Неточные совпадения
Он не понимал тоже, почему княгиня брала его за
руку и, жалостно глядя на него, просила успокоиться, и Долли уговаривала его поесть и уводила из комнаты, и даже доктор серьезно и
с соболезнованием смотрел на него и предлагал
капель.
Уже совсем стемнело, и на юге, куда он смотрел, не было туч. Тучи стояли
с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим
с лип в саду
каплям и смотрел на знакомый ему треугольник звезд и на проходящий в середине его млечный путь
с его разветвлением. При каждой вспышке молнии не только млечный путь, но и яркие звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой
рукой, появлялись на тех же местах.
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа их боком в левой
руке, так что воск
капал с них медленно, и пoвернулся лицом к новоневестным. Священник был тот же самый, который исповедывал Левина. Он посмотрел усталым и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы правую
руку, благословил ею жениха и так же, но
с оттенком осторожной нежности, наложил сложенные персты на склоненную голову Кити. Потом он подал им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них.
Молчалин! как во мне рассудок цел остался!
Ведь знаете, как жизнь мне ваша дорога!
Зачем же ей играть, и так неосторожно?
Скажите, что у вас
с рукой?
Не дать ли
капель вам? не нужен ли покой?
Пошлемте к доктору, пренебрегать не должно.
Убедило его в этом напряженное внимание Фроленкова и Денисова, кумовья сидели не шевелясь, застыв в неподвижности до того, что Фроленков, держа в одной
руке чайную ложку
с медом, а другой придерживая стакан, не решался отправить ложку в рот, мед таял и
капал на скатерть, а когда безмолвная супруга что-то прошептала ему, он, в ответ ей, сердито оскалил зубы.
Обломов
с вечера, по обыкновению, прислушивался к биению своего сердца, потом ощупал его
руками, поверил, увеличилась ли отверделость там, наконец углубился в анализ своего счастья и вдруг попал в
каплю горечи и отравился.
— Что это у вас на халате опять пятно? — заботливо спросила она, взяв в
руки полу халата. — Кажется, масло? — Она понюхала пятно. — Где это вы? Не
с лампадки ли
накапало?
Мать поплачет, поплачет, потом сядет за фортепьяно и забудется за Герцом: слезы
каплют одна за другой на клавиши. Но вот приходит Андрюша или его приведут; он начнет рассказывать так бойко, так живо, что рассмешит и ее, притом он такой понятливый! Скоро он стал читать «Телемака», как она сама, и играть
с ней в четыре
руки.
А Обломов? Отчего он был нем и неподвижен
с нею вчера, нужды нет, что дыхание ее обдавало жаром его щеку, что ее горячие слезы
капали ему на
руку, что он почти нес ее в объятиях домой, слышал нескромный шепот ее сердца?.. А другой? Другие смотрят так дерзко…
Он,
с жадностью, одной дрожащей
рукой, осторожно и плотно прижал ее к нижней губе, а другую
руку держал в виде подноса под рюмкой, чтоб не пролить ни
капли, и залпом опрокинул рюмку в рот, потом отер губы и потянулся к ручке Марфеньки, но она ушла и села в свой угол.
Наконец он взял кружку молока и решительно подступил к ней, взяв ее за
руку. Она поглядела на него, как будто не узнала, поглядела на кружку, машинально взяла ее дрожащей
рукой из
рук его и
с жадностью выпила молоко до последней
капли, глотая медленными, большими глотками.
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на
каплю, что я знаю о связи Лизы
с князем, и видя, что я в то же время беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне
руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и беру у князя за сестру деньги зазнамо!
Набатов побежал за снегом. Марья Павловна достала валерьяновые
капли и предлагала ему, но он, закрыв глаза, отталкивал ее белой похудевшей
рукой и тяжело и часто дышал. Когда снег и холодная вода немного успокоили его, и его уложили на ночь, Нехлюдов простился со всеми и вместе
с унтер-офицером, пришедшим за ним и уже давно дожидавшимся его, пошел к выходу.
Привалов пошел в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала на кровати, устроенной на скорую
руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно,
с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган
каплями крови. Какая-то добрая
рука прикрыла ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него по лицу катились крупные слезы.
Привалов поставил карту — ее убили, вторую — тоже, третью — тоже. Отсчитав шестьсот рублей, он отошел в сторону. Иван Яковлич только теперь его заметил и поклонился
с какой-то больной улыбкой; у него на лбу выступали
капли крупного пота, но
руки продолжали двигаться так же бесстрастно, точно карты сами собой падали на стол.
