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про
князя Сергея Петровича, а тот в то время
лежал в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так пусть же узнают все!» — пролетело в моей голове.
А пока я все еще продолжал занимать мою квартиренку, занимать, но не жить в ней; там
лежал мой чемодан, сак и иные вещи; главная же резиденция моя была у
князя Сергея Сокольского.
Вы знаете, что Япония разделена на уделы, которые все зависят от сиогуна, платят ему дань и содержат войска. Город Нагасаки принадлежит ему, а кругом
лежат владения
князей.
В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, подходила с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц,
князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее,
лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу. Он остановившимися глазами смотрел перед собой и думал о том, что предстоит ему нынче сделать и что было вчера.
— Вы едете в Пензу, неужели вы думаете, что это случайно? В Пензе
лежит в параличе ваш отец,
князь просил государя вам назначить этот город для того, чтоб ваше присутствие сколько-нибудь ему облегчило удар вашей ссылки. Неужели и вы не находите причины благодарить
князя?
Я забрался в угол, в кожаное кресло, такое большое, что в нем можно было
лежать, — дедушка всегда хвастался, называя его креслом
князя Грузинского, — забрался и смотрел, как скучно веселятся большие, как странно и подозрительно изменяется лицо часовых дел мастера.
Это есть различие между
князем Андреем в петербургском салоне Анны Павловны и
князем Андреем перед звездным небом, когда он
лежит на поле раненый.
— Да-с, точно ведь и не тот самый человек
лежит, во гробе-то-с, которого мы еще так недавно к себе председателем посадили, помните-с? — шепнул Лебедев
князю. — Кого ищете-с?
Вошли вдруг Ганя и Птицын; Нина Александровна тотчас замолчала.
Князь остался на стуле подле нее, а Варя отошла в сторону; портрет Настасьи Филипповны
лежал на самом видном месте, на рабочем столике Нины Александровны, прямо перед нею. Ганя, увидев его, нахмурился, с досадой взял со стола и отбросил на свой письменный стол, стоявший в другом конце комнаты.
— Мог. Всё возможно в пьяном виде, как вы с искренностью выразились, многоуважаемый
князь! Но прошу рассудить-с: если я вытрусил бумажник из кармана, переменяя сюртук, то вытрушенный предмет должен был
лежать тут же на полу. Где же этот предмет-с?
Шуба действительно
лежала на полу; Настасья Филипповна, не дождавшись, пока
князь с нее снимет, сбросила ее сама к нему на руки, не глядя, сзади, но
князь не успел принять.
— Потому, брат, дух. А она ведь как
лежит… К утру, как посветлеет, посмотри. Что ты, и встать не можешь? — с боязливым удивлением спросил Рогожин, видя, что
князь так дрожит, что и подняться не может.
У
князя на лице та же приятная улыбка, с которою он истолковывал княжне тайные пружины бюрократического устройства, но на ней
лежит уже какой-то грустный оттенок."Les temps sont bien changés!"
— Нет, — отвечал с досадою
князь, — пошлейшим образом
лежат себе в банке, где в наш предприимчивый век, как хотите, и глупо и недобросовестно оставлять их.
— Здесь, maman, — отвечала Полина и, тотчас же встав, отошла от
князя к столику, на котором
лежали книги.
Князь, выйдя на террасу, поклонился всему народу и сказал что-то глазами княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла на красный двор, ведя маленького брата за руку. За ней шли два лакея с огромными подносами, на которых
лежала целая гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в толпе и, раздавая бабам и девкам пряники и ленты, говорила...
— Все очень хорошо понимаю, — возразил
князь, — и скажу вам, что все зло
лежит в вашем глупом университетском воспитании, где набивают голову разного рода великолепными, чувствительными идейками, которые никогда и нигде в жизни неприложимы.
На подзеркальном столике
лежала кипа книг и огромный тюрик с конфетами; первые
князь привез из своей библиотеки для m-lle Полины, а конфеты предназначил для генеральши.
Князь посмотрел вокруг себя. Несколько опричников
лежали убитые, других княжеские люди вязали, прочие скрылись.
— Нет, не выкупа! — отвечал рыжий песенник. —
Князя, вишь, царь обидел, хотел казнить его; так князь-то от царя и ушел к нам; говорит: я вас, ребятушки, сам на Слободу поведу; мне, говорит, ведомо, где казна
лежит. Всех, говорит, опричников перережем, а казною поделимся!
