Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь,
дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (бьет себя по лбу).
Как я — нет,
как я, старый
дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Хлестаков.
Как ты смеешь,
дурак!
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так,
как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой
дурак теперь сделался,
каким еще никогда не бывал.
Хлестаков. Ну что, видишь,
дурак,
как меня угощают и принимают? (Начинает писать.)
Долгонько слушались,
Весь город разукрасили,
Как Питер монументами,
Казненными коровами,
Пока не догадалися,
Что спятил он с ума!»
Еще приказ: «У сторожа,
У ундера Софронова,
Собака непочтительна:
Залаяла на барина,
Так ундера прогнать,
А сторожем к помещичьей
Усадьбе назначается
Еремка!..» Покатилися
Опять крестьяне со смеху:
Еремка тот с рождения
Глухонемой
дурак!
Крестьяне наши трезвые,
Поглядывая, слушая,
Идут своим путем.
Средь самой средь дороженьки
Какой-то парень тихонький
Большую яму выкопал.
«Что делаешь ты тут?»
— А хороню я матушку! —
«
Дурак!
какая матушка!
Гляди: поддевку новую
Ты в землю закопал!
Иди скорей да хрюкалом
В канаву ляг, воды испей!
Авось, соскочит дурь...
Но, несмотря на это, в то время
как он перевертывал свои этюды, поднимал сторы и снимал простыню, он чувствовал сильное волнение, и тем больше, что, несмотря на то, что все знатные и богатые Русские должны были быть скоты и
дураки в его понятии, и Вронский и в особенности Анна нравились ему.
—
Дурак же ты, братец, — сказал он, — пошлый
дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе,
как муха… — Он отвернулся и, отходя, пробормотал: — А все-таки это совершенно противу правил.
— Вы думаете: «
Дурак,
дурак этот Петух! зазвал обедать, а обеда до сих пор нет». Будет готов, почтеннейший. Не успеет стриженая девка косы заплесть,
как он поспеет.
— Разумеется, я это очень понимаю. Экой
дурак старик! Ведь придет же в восемьдесят лет этакая дурь в голову! Да что, он с виду
как? бодр? держится еще на ногах?
— Ну, может быть, это вам так показалось: он только что масон, а такой
дурак,
какого свет не производил.
Впрочем, говорят, что и без того была у них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую,
как ядреная репа, по выражению таможенных чиновников; что были даже подкуплены люди, чтобы под вечерок в темном переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника были в
дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан Шамшарев.
— Врешь, врешь, и не воображал чесать; я думаю,
дурак, еще своих напустил. Вот посмотри-ка, Чичиков, посмотри,
какие уши, на-ка пощупай рукою.
Кажется,
как будто ее мало заботило то, о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому философическому разряду людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то вполовину, на жизнь глядят вполглаза и, видя возмутительные тревоги и борьбы, говорят: «<Пусть> их,
дураки, бесятся!
Как ни глупы слова
дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека.
Логики нет никакой в мертвых душах;
как же покупать мертвые души? где ж
дурак такой возьмется? и на
какие слепые деньги станет он покупать их? и на
какой конец, к
какому делу можно приткнуть эти мертвые души? и зачем вмешалась сюда губернаторская дочка?
«
Дурак! — подумал Чичиков. — Да я бы за этакой тетушкой ухаживал,
как нянька за ребенком!»
— Вот тебе на!
Как же вы,
дураки, — сказал он, оборотившись к Селифану и Петрушке, которые оба разинули рты и выпучили глаза, один сидя на козлах, другой стоя у дверец коляски, —
как же вы,
дураки? Ведь вам сказано — к полковнику Кошкареву… А ведь это Петр Петрович Петух…
— Да что в самом деле…
как будто точно сурьезное дело; да я в другом месте нипочем возьму. Еще мне всякий с охотой сбудет их, чтобы только поскорей избавиться.
Дурак разве станет держать их при себе и платить за них подати!
