Неточные совпадения
В больнице, когда выносили
гроб, он взглянул на лицо Варвары, и теперь оно как бы плавало пред его глазами, серенькое, остроносое, с поджатыми губами, — они поджаты криво и оставляют открытой щелочку в левой стороне рта, в щелочке торчит
золотая коронка нижнего резца. Так Варвара кривила губы всегда во время ссор, вскрикивая...
«Да, из них выйдет роман, — думал он, — роман, пожалуй, верный, но вялый, мелкий, — у одной с аристократическими, у другой с мещанскими подробностями. Там широкая картина холодной дремоты в мраморных саркофагах, с
золотыми, шитыми на бархате, гербами на
гробах; здесь — картина теплого летнего сна, на зелени, среди цветов, под чистым небом, но все сна, непробудного сна!»
С покрова парчового на
гробе родителя, ночью, брат кисти литые,
золотые, обрезал: «Они, дескать, эвона каких денег стоят».
— Уж я произведу… Во как по
гроб жизни благодарить будете… У меня рука легкая на
золото; вот главная причина… Да… Всем могу руководствовать вполне.
Мерно покачивается
гроб под
золотым парчовым покровом на руках восьми товарищей.
Великий мастер, который был не кто иной, как Сергей Степаныч, в траурной мантии и с
золотым знаком гроссмейстера на шее, открыв ложу обычным порядком, сошел со своего стула и, подойдя к
гробу, погасил на западе одну свечу, говоря: «Земля еси и в землю пойдеши!» При погашении второй свечи он произнес: «Прискорбна есть душа моя даже до смерти!» При погашении третьей свечи он сказал: «Яко возмеши дух, и в персть свою обратится».
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича совершились с полной торжественностью; впереди шел камердинер его с образом в руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя — тремя чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там, как водится, тянулась погребальная колесница с
гробом, за которым непосредственно шел в
золотом и блистающем камергерском мундире губернатор, а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры; ехали в каретах три — четыре немолодые дамы — дальние родственницы Петра Григорьича, — и, наконец, провожали барина все его дворовые люди, за которыми бежала и любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая.
За
гробом возвышался аналой, на нем лежал медный нательный крест, а вокруг аналоя горели три восковые огарка, укрепленные в подсвечниках, обвитых серебряной и
золотой бумагой от конфет.
На том самом месте этой огромной, высокой церкви Большого Вознесения, у Никитских ворот, где сто лет назад под
золотыми венцами стояли Александр Пушкин и Наталья Гончарова, высился весь в цветах и венках белый
гроб, окруженный беспрерывно входящими и выходящими москвичами, пришедшими поклониться останкам своей любимицы, великой артистке Марии Ермоловой. Здесь собрались те, которые не будут иметь возможности завтра присутствовать на торжественной гражданской панихиде в Малом театре.
День похорон был облачен и хмур. В туче густой пыли за
гробом Игната Гордеева черной массой текла огромная толпа народа; сверкало
золото риз духовенства, глухой шум ее медленного движения сливался с торжественной музыкой хора архиерейских певчих. Фому толкали и сзади и с боков; он шел, ничего не видя, кроме седой головы отца, и заунывное пение отдавалось в груди его тоскливым эхом. А Маякин, идя рядом с ним, назойливо и неустанно шептал ему в уши...
Потолковав еще некоторое время с своим помощником, Грохов, наконец, отпустил его и сам снова предался размышлениям: практическая его предусмотрительность и опытность ясно ему говорили, что в этом огромном и запутанном деле много бы, как в мутной воде рыбы, можно было наловить денег: скупить, как справедливо говорит Янсутский, по дешевой цене некоторую часть векселей, схлопотать конкурс; самому сесть в председатели… назначить себе содержания тысяч двадцать пять… подобрать согласненьких кураторов, а там — отдачи фабрик в аренды, хозяйственная продажа отдельных имений, словом,
золотой бы дождь можно было устроить себе в карман; но вместе с этими соображениями Грохов вспомнил о своих недугах и подумал, что ему, может быть, скоро ничего не надобно будет на земле и что на
гроб да на саван немного потребуется!
Там, на мысу, на
золотой парче песка масляно светится щепа и стружка, краснеет кирпич, среди примятых кустов тальника вытянулась длинная, мясного цвета фабрика, похожая на
гроб без крышки.
Пуки ассигнаций росли в сундуках, и как всякий, кому достается в удел этот страшный дар, он начал становиться скучным, недоступным ко всему, кроме
золота, беспричинным скрягой, беспутным собирателем и уже готов был обратиться в одно из тех странных существ, которых много попадается в нашем бесчувственном свете, на которых с ужасом глядит исполненный жизни и сердца человек, которому кажутся они движущимися каменными
гробами с мертвецом внутри наместо сердца.
