Неточные совпадения
Самгин долго
искал: на кого оратор похож? И, не найдя никого, подумал, что, если б приехала Дуняша, он встретил бы ее с
радостью.
— Вот! — вскрикнула в
радости госпожа Хохлакова, возвращаясь к Мите, — вот что я
искала!
Награды же никогда не
ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная
радость твоя, которую лишь праведный обретает.
Приблизительно еще с час мы шли лесом. Вдруг чаща начала редеть. Перед нами открылась большая поляна. Тропа перерезала ее наискось по диагонали. Продолжительное путешествие по тайге сильно нас утомило. Глаз
искал отдыха и простора. Поэтому можно себе представить, с какой
радостью мы вышли из леса и стали осматривать поляну.
Вот любо-то! Вот
радость! Не в народе,
В густой толпе, из-за чужой спины,
Снегурочка смотреть на праздник будет, —
Вперед пойдет. И царь, и люди скажут:
Такой четы на диво
поискать!
Не стыдись!
Преклонные лета равняют старца
С девицею. Стыдливость неуместна
Пред старыми потухшими глазами.
Откройся мне: кого порой вечерней
На зыбкое крылечко поджидаешь?
Кого вдали, прикрывши ручкой глазки,
На полотне зари румяной
ищешь?
Кого бранишь за медленность, кому
Навстречу шлешь и
радости улыбку,
И слез поток, и брань, и поцелуй?
Кому, скажи, девица!
Когда улеглась
радость свиданий и миновались пиры, когда главное было пересказано и приходилось продолжать путь, мы увидели, что той беззаботной, светлой жизни, которую мы
искали по воспоминаниям, нет больше в нашем круге и особенно в доме Огарева.
Сердце ее обливалось
радостью каждый раз, когда она замечала в человеке острое недовольство, — то недовольство, которое, протестуя против ударов судьбы, напряженно
ищет ответов на вопросы, уже сложившиеся в уме.
Не на
радость и не на раскошество старец Вассиан в пустыню вселился, а на скорбь и на нужу; стало быть, не бежал он от наказания, а сам же его
искал.
И она его, разумеется, простила, и как простила? — ото всего сердца, с
радостью и с искреннейшим советом, чтобы он
поискал себе невесту помоложе годами и как можно менее на нее похожую характером.
По-прежнему молчаливый, услужливый, скромный, словно совсем не имеющий своих
радостей, своего горя и воспоминаний, порою он так удивленно оглядывался красиво-спокойными глазами, как будто
искал что-то ненайденное; и, снова ничего не найдя, покорно отдавался ожиданию и темной воле других.
В разорванных, кошмарных картинах этих Артамонов
искал и находил себя среди обезумевших от разгула людей, как человека почти незнакомого ему. Человек этот пил насмерть и алчно ждал, что вот в следующую минуту начнётся что-то совершенно необыкновенное и самое главное, самое радостное, — или упадёшь куда-то в безграничную тоску, или поднимешься в такую же безграничную
радость, навсегда.
Счастлив еще: его мученья
Друзья готовы разделять
И вместе плакать и страдать…
Но кто сего уж утешенья
Лишен в сей жизни слез и бед,
Кто в цвете юных пылких лет
Лишен того, чем сердце льстило,
Чем счастье издали манило…
И если годы унесли
Пору цветов
искать как прежде
Минутной
радости в надежде;
Пусть не живет тот на земли.
Но как ни хороша природа сама по себе, как ни легко дышится на этом зеленом просторе, под этим голубым бездонным небом — глаз невольно
ищет признаков человеческого существования среди этой зеленой пустыни, и в сердце вспыхивает
радость живого человека, когда там, далеко внизу, со дна глубокого лога взовьется кверху струйка синего дыма.
Вижу — у каждого свой бог, и каждый бог не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня. Не бога
ищет человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду человека, и уходит он от себя самого, хочет избежать деяния, боится участия своего в жизни и всё
ищет тихий угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую в людях не святую тревогу богоискания, но лишь страх пред лицом жизни, не стремление к
радости о господе, а заботу — как избыть печаль?
Тоскливо с ними: пьют они, ругаются между собою зря, поют заунывные песни, горят в работе день и ночь, а хозяева греют свой жир около них. В пекарне тесно, грязно, спят люди, как собаки; водка да разврат — вся
радость для них. Заговорю я о неустройстве жизни — ничего, слушают, грустят, соглашаются; скажу: бога, — мол, — надо нам
искать! — вздыхают они, но — непрочно пристают к ним мои слова. Иногда вдруг начнут издеваться надо мной, непонятно почему. А издеваются зло.
