Неточные совпадения
Ад есть посмертное выпадение
из вечности и вступление
в смертоносное время, но оно лишь временное, а не вечное.
Достигнутая
в мгновении
вечность остается навеки, «вечное» и есть навеки остающееся, но мы сами выпадаем
из мгновения
вечности и вновь вступаем во время.
Плоть этого мира и плоть каждого
из нас должна быть спасена для
вечности, а для этого нужно не уходить
из этого мира
в другой, не ждать переселения души и естественного ее бессмертия, а соединять этот мир с Богом, участвовать
в его вселенском спасении путем истории, спасать плоть от смерти.
Огромной величины змия,
из светлыя стали искованная, облежала вокруг всего седалища при его подножии и, конец хвоста
в зеве держаща, изображала
вечность.
Я совершенно потерял Машу
из вида и только мельком слышал, что надежды Порфирьева осуществились и что «молодые» поселились
в губернском городе Т. Я даже совершенно забыл о существовании Березников и никогда не задавался вопросом, страдает ли Маша боязнью
вечности, как
в былые времена.
Канут ли эти мелочи
в вечность бесследно или будут иметь какие-нибудь последствия? — не знаю. Одно могу сказать с некоторою достоверностью, что есть мелочи, которые, подобно снежному шару, чем дальше катятся, тем больше нарастают и наконец образуют
из себя глыбу.
Впрочем, несмотря на сие, все почести отшедшему
в вечность были отданы сполна, яко сыну. Покров
из Москвы выписали, а погребение совершал известный тебе отец архимандрит соборне. Сорокоусты же и поминовения и поднесь совершаются, как следует, по христианскому обычаю. Жаль сына, но роптать не смею и вам, дети мои, не советую. Ибо кто может сие знать? — мы здесь ропщем, а его душа
в горних увеселяется!»
Меня он, кажется, по-своему любит — я все-таки недурной фронтовик.
В минуты денежного кризиса я свободно черпаю
из его кошелька, и он никогда не торопит отдачей долга.
В свободное от службы время он называет меня прапорщиком и прапорам. Этот развеселый армейский чин давно уже отошел
в вечность, но старые служаки любят его употреблять
в ласкательно-игривом смысле,
в память дней своей юности.
Хао́са бытность довременну
Из бездн Ты
вечности воззвал;
А
вечность, прежде век рожденну,
В Себе Самом Ты основал.
Себя Собою составляя,
Собою
из Себя сияя,
Ты свет, откуда свет исте́к.
Создавый все единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек.
То, что умирает, отчасти причастно уже
вечности. Кажется, что умирающий говорит с нами из-за гроба. То, что он говорит нам, кажется нам повелением. Мы представляем его себе почти пророком. Очевидно, что для того, который чувствует уходящую жизнь и открывающийся гроб, наступило время значительных речей. Сущность его природы должна проявиться. То божественное, которое находится
в нем, не может уже скрываться.
Дедушка Мешедзе молча разглядывал меня проницательным, острым взглядом из-под нависших бровей. Лицо его оставалось непроницаемым и невозмутимым, как у бронзовой статуи. Он внимательно рассматривал, казалось, каждую черточку моего лица. Это длилось с минуту, показавшуюся мне, однако, целой
вечностью. Я не вынесла напряжения и заговорила первая, нарушая обычай страны, где младшие никогда не начинают разговора
в присутствии старших.
Рассуждая же
в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет силы, не есть сила или свет; не живет и не есть жизнь; не сущность, не
вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто
из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо
из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Одно
из двух: или теоретическому мышлению
в такой степени присущ аромат
вечности, касание мира божественного, что его служитель чрез мышление подлинно осязал этот мир
в его непосредственности (чего мы, говоря откровенно, не допускаем), или же, наоборот, мы имеем здесь пример крайнего доктринерства, приводящего к самоослеплению и самогипнозу, типичное состояние философической «прелести».