Бывало, он трунил забавно,
Умел морочить
дуракаИ умного дурачить славно,
Иль явно, иль исподтишка,
Хоть и ему иные штуки
Не проходили без науки,
Хоть иногда и сам впросак
Он попадался,
как простак.
Умел он весело поспорить,
Остро и тупо отвечать,
Порой расчетливо смолчать,
Порой расчетливо повздорить,
Друзей поссорить молодых
И на барьер поставить их...
— Вот
дурак! — сказал он, улыбаясь, и потом, помолчав немного: — Я так совсем не так,
как ты: я думаю, что, если бы можно было, я сначала хотел бы сидеть с ней рядом и разговаривать…
—
Как же можно, чтобы я врал?
Дурак я разве, чтобы врал? На свою бы голову я врал? Разве я не знаю, что жида повесят,
как собаку, коли он соврет перед паном?
На этот раз ему удалось добраться почти к руке девушки, державшей угол страницы; здесь он застрял на слове «смотри», с сомнением остановился, ожидая нового шквала, и действительно едва избег неприятности, так
как Ассоль уже воскликнула: «Опять жучишка…
дурак!..» — и хотела решительно сдуть гостя в траву, но вдруг случайный переход взгляда от одной крыши к другой открыл ей на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами.
— Я видел, видел! — кричал и подтверждал Лебезятников, — и хоть это против моих убеждений, но я готов сей же час принять в суде
какую угодно присягу, потому что я видел,
как вы ей тихонько подсунули! Только я-то,
дурак, подумал, что вы из благодеяния подсунули! В дверях, прощаясь с нею, когда она повернулась и когда вы ей жали одной рукой руку, другою, левой, вы и положили ей тихонько в карман бумажку. Я видел! Видел!
Мы уж убежали от одного сюда из Мещанской… ну тебе-то
какое дело,
дурак!
— Шабаш! Все
дураки; к делу: вот приятель, Родион Романыч Раскольников, во-первых, наслышан и познакомиться пожелал, а во-вторых, дельце малое до тебя имеет. Ба! Заметов! Ты здесь
каким образом? Да разве вы знакомы? Давно ль сошлись?
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со смыслом, а
как будто… Ведь и я
дурак! Да разве помешанные не говорят со смыслом? А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем по лбу. — Ну что, если… ну
как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал! Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный дворец» допросить поскорее Заметова.
— Один? Когда еще ходить не можешь, когда еще рожа
как полотно бледна, и задыхаешься!
Дурак!.. Что ты в «Хрустальном дворце» делал? Признавайся немедленно!
Кабанов. Что ж мне, разорваться, что ли! Нет, говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то,
какой есть, пропью; пусть маменька тогда со мной,
как с
дураком, и нянчится.
Дико́й. Да что ты ко мне лезешь со всяким вздором! Может, я с тобой и говорить-то не хочу. Ты должен был прежде узнать, в расположении я тебя слушать,
дурака, или нет. Что я тебе — ровный, что ли? Ишь ты,
какое дело нашел важное! Так прямо с рылом-то и лезет разговаривать.
Вот еще
какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так
дураками и померли.
— Ну что? — спросил Базаров Аркадия,
как только тот вернулся к нему в уголок, — получил удовольствие? Мне сейчас сказывал один барин, что эта госпожа — ой-ой-ой; да барин-то, кажется,
дурак. Ну, а по-твоему, что она, точно — ой-ой-ой?
— Эка, подумаешь! — промолвил Базаров, — слово-то что значит! Нашел его, сказал: «кризис» — и утешен. Удивительное дело,
как человек еще верит в слова. Скажут ему, например,
дурака и не прибьют, он опечалится; назовут его умницей и денег ему не дадут — он почувствует удовольствие.
— Да, — проговорил он, ни на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов!
Как раз
дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то время старики носили ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
— Я — честно говорю. Надобно уметь брать. Особенно — у
дураков. Вон
как Сергей Витте обирает.
Клим взглянул на Инокова сердито, уверенный, что снова,
как пред пушкой, должен будет почувствовать себя
дураком. Но лицо Инокова светилось хмельной радостью, он неистово хлопал ладонями и бормотал...