Поп Савел успел нагрузиться вместе
с другими и тоже лез целоваться к Привалову, донимая его цитатами из всех классиков. Телкин был чуть-чуть навеселе. Вообще все подгуляли, за исключением одного Нагибина, который «не принимал ни
капли водки». Началась пляска, от которой гнулись и трещали половицы; бабы
с визгом взмахивали
руками; захмелевшие мужики грузно топтались на месте, выбивая каблуками отчаянную дробь.
Но окровавленные
руки видел и сам Петр Ильич, хотя
с них и не
капало, и сам их помогал отмывать, да и не в том был вопрос, скоро ль они высохли, а в том, куда именно бегал
с пестиком Дмитрий Федорович, то есть наверно ли к Федору Павловичу, и из чего это можно столь решительно заключить?
Вот особенно одна
с краю, такая костлявая, высокого роста, кажется, ей лет сорок, а может, и всего только двадцать, лицо длинное, худое, а на
руках у нее плачет ребеночек, и груди-то, должно быть, у ней такие иссохшие, и ни
капли в них молока.
Войдя к Федосье Марковне все в ту же кухню, причем «для сумления» она упросила Петра Ильича, чтобы позволил войти и дворнику, Петр Ильич начал ее расспрашивать и вмиг попал на самое главное: то есть что Дмитрий Федорович, убегая искать Грушеньку, захватил из ступки пестик, а воротился уже без пестика, но
с руками окровавленными: «И кровь еще
капала, так и
каплет с них, так и
каплет!» — восклицала Феня, очевидно сама создавшая этот ужасный факт в своем расстроенном воображении.
Гагин ничего не отвечал ей; а она,
с стаканом в
руке, пустилась карабкаться по развалинам, изредка останавливаясь, наклоняясь и
с забавной важностью роняя несколько
капель воды, ярко блестевших на солнце. Ее движенья были очень милы, но мне по-прежнему было досадно на нее, хотя я невольно любовался ее легкостью и ловкостью. На одном опасном месте она нарочно вскрикнула и потом захохотала… Мне стало еще досаднее.
Мы быстро вытянули маленького, он тоже был испуган;
с пальцев правой
руки его
капала кровь, щека тоже сильно ссажена, был он по пояс мокрый, бледен до синевы, но улыбался, вздрагивая, широко раскрыв глаза, улыбался и тянул...
— Ну-с, мой милый, у меня всегда было священнейшим правилом, что
с друзьями пить сколько угодно, а одному — ни
капли. Au revoir! Успеем еще, спрыснем как-нибудь! — проговорил Петр Петрович и, поднявшись во весь свой огромный рост, потряс дружески у Вихрова
руку, а затем он повернулся и на своих больных ногах присел перед Грушей.
Но старик не дошел до порога. Дверь быстро отворилась, и в комнату вбежала Наташа, бледная,
с сверкающими глазами, как будто в горячке. Платье ее было измято и смочено дождем. Платочек, которым она накрыла голову, сбился у ней на затылок, и на разбившихся густых прядях ее волос сверкали крупные
капли дождя. Она вбежала, увидала отца и
с криком бросилась перед ним на колена, простирая к нему
руки.
В кабинет действительно вошел сам Тетюев, облеченный в темную синюю пару, серые перчатки и золотое пенсне. Он
с деловой, сосредоточенной улыбкой пожал всем
руки, извинился, что заставил себя ждать, и проговорил, сосредоточенно роняя слова, как доктор отсчитывает
капли лекарства...
Начало координат во всей этой истории — конечно, Древний Дом. Из этой точки — оси Х-ов, Y-ов, Z-ов, на которых для меня
с недавнего времени построен весь мир. По оси Х-ов (Проспекту 59‑му) я шел пешком к началу координат. Во мне — пестрым вихрем вчерашнее: опрокинутые дома и люди, мучительно-посторонние
руки, сверкающие ножницы, остро-капающие
капли из умывальника — так было, было однажды. И все это, разрывая мясо, стремительно крутится там — за расплавленной от огня поверхностью, где «душа».
Он повторил это слово сдавленным голосом, точно оно вырвалось у него
с болью и усилием. Я чувствовал, как дрожала его
рука, и, казалось, слышал даже клокотавшее в груди его бешенство. И я все ниже опускал голову, и слезы одна за другой
капали из моих глаз на пол, но я все повторял едва слышно...