Творением
из ничего Абсолютное установляет как бы два центра: вечный и тварный,
в недрах самодовлеющей
вечности появляется «становящееся абсолютное» — второй центр.
Соответственно мировоззрению Беме правильнее говорить о рождении, а не о сотворении природы Богом: «
Из воли, которою Божество заключает себя
в троичность, от
вечности рождается и основа природы, ибо здесь нет повеления (Fürsatz), но рождение; вечное рождение и есть повеление, именно Бог хочет рождать Бога и открываться через природу» [IV, 501, § 42.].
«Мы дети
вечности, а этот мир есть вырождение
из вечного, и его воспринимаемость возникает
в гневе; его корень есть вечная природа, но вырожденная ибо так было не от
вечности, есть разрушение, и все должно возвратиться
в вечное существо»***.
Более того, она может ее собой обосновывать, давая ей
в себе место,
из нее или
в ней может истечь время, которое не могло бы непосредственно начинаться
из Вечности [У Шеллинга
в «Философии Откровения» (1, 306–309; II, 108–109) имеются чрезвычайно тонкие замечания о том, что между
вечностью и временем должно находиться нечто, с чего бы могло начаться время и что может стать предшествующим, если только появится последующее, а таким последованием и установится объективное время.
Вертикальные сечения времени проникают
в вечность, поэтому-то ничто
из того, что только однажды мелькнуло во времени, не может уже исчезнуть, обратиться
в небытие, ибо имеет какую-то проекцию
в вечность, есть сама она
в одном
из бесчисленных ликов своих.
Итак, если несозданность, и безначальность, и бестелесность, и бессмертие, и
вечность, и благость, и творческую силу, и подобное мы назовем существенными различиями
в Боге, то состоящее
из столь многого не будет просто, но сложно, что (говорить о Божестве) дело крайнего нечестия.
Создание Евы
из ребра означает лишь выделение
из Адама его же половины, именно его «Weiblichkeit und Mütterlichkeit» [Женственность и материнство (нем.).], это произошло не при самом создании человека потому, что «das Leben beider Tincturen nur ein einiger Mensch im Bilde Gottes ist, und in der Ewigkeit nicht in zweierlei heben, als männlich und weiblich, stehen mag» [Тварь может воплотить образ Божий, лишь, будучи
в том или ином роде,
в вечности же нет ни мужского, ни женского (нем.).] [Ib., 203.].
Время и
вечность соотносительны: время не ощущалось бы
в течении своем, не суммировалось бы
из отдельных разорванных моментов, если бы этого не совершал сверхвременный субъект времени.
Особенно темным является вопрос об отношении
вечности к времени, к чему постоянно возвращается Беме [«Бог стоит во времени, а время
в Боге, одно не есть другое, но выходит
из единого вечного первоисточника» (IV, 295, 14).
Часто употребляемое выражение, что смертная казнь практикуется теперь только
в исключительных случаях, не совсем точно; все высшие карательные меры, которые заменили смертную казнь, все-таки продолжают носить самый важный и существенный признак ее, а именно — пожизненность,
вечность, и у всех у них есть цель, унаследованная ими прямо от смертной казни, — удаление преступника
из нормальной человеческой среды навсегда, и человек, совершивший тяжкое преступление, умирает для общества,
в котором он родился и вырос, так же как и во времена господства смертной казни.
Начинает Пьер с тех же вопросов, которыми мучается князь Андрей. «Что дурно? Что хорошо?.. Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем? — спрашивал он себя. И не было ответа ни на один
из этих вопросов, кроме одного не логического ответа вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь — все кончится». Смерть все кончит и должна прийти нынче или завтра, — все равно через мгновение,
в сравнении с
вечностью».
Вот мировое пространство.