Гроб обит бархатом цвету масака, [Темно-красного с синим отливом] позумент
золотой… от нервной горячки помер-с.
Но он еще мало говорил и неявственно — очень шамкал с непривычки и больше всего на купцов исцеленною рукою показывал: «их-де спрашивайте, они родственники, они всё знают». И тогда те поневоле говорили, что он их родственник; но вдруг под все это подкралась неожиданная неприятность: в ночь, наставшую после исцеления желтого расслабленного, было замечено, что у бархатного намета над
гробом угодника пропал один
золотой шнур с такою же
золотою кистью.
Перед
гробом не шли ни родные, ни поп,
Не лежала на нем
золотая парча,
Только, в крышу дощатого
гроба стуча,
Прыгал град да извозчик-палач
Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч,
И вдоль спин побелевших удары кнута
Полосами ложились.
«А это что такое?» — спросил сам себя Тихон Павлович, увидев на крышке
гроба венки, ленты с надписями
золотыми буквами и цветы. «Н-да… Значит, персона всё-таки важная. А вот провожатые — оборвыш-народ». — Кого это хоронят? — спросил он поравнявшегося с ним благообразного господина в очках и с курчавой бородой.
Очень рад.
Я стану говорить короче.
Дольчини, ты и Штраль, товарищ твой,
Играли вы до поздней ночи,
Я рано убрался домой,
Когда я уходил, во взорах итальянца
Блистала радость; на его щеках
Безжизненных играл огонь румянца…
Колода карт тряслась в его руках,
И
золото пред ним катилось — вы же оба
Казались тенями, восставшими из
гроба.
Ты это помнишь ли?..
Ее перенесли в полдень в последнюю палату, поставили на катафалк из белого глазета серебром и
золотом вышитый белый
гроб с зажженными перед ним с трех сторон свечами в тяжелых подсвечниках, принесенных из церкви. Всю комнату убрали коврами и пальмами из квартиры начальницы, превратив угрюмую лазаретную палату в зимний сад.
Над
гробом возвышался огромный балдахин из розового бархата, обложенный по краям черным бархатом с богатым
золотым позументом.
Девятнадцать больших свеч, в высоких подсвечниках, обложенных
золотою парчою, и множество меньших свеч, поставленных кругом
гроба, освещая катафалк, придавали всему великолепный вид.
И ты была раздавлена колесницей современных искателей
золотого руна! — припомнил он симпатичный образ сестры княжны Маргариты — Лидии, припомнил лежащею ее в
гробу с неземной улыбкой спокойствия на устах, того спокойствия, которое было отнято у нее в последние дни ее жизни, отнято при посредством гнусной интриги».
На них с правой стороны лежал фельдмаршальский жезл, а с левой — пожалованный покойному императрицей
золотой лавровый венок, усыпанный изумрудами и бриллиантами; с той же стороны лежала крышка от
гроба, на которой были укреплены шпага, шляпа и шарф.
Успокоившись, нарезал он из бумаги, в меру монет, несколько кружков, переложил ими вычищенные монеты, потом, вздохнув, как будто разлучаясь с другом, свернул
золото в старые обвертки, с другим вздохом уложил милое дитя в
гроб его до нового свидания и готовился вдвинуть ящик на прежнее место, как вдруг собаки залились лаем и, немного погодя, сторож затрубил в трубу.
На первых ступенях
гроба, у головы с обеих сторон, стояли табуреты, покрытые красным сукном с
золотыми по краям позументами, на которых были положены подушки из малинового бархата, обложенные
золотым позументом с бахромою и висячими по углам
золотыми кистями.
Потом, когда она уже мертва, ее, интересно бледную, черноволосую, одевают в розовое платье (оно ей к лицу) и кладут в очень дорогой
гроб на
золотых ножках, полный цветов.
— Ничего не хватила… Сам, чай, знаешь, какое
золото наша барыня… Он, сердечный, уж шестой год с нею мается, измучила она его, измытарила, в
гроб вгоняет… Только одна я отношусь к нему сердобольно…
А как принесли его в церковь, то все его хотели видеть, бо он убран был в алом жупане и в поясе с
золотыми цвяшками, но поп Прокоп не дал и смотреть на полковника, а, взлезши на амвон, махнул рукою на
гроб и сказал: «Закройте его швiдче: иль вы не чуете, як засмердело!» А когда крышку нахлопнули и алый жупан Перегуда сокрылся, то тогда поп Прокоп во весь голос зачал воздавать славу Перегуду и так спросил...