В переднюю вышел, весь красный,
с каплями на носу и на висках и
с перевернутым, смущенным лицом, маленький капитан Световидов. Правая
рука была у него в кармане и судорожно хрустела новенькими бумажками. Увидев Ромашова, он засеменил ногами, шутовски-неестественно захихикал и крепко вцепился своей влажной, горячей, трясущейся
рукой в
руку подпоручика. Глаза у него напряженно и конфузливо бегали и в то же время точно щупали Ромашова: слыхал он или нет?
Хлебников схватил
руку офицера, и Ромашов почувствовал на ней вместе
с теплыми
каплями слез холодное и липкое прикосновение чужих губ. Но он не отнимал своей
руки и говорил простые, трогательные, успокоительные слова, какие говорит взрослый обиженному ребенку.
С лица капитана
капал крупными
каплями пот;
руки делали какие-то судорожные движения и, наконец, голова затекла, так что он принужден был приподняться на несколько минут, и когда потом взглянул в скважину, Калинович, обняв Настеньку, целовал ей лицо и шею…
Кончился завтрак. Ямщик уже давно заложил повозку. Ее подвезли к крыльцу. Люди выбегали один за другим. Тот нес чемодан, другой — узел, третий — мешок, и опять уходил за чем-нибудь Как мухи сладкую
каплю, люди облепили повозку, и всякий совался туда
с руками.
Я знал, что шел дождик, только потому, что несколько
капель упало мне на нос и на
руку и что что-то зашлепало по молодым клейким листьям берез, которые, неподвижно повесив свои кудрявые ветви, казалось,
с наслаждением, выражающимся тем сильным запахом, которым они наполняли аллею, принимали на себя эти чистые, прозрачные
капли.
После обеда хозяин лег спать в комнатке за магазином, а я, открыв золотые его часы,
накапал в механизм уксуса. Мне было очень приятно видеть, как он, проснувшись, вышел в магазин
с часами в
руках и растерянно бормотал...
Я сделал это и снова увидал ее на том же месте, также
с книгой в
руках, но щека у нее была подвязана каким-то рыжим платком, глаз запух. Давая мне книгу в черном переплете, закройщица невнятно промычала что-то. Я ушел
с грустью, унося книгу, от которой пахло креозотом и анисовыми
каплями. Книгу я спрятал на чердак, завернув ее в чистую рубашку и бумагу, боясь, чтобы хозяева не отняли, не испортили ее.
Но когда Тарас пристрелил сына, повар, спустив ноги
с койки, уперся в нее
руками, согнулся и заплакал, — медленно потекли по щекам слезы,
капая на палубу; он сопел и бормотал...
Солдат, присев на дрова около кухни, дрожащими
руками снял сапоги и начал отжимать онучи, но они были сухи, а
с его жиденьких волос
капала вода, — это снова рассмешило публику.
Несколько мужчин, женщин и девушек, в странных костюмах,
с обнаженными
руками и ногами до колен, появились из маленьких деревянных будок, построенных на берегу, и, взявшись за
руки, кинулись со смехом в волны, расплескивая воду, которая брызгала у них из-под ног тяжелыми
каплями, точно расплавленное золото.
В его памяти навсегда осталось белое лицо Марфы,
с приподнятыми бровями, как будто она, задумчиво и сонно прикрыв глаза, догадывалась о чём-то. Лежала она на полу, одна
рука отброшена прочь, и ладонь открыта, а другая, сжатая в пухлый кулачок, застыла у подбородка. Мясник ударил её в печень, и, должно быть, она стояла в это время: кровь брызнула из раны, облила белую скатерть на столе сплошной тёмной полосой, дальше она лежала широкими красными кружками, а за столом, на полу, дождевыми
каплями.
Любка пьяными
руками пыталась поднять его
с пола, слёзы её
капали на шею и затылок ему, и он слышал завывающий голос...
Чёрные стены суровой темницы
Сырость одела, покрыли мокрицы;
Падают едкие
капли со свода…
А за стеною ликует природа.
Куча соломы лежит подо мною;
Червь её точит. Дрожащей
рукоюСбросил я жабу
с неё… а из башни
Видны и небо, и горы, и пашни.