В нем мириады пылинок-солнц. Вокруг каждого солнца свои миры. Их больше, чем песчинок
в пустыне. Века, как миги. То на той, то на другой песчинке жизнь вспыхнет, подержится миг-вечность и бесследно замрет. На одной крохотной такой песчинке движение. Что это там? Какая-то кипит борьба. Из-за чего? Вечность-миг, — и движение прекратилось, и планета-песчинка замерзла. Не все ли равно, за что шла борьба!
Один
из современных сынов Достоевского, поместившийся под знаком «
вечности», пишет: «Над бездной всеобщего и окончательного небытия хотят позитивисты устроить жизнь, облегчить существование, ослабить страдания этого малого, короткого, узкого, призрачного
в своей бессмысленности бытия. Веселые позитивисты, поющие хвалу жизни, должны понимать жизнь как «пир во время чумы»… Только опустошенные, плоские, лакейски-самодовольные души не чувствуют ужаса этой «чумы» и невозможности этого «пира».
В этой иллюзии держит человека Аполлон. Он — бог «обманчивого» реального мира. Околдованный чарами солнечного бога, человек видит
в жизни радость, гармонию, красоту, не чувствует окружающих бездн и ужасов. Страдание индивидуума Аполлон побеждает светозарным прославлением
вечности явления. Скорбь вылыгается
из черт природы. Охваченный аполлоновскою иллюзией, человек слеп к скорби и страданию вселенной.
К семнадцатому году своего возраста Павел Николаевич освободился от всех своих родных, как истинных, так и нареченных: старший Бодростин умер; супруги Гордановы, фамилию которых носил Павел Николаевич, также переселились
в вечность, и герой наш пред отправлением своим
в университет получил
из рук Михаила Андреевича Бодростина копию с протокола дворянского собрания об утверждении его, Павла Николаевича Горданова,
в дворянстве и документ на принадлежность ему деревни
в восемьдесят душ, завещанной ему усопшим Петром Бодростиным.
Или, подумал Я, твое бессмертие, Мадонна, откликнулось на бессмертие Сатаны и
из самой
вечности протягивает ему эту кроткую руку? Ты, обожествленная, не узнала ли друга
в том, кто вочеловечился? Ты, восходящая ввысь, не прониклась ли жалостью к нисходящему? О Мадонна, положи руку на Мою темную голову, чтобы узнал Я Тебя по твоему прикосновению!..
Ах, он был дома, он был на своей земле, этот сердитый человечек с черной бородою, он знал, что надо делать
в этих случаях, и он пел соло, а не дуэтом, как эти неразлучные Сатана
из вечности и Вандергуд
из Иллинойса!
Созерцание же может быть выходом
из власти времени
в вечность.
Настоящее,
в котором есть полнота и совершенство, есть не часть времени, а выход
из времени, не атом времени, а атом
вечности, как говорит Киркегардт.
Когда кристаллизовалась концепция ада, то
в нее вошло древнее чувство мести, перенесенное
из времени
в вечность.
Совершенное отрицание хилиастической идеи есть отрицание самого парадокса, все переносится
в вечность,
в потусторонность, во времени же,
в посюсторонности, остается мир внебожественный и изгнанный
из рая.
Вечность же достигается
в мгновении настоящего,
вечность наступает не
в том настоящем, которое есть часть разорванного времени, а
в том настоящем, которое есть выход
из времени.
Вечность и вечная жизнь наступает не
в будущем, а
в мгновении, т. е. выходе
из времени,
в прекращении вечной проекции жизни во времени.
В мгновении может быть выход
из времени
в вечность.
Смерть — предельный ужас и предельное зло — оказывается единственным выходом
из дурного времени
в вечность, и жизнь бессмертная и вечная оказывается достижимой лишь через смерть.
Идея ада есть идея рока на
вечность, ибо
в аду нет уже ни свободы, ни благодати, которые могли бы
из него вывести.
Он совершается
в вечности и означает не рождение Бога, которого раньше не было, а божественную мистерию, вечную эзотерическую жизнь Божества, вечное богорождение
из Ungrund’a.