— Недавно один
дурак в лицо мне брякнул: ваша ставка на народ — бита, народа — нет, есть только классы. Юрист, второго курса. Еврей. Классы! Забыл,
как недавно сородичей его классически громили…
—
Какого черта буду я заботиться о том, чтоб
дураки жили умнее или как-то там лучше?
Однако я понимаю: революцию на сучок не повесить, а Столыпин — весьма провинциальный
дурак: он бы сначала уступил, а потом понемножку отнял,
как делают умные хозяева.
«Льстит,
дурак, подкупить хочет», — сообразил Самгин, наблюдая,
как из бронзового черепа синий вьется дымок.
— Это — плохо, я знаю. Плохо, когда человек во что бы то ни стало хочет нравиться сам себе, потому что встревожен вопросом: не
дурак ли он? И догадывается, что ведь если не
дурак, тогда эта игра с самим собой, для себя самого, может сделать человека еще хуже, чем он есть. Понимаете,
какая штука?
—
Какой же ты, сукинов сын, преступник, — яростно шептал он. — Ты же —
дурак и… и ты во сне живешь, ты — добрейший человек, ведь вот ты что! Воображаешь ты, дурья башка! Паяц ты, актеришка и самозванец, а не преступник! Не Р-рокамболь, врешь! Тебе, сукинов сын, до Рокамболя,
как петуху до орла. И виновен ты в присвоении чужого звания, а не в краже со взломом, дур-рак!
— Обнажаю, обнажаю, — пробормотал поручик, считая деньги. — Шашку и Сашку, и Машку, да, да! И не иду, а — бегу. И — кричу. И размахиваю шашкой. Главное: надобно размахивать, двигаться надо! Я, знаете, замечательные слова поймал в окопе, солдат солдату эдак зверски крикнул: «Что ты,
дурак, шевелишься,
как живой?»
Вспомнилось,
как однажды у Прейса Тагильский холодно и жестко говорил о государстве
как органе угнетения личности, а когда Прейс докторально сказал ему: «Вы шаржируете» — он ответил небрежно: «Это история шаржирует». Стратонов сказал: «Ирония ваша — ирония нигилиста». Так же небрежно Тагильский ответил и ему: «Ошибаетесь, я не иронизирую. Однако нахожу, что человек со вкусом к жизни не может прожевать действительность, не сдобрив ее солью и перцем иронии. Учит — скепсис, а оптимизм воспитывает
дураков».
— Однако купцы слушали его, точно он им рассказывал об операциях министерства финансов. Конечно, удивление невежд — стоит дешево, но — интеллигенция-то
как испугалась, Самгин, а? — спросил он, раздвинув рот, обнажив желтые зубы. — Я не про Аркашку, он —
дурак,
дураки ничего не боятся, это по сказкам известно. Я вообще про интеллигентов. Испугались. Литераторы
как завыли, а?
—
Дурак! — испуганно сказал Лютов. — Тогда ее разорвет,
как бутылку.
— Не выношу кротких! Сделать бы меня всемирным Иродом, я бы
как раз объявил поголовное истребление кротких, несчастных и любителей страдания. Не уважаю кротких! Плохо с ними, неспособные они, нечего с ними делать. Не гуманный я человек, я
как раз железо произвожу, а — на что оно кроткому? Сказку Толстого о «Трех братьях» помните? На что
дураку железо, ежели он обороняться не хочет? Избу кроет соломой, землю пашет сохой, телега у него на деревянном ходу, гвоздей потребляет полфунта в год.
— Знал бы ты,
какой он
дурак, этот Макаров, — точно оса, жужжала Елена в ухо ему. — А вон этот, который наклонился к Набокову, Шура Протопопов, забавный человечек. Набоков очень элегантный мужчина. А вообще
какие все неуклюжие, серые…
— Это попытка возвратиться в
дураки, — храбро ответил Самгин, подметив в лице, в глазах Туробоева нечто общее с Макаровым,
каким тот был до покушения на самоубийство.