Вырвался
с кровью из груди холодной
Вопль, замиравший неслышно, бесплодно;
Глухо оковы мои загремели…
А за стеною малиновки пели…
Потом, ранним утром, вышел он осторожно в Морскую, призвал ломового извозчика, вынес
с человеком чемоданчик и книги и поручил ему сказать, что он поехал дня на два за город, надел длинный сюртук, взял трость и зонтик, пожал
руку лакею, который служил при нем, и пошел пешком
с извозчиком; крупные слезы
капали у него на сюртук.
Глеб остолбенел. Лицо его побагровело. Крупные
капли пота выступили на лице его. Не мысль о рекрутстве поражала старика: он, как мы видели, здраво, толково рассуждал об этом предмете, — мысль расстаться
с Ваней, любимым детищем, наконец, неожиданность события потрясли старика. Так несбыточна казалась подобная мысль старому рыбаку, что он под конец махнул только
рукой и сделал несколько шагов к реке; но Ваня тут же остановил его. Он высказал отцу
с большею еще твердостью свою решимость.
С именем Гришки молодой парень вздрогнул всем телом, до последнего суставчика, судорожным движением
руки отер
капли холодного пота, мгновенно выступившие на лбу, и взглянул на дочь рыбака.
По щеке у Лиды поползла крупная слеза и
капнула на книжку. Саша тоже опустила глаза и покраснела, готовая заплакать. Лаптев от жалости не мог уже говорить, слезы подступили у него к горлу; он встал из-за стола и закурил папироску. В это время сошел сверху Кочевой
с газетой в
руках. Девочки поднялись и, не глядя на него, сделали реверанс.
Она встала
с кресла и посмотрела на Литвинова сверху вниз, чуть улыбаясь и щурясь и обнаженною до локтя
рукою отводя от лица длинный локон, на котором блистали две-три
капли слез. Богатая кружевная косынка соскользнула со стола и упала на пол, под ноги Ирины. Она презрительно наступила на нее.
В камнях два рыбака: один — старик, в соломенной шляпе,
с толстым лицом в седой щетине на щеках, губах и подбородке, глаза у него заплыли жиром, нос красный,
руки бронзовые от загара. Высунув далеко в море гибкое удилище, он сидит на камне, свесив волосатые ноги в зеленую воду, волна, подпрыгнув, касается их,
с темных пальцев падают в море тяжелые светлые
капли.
К ним идет мальчик
с фьяской [Фъяска — оплетенная соломой бутыль для вина.] вина в
руке и небольшим узлом в другой, идет, вскинув голову, и кричит звонко, точно птица, не видя, что сквозь солому, которой обернута бутылка, падают на землю, кроваво сверкая, точно рубины, тяжелые
капли густого вина.
Прежде всего, меня поразило то, что подле хозяйки дома сидела"Дама из Амстердама", необычайных размеров особа, которая днем дает представления в Пассаже, а по вечерам показывает себя в частных домах: возьмет чашку
с чаем, поставит себе на грудь и, не проливши ни
капли, выпьет. Грызунов отрекомендовал меня ей и шепнул мне на ухо, что она приглашена для"оживления общества". Затем, не успел я пожать
руки гостеприимным хозяевам, как вдруг… слышу голос Ноздрева!!
Боль была настолько сильна, что и прелесть окружающего перестала существовать для меня. А идти домой не могу — надо успокоиться. Шорох в овраге — и из-под самой кручи передо мной вынырнул Дружок, язык высунул,
с него
каплет: собака потеет языком. Он ткнулся в мою больную ногу и растянулся на траве. Боль напомнила мне первый вывих ровно шестьдесят лет назад в задонских степях, когда табунщик-калмык,
с железными
руками, приговаривал успокоительно...
Фома видел, как отец взмахнул
рукой, — раздался какой-то лязг, и матрос тяжело упал на дрова. Он тотчас же поднялся и вновь стал молча работать… На белую кору березовых дров
капала кровь из его разбитого лица, он вытирал ее рукавом рубахи, смотрел на рукав и, вздыхая, молчал. А когда он шел
с носилками мимо Фомы, на лице его, у переносья, дрожали две большие мутные слезы, и мальчик видел их…
Мерцавшая и почти ежеминутно тухнувшая в
руках у меня свечка слабо озаряла сырые, каменные
с деревянными рамами стены,
с которых
капала мелкими струйками вода. Вдруг что-то загремело впереди, и в темной дали обрисовалась черная масса, двигавшаяся навстречу. Это был вагончик. Он
с грохотом прокатился мимо нас и замолк. Опять та же мертвая тишь. Стало жутко.