Это ведет к утверждению двух актов: 1)
из Божественного Ничто,
из Gottheit,
из Ungrund’a
в вечности реализуется Бог, Бог Троичный и 2) Бог, Бог Троичный, творит мир.
Не пользуясь Мафусаиловой жизнью, мы не могли быть на празднике, который
в последний год царствования Анны Иоанновны дан был по случаю свадьбы и шута ее Кульковского. Постараюсь, однако ж, описать праздник, будто сам видел его. А отчего так хорошо его знаю, то извольте знать, слышал я об нем от покойной моей бабушки, которая видела его своими глазами и вынесла
из него рассказов на целую жизнь, восторгов на целую
вечность, если б
вечность дана была
в удел моей бабушке.
Трагедия любви у Мышкина переносится
в вечность, и ангельская его природа есть один
из источников увековечения этой трагедии любви.
Бог и человек отныне — единое нераздельное Лицо по всем трем принципам (и
из всех трех),
в вечности и во времени, во плоти и по душе, по всей природе человека и всей божественной природе, исключая лишь извне напечатленной Адаму и им воспринятой змеиной природы, которую он не должен был принять
в себя.
В радостном волнении не могла она сомкнуть глаз, лежа
в своей роскошной постели, утопая
в волнах тончайшего батиста. Лишь под утро заснула она тревожным сном.
В двенадцать часов она уже была одета и стала ждать. До назначенного княгиней часа оставалось два часа. Время казалось ей
вечностью. Она сидела
в приемной, у одного
из окон которой, ближайших к подъезду была система зеркал, позволявшая видеть подъезжавшие экипажи.
Всюду буду цитировать по этому изданию.] [«Взирай, человек, как
в одном лице твоем смешано земное и небесное, и носишь ты
в себе как земной, так и небесный образ: и затем претерпеваешь ты жестокую муку и несешь на себе уже адов образ, который прорастает
в Божественном гневе
из муки
вечности» (нем.).].
Но сущее (ens) — разумею человеческое сущее (ens), —
в которое диавол посеял свое семя, его должен он воспринять и
в нем стереть главу диавола и змеи,
в нем разбить оковы смерти, которая держит
в заточении небесное сущее (ens), и зацвести, как провозвещает это сухой жезл Ааронов, зацветший миндальным цветом» [См. там же, т. V, с. 287.]. «Адам тоже был природным сыном Бога, созданным Им
из его естества, но он утратил сыновство и утратил наследие, был изгнан и с ним вместе все его сыны» [См. там же, т. V, с. 315.]. «Ибо Христос умер для человеческой самости
в гневе Отца и с волей самости был погребен
в вечную смерть, но воскрес
в воле Отца своего и живет и царствует
в вечности в воле Отца своего» [См. там же, т. V, с. 316.].
И
в это самое время, когда благородный старик, собираясь перейти
в вечность, так великодушно прощал его, он сыграл с ним злую шутку, представив ему за сына своего чужого мальчика, взятого напрокат
из подворья.
И да родится когда-либо человек от другого
в том порядке,
в котором Адам через девственность свою стал человеком и образом Божьим: ибо то, что от
вечности, само рождает
в порядке
вечности; существо его должно всецело выходить
из вечного, иначе ничто не сохранится
в вечности» [См. там же, т. IV. «Die triplici vita hominis», с. 261.].
Салтыкова медленно вышла
из беседки и направилась
в дом. Позванные ею люди, которым она сказала, что барину сделалось дурно
в беседке, а Фимка куда-то скрылась, принесли
в дом уже холодеющий труп своего барина. Дарья Николаевна удалилась к себе. Без нее совершили последний туалет, отошедшего
в вечность Глеба Алексеевича Салтыкова: обмыли тело и положили на стол под образа
в зале. У стола зажгли принесенные
из церкви свечи.