Неточные совпадения
Ли Хунг-чанг
остановился. Китаец-переводчик начал суетливо вертеться, кланяться и шептать что-то, разводя руками, улыбаясь.
Мы пошли обратно к городу, по временам
останавливаясь и любуясь яркой зеленью посевов и правильно изрезанными полями, засеянными рисом и хлопчатобумажными кустарниками, которые очень некрасивы без бумаги: просто сухие, черные прутья, какие остаются на выжженном месте. Голоногие
китайцы, стоя по колено в воде, вытаскивали пучки рисовых колосьев и пересаживали их на другое место.
Мне очень хотелось поближе познакомиться с кусунскими удэгейцами. Поэтому я, несмотря на усиленные приглашения
китайцев,
остановился у туземцев. Мне скоро удалось заручиться их доверием; они охотно отвечали на мои вопросы и всячески старались услужить. Особенно же они ухаживали за Дерсу.
То вдруг она умолкала, опускалась в изнеможенье, словно неохотно щипала струны, и Чертопханов
останавливался, только плечиком подергивал да на месте переминался, а Недопюскин покачивал головой, как фарфоровый
китаец; то снова заливалась она как безумная, выпрямливала стан и выставляла грудь, и Чертопханов опять приседал до земли, подскакивал под самый потолок, вертелся юлой, вскрикивал: «Живо!»…
Первый вопрос, который они задали мне, был такой: почему я ночевал в доме Ли Тан-куя? Я ответил им и в свою очередь спросил их, почему они так враждебно ко мне относятся. Удэгейцы ответил и, что давно ждали меня и вдруг узнали, что я пришел и
остановился у
китайцев на Сянь-ши-хеза.
В этот день мы прошли 12 км и
остановились у фанзочки Сиуфу. Высота этого места определяется в 560 м над уровнем моря. Обитатели фанзы,
китайцы, занимались ловлей лосей ямами.
В 5 часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже были расседланы и пущены на волю. В фанзе, кроме стрелков, находился еще какой-то
китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и
остановились, чтобы обождать. У
китайцев было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
Дерсу
остановился и сказал, что тропа эта не конная, а пешеходная, что идет она по соболиным ловушкам, что несколько дней тому назад по ней прошел один человек и что, по всей вероятности, это был
китаец.
Увидев нас,
китаец испугался и хотел было убежать, но казаки закричали ему, чтобы он
остановился.
Подгоняемая шестами, лодка наша хорошо шла по течению. Через 5 км мы достигли железнодорожного моста и
остановились на отдых. Дерсу рассказал, что в этих местах он бывал еще мальчиком с отцом, они приходили сюда на охоту за козами. Про железную дорогу он слышал от
китайцев, но никогда ее раньше не видел.
Но ни ругань, ни угрожающие пантомимы боцманов и унтер-офицеров не действовали.
Китайцы смеялись и, отъехавши на несколько сажен от борта,
останавливались и, если не видали освирепевших от своего бессилия боцманов, снова приставали к борту.
Автомобиль покатил дальше. Внизу, где мягкая дорога впадала в шоссе, он повернул и, не спеша, двинулся обратно.
Остановился над откосом, дал призывный гудок. Как бы в ответ, внизу, под черными купами ясеней, коротко ударил револьверный выстрел. Из кустов вышел военный, вкладывая в кобуру большой револьвер Кольта, молча сел в автомобиль рядом с
китайцем.
Главный врач нанял китайца-проводника, но, по своей торгашеской привычке, не условился предварительно о цене, а просто сказал, что «моя тебе плати чен (деньги)».
Китаец повел нас. Снег все падал, было холодно и мокро. Подвигались мы вперед медленно. К ночи
остановились в большой деревне за семь верст от железной дороги.
— Как тут преследовать… Он выстрелит и убежит, спрячет ружьё в укромном месте и опять «мирный
китаец». А об сигнальщиках-китайцах нечего и говорить… Только
остановишься как-нибудь с отрядом, вдруг с сопки столб дыма…. Это
китаец зажёг приготовленный заранее на вершине стог соломы гаоляна и тоже убежал, — ищи его…
Остановлюсь на этом и выясню положение наших войск, которое в свою очередь очертит деятельность
китайцев.