Сытость числится
радостью и богатство — счастием,
ищут люди свободы греха, а свободы от греха не имеют.
Вера Филипповна. Потап Потапыч, при вашей жизни, продли вам бог веку, я исполнять вашу волю с
радостью готова;
искать бедных, утешать их, помогать им я нисколько не считаю себе в тягость, а даже за великое счастие. И благодарю вас, что вы наградили меня таким счастием.
Крутицкий. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья; бедному Кузиньке бедная и песенка. Терять — терял, а находить — не находил. Очень страшно — потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл; вдруг хватился, нет. Ну, потерял… Задрожал весь, руки, ноги затряслись, — шарю, шарю, — карманов-то не найду. Ну, потерял… одно в уме, что потерял. Еще хуже это; чем бы
искать, а тут тоска. Присел, поплакал, — успокоился немножко; стал опять
искать, а он тут, ну и
радость.
— Убедительно прошу, чтобы этих сборищ, заговоров и конспиративных квартир у меня в доме больше не было! В свои дом я пускаю только тех, с кем я знаком, а эта вся ваша сволочь, если ей угодно заниматься филантропией, пусть
ищет себе другое место. Я не позволю, чтобы в моем доме по ночам кричали ура от
радости, что могут эксплоатировать такую психопатку, как вы!
Козел продолжал ползать на коленях от одного мужика к другому. От ужаса близкой и жестокой смерти он уже перешел к блаженной
радости, но нарочно из угодливости притворялся непонимающим. Слезы бежали по его безобразно кривившемуся лицу. Он хватал, не разбирая, чьи-то жесткие мозолистые руки, чьи-то вонючие сапоги и взасос, жадно целовал их. Василь стоял, бледный и неподвижный, с горящими глазами. Он не отрывался от страшного лица Бузыги,
ища и боясь его взгляда.
— Ну, и братию монашескую начал казнить немилостиво. Кому голову отрубит, кого в воду бросит. Из всего монашеского состава спасся один старец Мисаил. Он убежал в болото и три дня просидел в воде по горло.
Искали,
искали и никак не могли сыскать… Господь сохранил блаженного человека, а он в память о чуде и поставил обитель Нечаянные
Радости. А царь Иван Грозный сделал в Бобыльскую обитель большой вклад на вечный помин своей царской души.
А Макар продолжал: у них все записано в книге… Пусть же они
поищут: когда он испытал от кого-нибудь ласку, привет или
радость? Где его дети? Когда они умирали, ему было горько и тяжело, а когда вырастали, то уходили от него, чтобы в одиночку биться с тяжелою нуждой. И он состарился один со своей второю старухой и видел, как его оставляют силы и подходит злая, бесприютная дряхлость. Они стояли одинокие, как стоят в степи две сиротливые елки, которых бьют отовсюду жестокие метели.
Не в бесплодных сожалениях и восторгах надо
искать ее, а в действительной чуткости души к страданиям и
радостям других.
Тут и он не мог удержаться от
радости и чуть было не закричал и не захлопал руками, но, боясь спугнуть колючего зверька, притаил дыхание и, широко раскрыв счастливые глаза, в восторге смотрел, как тот, фыркая, обнюхивал своим свиным рыльцем корни розового куста,
ища между ними червей, и смешно перебирал толстенькими лапами, похожими на медвежьи.
Когда они входили в столовую, Александру Антоновичу было стыдно своего порыва, которому с такой неудержимой силой отдалось его доброе сердце. Но
радость от свидания, хотя и отравленная, бурлила в груди и
искала выхода, и вид сына, который пропадал неведомо где в течение целых семи лет, делала его походку быстрой и молодой и движения порывистыми и несолидными. И он искренне рассмеялся, когда Николай остановился перед сестрой и, потирая озябшие руки, спросил...
Как падшая униженная дева,
Ищу забвенья в
радостях вина…
И пробил час карающего гнева...
— Хорошие мысли надо
искать не во гневе, а в
радости.
Надо быть всегда радостным. Если
радость кончается,
ищи, в чем ошибся.