Князь встал и увидел не замеченного им прежде опричника, лет семнадцати, с окровавленною саблей в руке. Медведь с разрубленною головою
лежал на спине и, махая лапами, издыхал у ног его.
— Ох-ох-ох! — сказал старик, тяжело вздыхая, —
лежит Афанасий Иваныч на дороге изрубленный! Но не от меча ему смерть написана. Встанет
князь Афанасий Иваныч, прискачет на мельницу, скажет: где моя боярыня-душа, зазноба ретива сердца мово? А какую дам я ему отповедь? Не таков он человек, чтобы толковать с ним. Изрубит в куски!
Вы поймете, любезный
князь, что все это очень озадачило меня, так как, что ни сделай, большая ответственность
лежит на мне.
Вы,
князья Мстислав и буй Роман!
Мчит ваш ум на подвиг мысль живая,
И несетесь вы на вражий стан,
Соколом ширяясь сквозь туман,
Птицу в буйстве одолеть желая.
Вся в железе княжеская грудь,
Золотом шелом латинский блещет,
И повсюду, где
лежит ваш путь,
Вся земля от тяжести трепещет.
Хинову вы били и Литву;
Деремела, половцы, ятвяги,
Бросив копья, пали на траву
И склонили буйную главу
Под мечи булатные и стяги.
На другой день, часу в первом, Литвиное отправился к Осининым. Он застал дома одного
князя, который тотчас же ему объявил, что у Ирины болит голова, что она
лежит в постели и не встанет до вечера, что, впрочем, такое расстройство нимало не удивительно после первого бала.
— Очень рад! Значит, нам новый товарищ! — И крепко пожал мне руку. — «Vos intimes — nosintimes!» — «Baши друзья — наши друзья!» Вася, заказывай вина! Икру зернистую и стерлядок сегодня Абакумыч получил. Садитесь. —
Князь указал на стулья вокруг довольно большого «хозяйского» стола, на котором стояли на серебряном подносе с княжеским гербом пузатый чайник с розами и две низенькие трактирные чашечки, тоже с розами и золотым ободком внутри. На двух блюдечках
лежали крупный изюм и сотовый мед.
Письмо подписано: «Старый театрал, член Общества русских драматических писателей», и далее его собственноручная подпись дрожащей рукой, неровными буквами, без всякого нажима, сделанная, по-видимому,
лежа: «
Князь Петр Пл. Мещерский».
Ей, после рассказа Марфуши, пришла в голову страшная мысль: «
Князь ушел в шесть часов утра из дому; его везде ищут и не находят; вчера она так строго с ним поступила, так много высказала ему презрения, — что, если он вздумал исполнить свое намерение: убить себя, когда она его разлюбит?» Все это до такой степени представилось Елене возможным и ясным, что она даже вообразила, что
князь убил себя и теперь
лежит, исходя кровью в Останкинском лесу, и
лежит именно там, где кончается Каменка и начинаются сенокосные луга.
Прошло недели две.
Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе:
князь делал вид, что как будто бы он и не получал от жены никакого письма, а княгиня — что к ней вовсе и не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них
лежало все это тяжелым гнетом, так что им неловко было даже на долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
Елизавета Петровна приняла
князя у себя в спальне и
лежа даже в постели. Лицо у нее тоже было заплаканное и дышавшее гневом.
Довольный и торжествующий, он сел в зале писать рецепт, а
князь потихоньку, на цыпочках вошел в спальню, где увидел, что Елена
лежала на постели, веки у ней были опущены, и сама она была бледна, как мертвая.
— Не принимай
князя, скажи, что я больна,
лежу в постели, заснула… — говорила торопливо Елена и вместе с тем торопливо гасила лампу.
Бросились толпами в гостиницу, где
лежало мертвое тело, еще не убранное, судили, рядили, кивали головами и кончили тем, что резко осудили «убийц несчастного
князя», подразумевая под этим, конечно, Марью Александровну с дочерью.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И
лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана…»
Говорит им
князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану...
Князь Егорушка
лежал на кровати и своими красными, кроличьими глазками глядел в потолок.
Полюбивший Наташу
князь Андрей весь день провел у Ростовых. Вечером Наташа
лежит в постели матери.
