Неточные совпадения
И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие, с которым дети слушали эти
слова матери. Они только были огорчены тем, что прекращена их занимательная
игра, и не верили ни
слову из того, что говорила мать. Они и не могли верить, потому что не могли себе представить всего объема того, чем они пользуются, и потому не могли представить себе, что то, что они разрушают, есть то самое, чем они живут.
— И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти
слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую
игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
Такие поступки и
слова, охлаждая нас к
игре, были крайне неприятны, тем более что нельзя было в душе не согласиться, что Володя поступает благоразумно.
По всем его
словам выходило, что дети в
играх только подражают теперь тому, что делают взрослые.
— Вы все лжете, — проговорил он медленно и слабо, с искривившимися в болезненную улыбку губами, — вы мне опять хотите показать, что всю
игру мою знаете, все ответы мои заранее знаете, — говорил он, сам почти чувствуя, что уже не взвешивает как должно
слов, — запугать меня хотите… или просто смеетесь надо мной…
Шары поминутно летали у меня через борт; я горячился, бранил маркера, который считал бог ведает как, час от часу умножал
игру,
словом — вел себя как мальчишка, вырвавшийся на волю.
Неприятное, унижающее воспоминание о пестрой, цинической болтовне Бердникова досадно спутало расстановку фигур, сделало
игру неинтересной. Да и сами по себе фигуры эти, при наличии многих мелких сходств в мыслях и
словах, обладали только одним крупным и ясным — неопределенностью намерений.
Через месяц Клим Самгин мог думать, что театральные
слова эти были заключительными
словами роли, которая надоела Варваре и от которой она отказалась, чтоб играть новую роль — чуткой подруги, образцовой жены. Не впервые наблюдал он, как неузнаваемо меняются люди, эту ловкую их
игру он считал нечестной, и Варвара, утверждая его недоверие к людям, усиливала презрение к ним. Себя он видел не способным притворяться и фальшивить, но не мог не испытывать зависти к уменью людей казаться такими, как они хотят.
«
Игра», — сказал он себе, но это
слово вспомнилось не сразу.
Он оставил Самгина в состоянии неиспытанно тяжелой усталости, измученным напряжением, в котором держал его Тагильский. Он свалился на диван, закрыл глаза и некоторое время, не думая ни о чем, вслушивался в смысл неожиданных
слов — «актер для себя», «
игра с самим собой». Затем, постепенно и быстро восстановляя в памяти все сказанное Тагильским за три визита, Самгин попробовал успокоить себя...
В лицо Самгина смотрели, голубовато улыбаясь, круглые, холодненькие глазки, брезгливо шевелилась толстая нижняя губа, обнажая желтый блеск золотых клыков, пухлые пальцы правой руки играли платиновой цепочкой на животе, указательный палец левой беззвучно тыкался в стол. Во всем поведении этого человека, в
словах его, в гибкой
игре голоса было что-то обидно несерьезное. Самгин сухо спросил...
Люди продолжали спор, выбрасывая друг пред другом
слова, точно козырей в
игре.
Но с этого дня он заболел острой враждой к Борису, а тот, быстро уловив это чувство, стал настойчиво разжигать его, высмеивая почти каждый шаг, каждое
слово Клима. Прогулка на пароходе, очевидно, не успокоила Бориса, он остался таким же нервным, каким приехал из Москвы, так же подозрительно и сердито сверкали его темные глаза, а иногда вдруг им овладевала странная растерянность, усталость, он прекращал
игру и уходил куда-то.
«Но эти
слова говорят лишь о том, что я умею не выдавать себя. Однако роль внимательного слушателя и наблюдателя откуда-то со стороны, из-за угла, уже не достойна меня. Мне пора быть более активным. Если я осторожно начну ощипывать с людей павлиньи перья, это будет очень полезно для них. Да. В каком-то псалме сказано: «ложь во спасение». Возможно, но — изредка и — «во спасение», а не для
игры друг с другом».
Но он не мог оторвать взгляда своего от
игры морщин на измятом, добром лице, от изумительного блеска детских глаз, которые, красноречиво договаривая каждую строку стихов, придавали древним
словам живой блеск и обаятельный, мягкий звон.
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная
игра радужной пыли была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить
словами и не замечать ее больше.
Да, у Краснова руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как будто не имея костей от плеч до пальцев. Двигались как бы нерешительно, слепо, но пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа. На
слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми глазами на
игру огня в красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
Придумала скучную
игру «Что с кем будет?»: нарезав бумагу маленькими квадратиками, она писала на них разные
слова, свертывала квадратики в тугие трубки и заставляла детей вынимать из подола ее по три трубки.
«Мне следует освободить память мою от засоренности книжной… пылью. Эта пыль радужно играет только в лучах моего ума. Не вся, конечно. В ней есть крупицы истинно прекрасного. Музыка
слова — ценнее музыки звука, действующей на мое чувство механически, разнообразием комбинаций семи нот.
Слово прежде всего — оружие самозащиты человека, его кольчуга, броня, его меч, шпага. Лишние фразы отягощают движение ума, его
игру. Чужое
слово гасит мою мысль, искажает мое чувство».