Когда сердишься на кого-нибудь, то обыкновенно
ищешь оправданий своему сердцу и стараешься видеть только дурное в том, на кого сердишься. И этим усиливаешь свое недоброжелательство. А надо совсем напротив: чем больше сердишься, тем внимательнее
искать всего того хорошего, что есть в том, на кого сердишься, и если удастся найти хорошее в человеке и полюбить его, то не только ослабишь свое сердце, но и почувствуешь особенную
радость.
Так преобразил ее тот, кто жалеет об утрате одной овцы и, хватившись ее, оставляет девяносто девять овец, идущих своею дорогою, и
ищет в кустах и тернии потерявшую путь одну овцу, и находит ее, берет ее на свои священные руки, и несет, и радуется, и дает
радость всем, кому понятна и дорога
радость, что ожил человек!
Волнение от всей этой внезапности;
радость при нежданных и весьма значительных для него деньгах; страх пред странным тоном письма и особенно пред заключительной и весьма-таки полновесною угрозой; заманчивость этой загадочно-таинственной неизвестности, за которою скрывается какая-то неведомая, но, должно быть, грозная и могучая сила, (так по крайней мере думал Шишкин) и наконец это лестно-приятное щекотание по тем самым стрункам самолюбия, которые пробуждают в молодом человеке самодовольно-гордое сознание собственного достоинства и значительности, что вот, мол, стало быть, и я что-нибудь да значу, если меня
ищут «такие люди».
Но знание их было глубже и высшее, чем у нашей науки; ибо наука наша
ищет объяснить, что такое жизнь, сама стремится сознать ее, чтоб научить других жить; они же и без науки знали, как им жить…» «У них не, было веры, зато было твердое знание, что, когда восполнится их земная
радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с целым вселенной» (Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Л., 1983.
«Все создания и вся тварь, каждый листик устремляется к слову, богу славу поет, Христу плачет… Все — как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не
ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная
радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
У меня есть сильнодействующее средство от зубной боли, мне дал его в Выборге один швед, когда я ездил туда
искать комнату, где Державин дописал две последние строфы оды «Бог», то есть: «В безмерной
радости теряться и благодарны слезы лить…» Я хотел видеть эти стены, но не нашел комнаты: у нас этим не дорожат…
Что ж делать! Не заставишь себя верить ни по-мужицки, ни по-барски, ни с детской простотой, ни с мрачным мистицизмом, все равно как не заставишь себя любить женщину. Это придет или не придет. Он
ищет примирения с совестью, а не тупого отрешения от жизни, с ее
радостями и жаждой деятельного добра.
Понял… Что-то больно кольнуло в душу. Этого понять нельзя. Может понять только просветлевший Хозяин, а он предатель и раб, ему нельзя доверять. И по-обычному я враждебно насторожился. Я
искал, — где он, вечный клещ души? Но не было его. Он исчез, слился со мною, слился со всем вокруг. Не было разъединения, не было рабства, — была одна только безмерная
радость.
Радость понимания,
радость освобождения.
Он с
радостью бы отказался, так как именно в эту минуту увидел то, что
искал. Два прекрасных женских глаза остановились на нем.
— Нет,
радость моя, речь-то у нас была об Антоне-лекаре. А куда как жаль, что басурман! такого молодца и между нашими москвичами
поискать. Всем взял: и ростом, и пригожеством; взглянет — словно жемчугом окатным дарит, кудри по плечам лежат, словно жар горят, бел, румян, будто красная девица. Диву даешься, откуда такая красота, с божьего ли изволения или неспросту, от нечистого наваждения. Так бы и глядела на него, да кабы не грех молвить, и на том свете досыта б не насмотрелась.
Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла
искать других
радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель.
— Молчи, молчи! Если бы ты только слышал, если бы ты только видел, с какою
радостью я бросила ему в глаза — подлец! Десятки лет оно жгло мой язык; ночью, в его объятиях, я тихонько твердила про себя: подлец, подлец, подлец! И ты понимаешь: то, что он считал страстью, было ненавистью, презрением. И я сама
искала его объятий, чтобы еще раз, еще раз оскорбить его.
Они встретились взорами, и взоры их пылали открытой ненавистью, такой жгучей, такой глубокой, так полно исчерпывающей их больные души, как будто не в случайной встрече сошлись они, а всю жизнь были врагами, всю жизнь
искали друг друга и нашли — и в дикой
радости боятся поверить себе, что нашли. И Павлу стало страшно. Он опустил глаза и пролепетал...