Любить жизнь — любить бога… А как раз в это время, — может быть, в эту же ночь, — за несколько сот верст от Пьера
лежит в Ярославле
князь Андрей, брезгливыми к жизни глазами смотрит на невесту, сына, сестру и, толкуя слова бога о птицах небесных, думает: «Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все мысли, которые кажутся так важны, — что они не нужны».
Князь Андрей,
лежа на аустерлицком поле, думает: «Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его». И когда он умирает, бесконечное небо это делает всю жизнь вокруг мелкою, ничтожною и бессмысленною. Бесконечность, говоря философским языком, — трансцендентна; она — где-то там, далеко от живой жизни, в холодных и пустых высотах.
Попадая в наш собор, особенно в его крипту, где
лежат останки удельных
князей нижегородских, я еще мальчиком читал их имена на могильных плитах, и воображение рисовало какие-то образы. Спрашивалось, бывало, у самого себя: а каков он был видом, вот этот
князь, по прозвищу «Брюхатый», или вон тот, прозванный «Тугой лук»?
Пошел за ним.
Князь отдал приказание, чтобы никто не смел входить в сад до нашего возвращенья. Пройдя большой сад, мы перешли мост, перекинутый через овраг, и подошли к «Розовому павильону». У входа в тот павильон уже
лежали два лома, две кирки, несколько восковых свеч и небольшой красного дерева ящик.
Князь на рассвете сам их отнес туда.
Князь продолжал
лежать неподвижно. Даже принесенные кушанья убирались назад нетронутыми.
Отыскали наконец… Бедный, несчастный Антон! не застал царевича в живых. Даньяр
лежал в беспамятстве на трупе сына; он не видел лекаря, а то б убил его. Татаре бросились было на Антона, но его освободили недельщики, присланные уж с приказанием великого
князя взять его под стражу и заковать в железа. Антон не противился; он знал, что участь его решена, он понимал Ивана Васильевича и помнил, что слово грозного владыки не мимо идет. Невинный, он должен был подклонить голову под топор палача.
Зала, где
лежало на столе бездыханное, одетое в военный мундир тело
князя, еще вчера так радушно принявшего Гиршфельда, была битком набита собравшейся на первую панихиду публикой.
Еще во время поездки всего княжеского семейства в именье брата,
князя Ивана, в то лето, когда он неожиданно умер ударом, дела
князя Василия были крайне запутаны: на имениях
лежали неоплатные долги, и главною целью посещения брата был расчет со стороны бившегося как рыба от лед
князя Василия, находившегося накануне полного разорения, на родственную помощь.
После каждой выходки Александра Васильевича государь обращался к
князю Горчакову и грозно требовал объяснения, говоря, что на его обязанности
лежит вразумить его дядю.
В комнату, где
лежал князь, имели доступ только самые близкие люди и благоприятели светлейшего, а из служащих — один Василий Степанович, навещавший по временам
князя и зорко следивший за столом, на котором
лежали бумаги, карандаш, прутик серебра, маленькая пилка и коробочка с драгоценными камнями разного цвета и вида.
— Потому-то все доктора, не добившись от меня причины, полагали у Ирены Владимировны — так зовут больную, — вставил
князь, — не могли определить болезни, а прозорливый Шарко, угадывая, что эта причина непременно
лежит в моральном потрясении, рекомендовал обратиться к вам.
Уложенная с помощью сбежавшейся на зов встревоженного
князя прислуги в постель, она уже целую неделю
лежала как мертвая, без малейшего движения.
Это голос первого его палача — Александры Яковлевны Пальм-Швейцарекой. Он почти и теперь, как и тогда, теряет сознание. Он припоминает, как он очнулся от обморока в кабинете
князя Александра Павловича, на той самой оттоманке, где
лежал мертвый, отравленный по его наущению
князь. Он и теперь, как и тогда, быстро вскочил с кровати и несколько раз прошелся по камере. Глубоко вздохнув, он сел снова.
Он испытывал невыносимые нравственные страдания — беспомощное и почти, по приговору докторов, безысходное положение молодой женщины, загубленной им, принесенной в жертву старческой вспышке его сладострастья —
князь наедине с собой не мог не сознавать этого — тяжелым камнем
лежало на его, довольно покладистой в подобных делах, совести.