Неточные совпадения
Площадь,
на которой долженствовала производиться
казнь, нетрудно было отыскать: народ валил туда со всех сторон.
Не
казнь страшна: пращур [Пращур — предок.] мой умер
на лобном месте, [Лобное место — возвышение
на Красной
площади, где иногда
казнили государственных преступников.] отстаивая то, что почитал святынею своей совести; отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущевым.
Я представляю себе, что с ним было нечто похожее
на то, когда преступника везут
на смертную
казнь,
на виселицу: еще надо проехать длинную-длинную улицу, да еще шагом, мимо тысяч народа, затем будет поворот в другую улицу и в конце только этой другой улицы страшная
площадь!
Последняя покрывала все своим непроницаемым пологом и лишь изредка нарушалась откровениями «Московских ведомостей» о целодневном звоне с Ивановской и иных колоколен, да зрелищем торговой
казни, производимой публично через палача,
на городской
площади.
Это первый выплыв Степана «по матушке по Волге». А вот и конец его: огромная картина Пчелина «
Казнь Стеньки Разина». Москва,
площадь, полная народа, бояре, стрельцы… палач… И он сам
на помосте, с грозно поднятой рукой, прощается с бунтарской жизнью и вещает грядущее...
В приемной Английского клуба теперь стоит узкая железная клетка. В ней везли Емельяна с Урала до Москвы и выставляли
на площадях и базарах попутных городов «
на позорище и устрашение» перед толпами народа, еще так недавно шедшего за ним. В этой клетке привезли его и
на Болотную
площадь и 16 января 1775 года
казнили.
Но, издавая книгу, я, не имея документальных данных, напечатал о
казни Стеньки Разина
на Красной
площади и вскоре, проездом
на Дон, лично вручил мою книгу Ивану Ивановичу.
— Мне думается, что если бы вы с ним повидались, то от него получили бы, наверное, много неизвестных данных. Так, например, я помню, отец всегда говорил, что
казнь Разина была не
на Красной
площади, как пишут историки, а
на Болоте.
Вид этого человека посреди стольких лиц, являвших ужас, страх или зверство, резко от них отделялся и сильно
на всех подействовал.
Площадь затихла,
казни приостановились.
На другой день после
казни площадь была очищена и мертвые тела свезены и свалены в кремлевский ров.
— Человеки! — сказал он им громко и внятно, дабы все
на площади могли его слышать, — вы дружбой вашею и хлебом-солью с изменщиками моими заслужили себе равную с ними
казнь; но я, в умилении сердца, скорбя о погублении душ ваших, милую вас и дарую вам живот, дабы вы покаянием искупили вины ваши и молились за меня, недостойного!
Я слишком залетел высоко,
Верней избрать я должен путь…
И замысел иной глубоко
Запал в мою измученную грудь.
Так, так, он будет жить… убийство уж не в моде:
Убийц
на площадях казнят.
Так!.. в образованном я родился народе;
Язык и золото… вот наш кинжал и яд!
Что пользы в том, что явных
казней нет,
Что
на колу кровавом, всенародно,
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут
на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?
Бог знает; о тебе
Там говорить не слишком нынче смеют.
Кому язык отрежут, а кому
И голову — такая, право, притча!
Что день, то
казнь. Тюрьмы битком набиты.
На площади, где человека три
Сойдутся, — глядь — лазутчик уж и вьется,
А государь досужною порою
Доносчиков допрашивает сам.
Как раз беда; так лучше уж молчать.
Такое «табу» лежало
на Театральной
площади: оно было наложено командующим войсками Московского военного округа и соблюдалось преемственно с аракчеевских времен, с тою только разницей, что виновного не
казнили, а отправляли в квартал (тогда еще «участков» не было, они введены с 1881 года), чего москвичи совершенно справедливо боялись.
Петр
казнил их и главных их сообщников над гробом Ивана Михайловича Милославского, вырытого из земли; поставил
на Красной
площади каменный столб с железными спицами,
на которых воткнуты были головы казненных, тогда как вокруг разложены были трупы их в продолжение нескольких месяцев; разослал в заточение по дальним городам родственников их, и через две недели все-таки отправился за границу.
Казнить меня
на площади, жилы тянуть.
После тоже везли меня, для объявления приговора… называется публичная
казнь,
на площади-с…
Ананий Яковлев. Бабе моей! Когда она, бестия, теперь каждый шаг мой продает и выдает вам, то я не то, что таючись, а середь белого дня,
на площади людской, стану ее
казнить и тиранить; при ваших подлых очах наложу
на нее цепи и посажу ее в погреб ледяной, чтоб замерзнуть и задохнуться ей там, окаянной!
Не проходило почти ни одной
на площади казни,
на которой бы он не присутствовал, и обыкновенно стоял, молодцевато подбоченившись рукой, и с каким-то особенным удовольствием прислушивался, как стонал преступник.
— Все-таки, наука сделала много, — заговорил Половецкий, глядя
на огонь. — Например, нет прежних ужасных
казней, как сажанье
на кол, четвертование, сожжение
на кострах. Нет, наконец, пыток… Человек-зверь еще, конечно, остался, но он уже стыдится проявлять свое зверство открыто, всенародно,
на площади. А это много значит…
— Братцы! Православные! Бунтовщик! Поджигатель! — закричал он
на всю
площадь своим хриплым басом. — Эй! Народ русский! Сюда! Ко мне! Я врага отечества поймал! В-р-р-рага отечества!
Казни его, народ православный! Выдаю тебе его головою! Вот он!
Площадь была полна народом, и в этой массе слышалось злобное рычанье, ропот
на то, что мало
казнить таким образом, а следует вешать, вешать за ребро
на железный крюк.
— Ваше величество, отпусти меня
на свободу сегодня, а завтра я буду с восходом солнца
на площади ожидать своей
казни. Я хочу пойти в лес, последний раз полюбоваться природой.
Король Дуль-Дуль в сопровождении многочисленной свиты находился
на площади. Сюда привели и трепещущего от страха черного Аго, закованного по рукам и ногам. Громадный котел стоял посреди
площади, обдавая близстоящих густыми клубами пара. Вода зловеще шипела и клокотала в нем. Королевские слуги — герольды — ездили по
площади и объявляли народу, что сейчас совершится
казнь двух самых злых преступников, которые осмеливались ослушаться воли короля.
После этой
казни невинных,
на площадь привели инженер-капитана Костерева.
Лобным местом называлась
площадь, где
казнили преступников, где они теряли головы (лоб); она находилась в Китай-городе, тотчас же за кремлевской стеной, между двух ворот московской твердыни — Никольскими и Спасскими. В настоящее время
на этой площадке воздвигнут памятник князю Пожарскому и Кузьме Минину-Сухорукову.
Казнь происходила
на Васильевском острове, у здания Двенадцати коллегий, где теперь университет. Один из палачей нагнулся, между тем другой схватил ее руками, приподнял
на спину своего товарища, наклонив ее голову, чтобы не задеть кнутом. Свист кнута и дикие крики наказуемой разносились среди тишины, наполненной войском и народом, но казавшейся совершенно пустой
площади. Никто, казалось, жестом не хотел нарушать отправления этого жестокого правосудия. После кнута Наталье Федоровне вырезали язык.