Неточные совпадения
— Про вас, — сказал Дьякон, не взглянув на него. — Про мудрствующих лукаво. Разошелся я духовно с вами и своим путем
пойду, по людям благовестя
о Христе и
законе его…
Речь
шла только
о том, имел или не имел по
закону издатель право напечатать статью фельетониста, и какое он совершил преступление, напечатав ее, — диффамацию или клевету, и как диффамация включает в себе клевету или клевета диффамацию, и еще что-то мало понятное для простых людей
о разных статьях и решениях какого-то общего департамента.
По обыкновению,
шел и веселый разговор со множеством воспоминаний,
шел и серьезный разговор обо всем на свете: от тогдашних исторических дел (междоусобная война в Канзасе, предвестница нынешней великой войны Севера с Югом, предвестница еще более великих событий не в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь
о политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие; в числе немногих — Лопухов, Кирсанов, их приятели) до тогдашнего спора
о химических основаниях земледелия по теории Либиха, и
о законах исторического прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор в подобных кружках, и
о великой важности различения реальных желаний, которые ищут и находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится, да которым и не нужно найти себе удовлетворение, как фальшивой жажде во время горячки, которым, как ей, одно удовлетворение: излечение организма, болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных желаний, и
о важности этого коренного различения, выставленной тогда антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но родственном.
Что же касается до жены Ивана Петровича, то Петр Андреич сначала и слышать
о ней не хотел и даже в ответ на письмо Пестова, в котором тот упоминал
о его невестке, велел ему сказать, что он никакой якобы своей невестки не ведает, а что
законами воспрещается держать беглых девок,
о чем он считает долгом его предупредить; но потом, узнав
о рождении внука, смягчился, приказал под рукой осведомиться
о здоровье родительницы и
послал ей, тоже будто не от себя, немного денег.
[Разумеется, речь
идет не
о «
Законе Божьем» древних, а
о законе Единого Государства.]
Недаром же так давно
идут толки
о децентрализации, смешиваемой с сатрапством, и
о расширении власти, смешиваемом с разнузданностью. Плоды этих толков, до сих пор, впрочем, остававшихся под спудом, уже достаточно выяснились. «Эти толки недаром! в них-то и скрывается настоящая интимная мысль!» — рассуждает провинция и, не откладывая дела в долгий ящик, начинает приводить в исполнение не
закон и даже не циркуляр, а простые газетные толки, не предвидя впереди никакой ответственности…
«Штучка»,
о которой
идет речь, очевидно, представляет имущество движимое, но притом снабженное такими признаками, на которые в
законах прямых указаний не имеется.
Разве не видишь, подлец, что перед зерцалом [Зерцало — эмблема правосудия в виде трехгранной призмы с указами Петра I
о соблюдении
законов, устанавливавшаяся в судебных учреждениях.] сидишь!» Ну, тут, уж и
пошло по-другому; по-новому стали судить, да за все вместе и присудили: четыре тысячи, да сюда в особое отделение.
Но другой вопрос,
о том, имеют ли право отказаться от военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий
закону Христа, если он не
идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
Вы с ним дрались! Он вышиб вашу шпагу!
Он ранил вас! И думаете вы,
Что долг вы свой исполнили, что можно
Вам
о любви теперь мне говорить!
Да разве все вы совершили? Разве
К нему
законы чести применимы?
Дрались вы разве с человеком? Как?
Когда б с цепей сорвался хищный зверь
И в бешенстве весь край опустошал бы,
Ему бы также вызов вы
послали?
Мало того: с волнением и страстью будет говорить вам
о настоящих, нормальных человеческих интересах; с насмешкой укорит близоруких глупцов, не понимающих ни своих выгод, ни настоящего значения добродетели; и — ровно через четверть часа, без всякого внезапного, постороннего повода, а именно по чему-то такому внутреннему, что сильнее всех его интересов, — выкинет совершенно другое колено, то есть явно
пойдет против того, об чем сам говорил: и против
законов рассудка, и против собственной выгоды, ну, одним словом, против всего…
—
О, не убегайте меня! — говорил растерявшийся старик, протягивая к ней руки. — Ласки… одной ничтожной ласки прошу у вас. Позвольте мне любить вас, говорить вам
о любви моей: я за это сделаюсь вашим рабом; ваша малейшая прихоть будет для меня
законом. Хотите, я выведу вашего мужа в почести, в
славу… я выставлю вас на первый план петербургского общества: только позвольте мне любить вас.