Он взвизгивал и точно читал заголовки конспекта, бессвязно выкрикивая их. Руки его были коротки сравнительно с туловищем, он расталкивал воздух локтями, а кисти его болтались, как вывихнутые. Кутузов, покуривая, негромко, неохотно и кратко возражал ему. Клим не слышал его и досадовал — очень хотелось знать, что говорит Кутузов. Многогласие всегда несколько притупляло внимание Самгина, и он уже не столько следил за
словами, сколько за
игрою физиономий.
Чего ж надеялся Обломов? Он думал, что в письме сказано будет определительно, сколько он получит дохода, и, разумеется, как можно больше, тысяч, например, шесть, семь; что дом еще хорош, так что по нужде в нем можно жить, пока будет строиться новый; что, наконец, поверенный пришлет тысячи три, четыре, —
словом, что в письме он прочтет тот же смех,
игру жизни и любовь, что читал в записках Ольги.
Как ей быть? Оставаться в нерешительном положении нельзя: когда-нибудь от этой немой
игры и борьбы запертых в груди чувств дойдет до
слов — что она ответит о прошлом! Как назовет его и как назовет то, что чувствует к Штольцу?
— Не могу не сомневаться, — перебил он, — не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем: ваш взгляд, голос, все говорит. Вы смотрите на меня, как будто говорите: мне
слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет, начинается такая мучительная
игра в сомнения, в вопросы, и мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю. Что это?
И она, и Вера — обе привязались к Райскому. Простота его души, мягкость, искренность, глядевшая из каждого
слова, и откровенность, простертая до болтливости, наконец
игра фантазии — все это несколько утешало и развлекало и ту, и другую.
— Ты раскаиваешься? Это хорошо, — ответил он, цедя
слова, — я и всегда подозревал, что у тебя
игра — не главное дело, а лишь вре-мен-ное уклонение… Ты прав, мой друг,
игра — свинство, и к тому же можно проиграться.
— Были другие чувства, князь… И наконец, я бы никогда не довел до известной цифры… Эта
игра… Одним
словом, я не могу!
Теперь вдруг прямое и упорное уверение госпожи Хохлаковой, что Катерина Ивановна любит брата Ивана и только сама, нарочно, из какой-то
игры, из «надрыва», обманывает себя и сама себя мучит напускною любовью своею к Дмитрию из какой-то будто бы благодарности, — поразило Алешу: «Да, может быть, и в самом деле полная правда именно в этих
словах!» Но в таком случае каково же положение брата Ивана?
Потому о главном предмете, их занимавшем, они обменивались лишь несколькими
словами — обыкновенно в то время, как перебирали ноты для
игры и пения.
Любезна мне
игра ума и
слова:
Простая речь жестка. Уборы красят
Красивых жен; высокие палаты
Прикрасами красны, а речи — складом,
Теченьем в лад и шуткой безобидной.
Сбирается народ?
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою
игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное
слово смородинную ваксу за Old Port.
Одним
словом, шла самая отчаянная
игра, и крупные мельники резались не на живот, а на смерть.
Актом воли цельного духа я прекращаю
игру со
словом «есть» и возвращаюсь к реализму.
Относительно бытия недозволительна формально-номиналистическая
игра со
словом «есть».
— Гм, либретто! — возразил Лемм, — нет, это не по мне: у меня уже нет той живости, той
игры воображения, которая необходима для оперы; я уже теперь лишился сил моих… Но если б я мог еще что-нибудь сделать, я бы удовольствовался романсом; конечно, я желал бы хороших
слов…
Такая навязчивость входила в круг их негласных обязанностей. Между девушками существовало даже какое-то вздорное, детское, странное соревнование в умении «высадить гостя из денег», — странное потому, что они не получали от этого никакого барыша, кроме разве некоторого благоволения экономки или одобрительного
слова хозяйки. Но в их мелочной, однообразной, привычно-праздной жизни было вообще много полуребяческой, полуистерической
игры.
Я пробовал даже сидеть в гостиной подле играющих в карты, но и там мне было скучно, потому что я не понимал
игры, не понимал
слов и не понимал споров играющих, которые иногда довольно горячились.
Катерина Борисовна тихо сказала моей матери, что
игра в карты с самим собою составляет единственное удовольствие ее несчастного брата и что он играет мастерски; в доказательство же своих
слов попросила мужа поиграть с ее братом в пикет.
Когда Любочка сердилась и говорила: «целый век не пускают», это
слово целый век, которое имела тоже привычку говорить maman, она выговаривала так, что, казалось, слышал ее, как-то протяжно: це-е-лый век; но необыкновеннее всего было это сходство в
игре ее на фортепьяно и во всех приемах при этом: она так же оправляла платье, так же поворачивала листы левой рукой сверху, так же с досады кулаком била по клавишам, когда долго не удавался трудный пассаж, и говорила: «ах, бог мой!», и та же неуловимая нежность и отчетливость
игры, той прекрасной фильдовской
игры, так хорошо названной jeu perlé, [блистательной
игрой (фр.).] прелести которой не могли заставить забыть все фокус-покусы новейших пьянистов.
У него никогда не было никакой гувернантки, изобретающей приличные для его возраста causeries [легкий разговор, болтовня (франц.).] с ним; ему никогда никто не читал детских книжек, а он прямо схватился за кой-какие романы и путешествия, которые нашел на полке у отца в кабинете;
словом, ничто как бы не лелеяло и не поддерживало в нем детского возраста, а скорей
игра и учение все задавали ему задачи больше его лет.
Александр Иванович зачитал: в дикции его было много декламации, но такой умной, благородной, исполненной такого искреннего неподдельного огня, что — дай бог, чтобы она всегда оставалась на сцене!.. Произносимые стихи показались Павлу верхом благозвучия;
слова Федры дышали такою неудержимою страстью, а Ипполит — как он был в каждом
слове своем, в каждом движении, благороден, целомудрен! Такой высокой сценической
игры герой мой никогда еще не видывал.
— А! Так вы не хотите понять с двух
слов, — сказала Наташа, — даже он, даже вот Алеша вас понял так же, как и я, а мы с ним не сговаривались, даже не видались! И ему тоже показалось, что вы играете с нами недостойную, оскорбительную
игру, а он любит вас и верит в вас, как в божество. Вы не считали за нужное быть с ним поосторожнее, похитрее; рассчитывали, что он не догадается. Но у него чуткое, нежное, впечатлительное сердце, и ваши
слова, ваш тон, как он говорит, у него остались на сердце…
Мы не подозревали, что за миром мысли и
слова есть какой-то мир действия и
игры страстей, мир насущных нужд и эгоистических вожделений, с которым мы, рано или поздно, должны встретиться лицом к лицу.
— И не любил никогда. Как и вы меня, впрочем. Мы оба играли какую-то гадкую, лживую и грязную
игру, какой-то пошлый любительский фарс. Я прекрасно, отлично понял вас, Раиса Александровна. Вам не нужно было ни нежности, ни любви, ни простой привязанности. Вы слишком мелки и ничтожны для этого. Потому что, — Ромашову вдруг вспомнились
слова Назанского, — потому что любить могут только избранные, только утонченные натуры!
Так случилось и после этого самоубийства. Первым начал Осадчий. Как раз подошло несколько дней праздников подряд, и он в течение их вел в собрании отчаянную
игру и страшно много пил. Странно: огромная воля этого большого, сильного и хищного, как зверь, человека увлекла за собой весь полк в какую-то вертящуюся книзу воронку, и во все время этого стихийного, припадочного кутежа Осадчий с цинизмом, с наглым вызовом, точно ища отпора и возражения, поносил скверными
словами имя самоубийцы.
Когда ей было уже за тридцать, ей предложили место классной дамы. Разумеется, она приняла с благодарностью и дала себе
слово сделаться достойною оказанного ей отличия. Даже старалась быть строгою, как это ей рекомендовали, но никак не могла. Сама заводила в рекреационные часы
игры с девицами, бегала и кружилась с ними, несмотря на то, что тугой и высокий корсет очень мешал ей. Начальство, видя это, покачивало головой, но наконец махнуло рукой, убедясь, что никаких беспорядков из этого не выходило.
Этот город был свидетелем ваших младенческих
игр; он любовался вами, когда вы, под руководством маститого вашего родителя, неопытным юношей робко вступили на поприще яичного производства, и потом с любовью следил, как в сердце вашем, всегда открытом для всего доброго, постепенно созревали семена благочестия и любви к постройке колоколен и церквей (при этих
словах Захар Иваныч и Матрена Ивановна набожно перекрестились, а один из тайных советников потянулся к амфитриону и подставил ему свою голую и до скользкости выбритую щеку).
Настенька тоже была сконфужена: едва владея собой, начала она говорить довольно тихо и просто, но, помимо
слов, в звуках ее голоса, в задумчивой позе, в этой тонкой
игре лица чувствовалась какая-то глубокая затаенная тоска, сдержанные страдания, так что все смолкло и притаило дыхание, и только в конце монолога, когда она, с грустной улыбкой и взглянув на Калиновича, произнесла: «Хотя на свете одни только глаза, которых я должна страшиться», публика не вытерпела и разразилась аплодисментом.
Студент, слушавший их внимательно, при этих
словах как-то еще мрачней взглянул на них. Занавес между тем поднялся, и кто не помнит, как выходил обыкновенно Каратыгин [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — русский актер-трагик,
игра которого отличалась чрезвычайным рационализмом.] на сцену? В «Отелло» в совет сенаторов он влетел уж действительно черным вороном, способным заклевать не только одну голубку, но, я думаю, целое стадо гусей. В райке и креслах захлопали.
— Но вас могут другие не пощадить, неужто не понимаете? Слушайте, Ставрогин, это только
игра на
словах. Неужто вам денег жалко?
— В молодости я тоже был охотник поиграть, — сказал он, — да однажды мне в Лебедяни ребро за
игру переломили, так я с тех пор и дал обещание не прикасаться к этим проклятым картам. И что такое со мною в ту пору они сделали — так это даже рассказать
словами нельзя! В больнице два месяца при смерти вылежал!