Получив понятие об общем, то есть
о постоянных
законах, по которым
идет история народов, расширив свое миросозерцание до понимания общих нужд и потребностей человечества, образованный человек чувствует непременное желание перенести свои теоретические взгляды и убеждения в сферу практической деятельности.
Пусти меня! — мой брат! мой брат! мой брат!
Куда ты?.. я тебя люблю, люблю так нежно.
Закон — тиран! — какой уродливый
И гадкий вид! — дай руку мне! —
о нет:
Как? — эти пальцы пахнут смертью!
Отдайте ожерелье мне назад…
Мой брат! мой брат! мой брат!
Я знала, он погибнет, Сара,
Пойдем домой.
— Как сказать тебе?.. Конечно, всякие тоже люди есть, и у всякого, братец, свое горе. Это верно. Ну, только все же плохо, братец, в нашей стороне люди бога-то помнят. Сам тоже понимаешь: так ли бы жить-то надо, если по божьему
закону?.. Всяк
о себе думает, была бы мамона сыта. Ну, что еще: который грабитель в кандалах закован
идет, и тот не настоящий грабитель… Правду ли я говорю?
— Вижу: хотели лишить себя жизни? — договорил
о. Мисаил засевшую у Половецкого в горле фразу. — Великий и страшный грех отчаяние, потому что оным отрицается безграничное милосердие божие. Страшно подумать, когда человек дерзает
идти против
закона божия… Но есть и спасение для кающегося, если покаяние с верой и любовью.
О воины великодушные! Вы
идете спасти отечество и навеки утвердить благие
законы его; вы любите тех, с которыми должны сражаться, но почто же ненавидят они величие Новаграда? Отразите их — и тогда с радостию примиримся с ними!
Каждый день, каждая лекция несли с собою новые для меня «открытия»: я был поражен, узнав, что мясо, то самое мясо, которое я ем в виде бифштекса и котлет, и есть те таинственные «мускулы», которые мне представлялись в виде каких-то клубков сероватых нитей; я раньше думал, что из желудка твердая пища
идет в кишки, а жидкая — в почки; мне казалось, что грудь при дыхании расширяется оттого, что в нее какою-то непонятною силою вводится воздух; я знал
о законах сохранения материи и энергии, но в душе совершенно не верил в них.
Надо приучать себя жить так, чтобы не думать
о людском мнении, чтобы не желать даже любви людской, а жить только для исполнения
закона своей жизни, воли бога. При такой одинокой, с одним богом жизни, правда, нет уж побуждений к добрым поступкам ради
славы людской, но зато устанавливается в душе такая свобода, такое спокойствие, такое постоянство и такое твердое сознание верности пути, которых никогда не узнает тот, кто живет для
славы людской.
Наконец, вере может быть доступно даже настоящее, поскольку дело
идет о неизвестных рассудку его
законах [Во II главе Послания к Евреям вере дано истолкование и в том и в другом смысле: «верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (ст. 3); дальнейшее содержание главы говорит
о вере как основе не мотивированных разумом и оправдываемых только верою поступков (см. всю эту главу).].
— Прощайте! — сказал Артур. — Adieu!
Пойду читать
законы.
О Пельцер, Пельцер! Скажи я на суде, что завещание получил от него, надо мной захохочут!
В припадке сильного раздражения, император немедленно
послал Ушакову рескрипт, в котором писал
о «пределах своих веру в Богом установленные
законы».
По этому пути
шли все науки человеческие. Придя к бесконечно-малому, математика, точнейшая из наук, оставляет процесс дробления и приступает к новому процессу суммования неизвестных бесконечно-малых. Отступая от понятия
о причине, математика отыскивает
закон, т. е. свойства, общие всем неизвестным бесконечно-малым элементам.
Ашинов прямо сразу
пошел на разорение «положений
закона гражданского», потому что он был хорошо осведомлен
о том, кто в периодической печати столь ненавидит законность, что не погнушается
идти против нее заодно с кем попало…